После обеда взял Вовка удочки и пошёл на озеро.

Сел на мостках, забросил и тут же выхватил отличного окуня. Выхватил и чуть не крикнул: «Светка!» Подержал, подержал окуня в руках и выбросил в озеро: зачем ему были теперь окуни, будь они хоть с тебя ростом.

Смотал Вовка удочки, отнёс домой и снова очутился за воротами. А потом и не заметил, как ноги принесли его туда, где дорога в конце поляны ныряла в зелёный тоннель леса. Тут он остановился.

Ему вдруг стало немножко страшновато, он никогда не ходил один в лес. Вот если бы тут была Светка, он бы и один пошёл, но он бы знал, что Светка рядом… Лес показался ему неприветливым, холодным, чужим…

Совсем недалеко от дороги он увидал несколько молодых подосиновиков. Только находка не обрадовала его, а ещё больше огорчила: красные шляпки подосиновиков напомнили ему красный Светкин берет.

Всё же он решил собрать грибы: надо же было что-то делать. Взял один и долго его рассматривал. Гриб был просто замечательный: ножка толстая, твёрдая, шляпка ярко-красная, чуть пошире ножки, с ещё не поднявшимися полями. Такие бабушка Марфа собирала для маринования… И остальные грибы, сколько их видел Вовка, были под стать первому, а совсем у дороги рос чудной гриб. Чудными грибами они со Светкой называли такие грибы, у которых что-то было необычным: то ножка по-чудному изогнута, то шляпка лихо заломлена, как у озорного мальчишки. Такие грибы особенно радовали ребят, и каждый, найдя «чудной» гриб, обязательно кричал на весь лес:

— Чудной! Чудной гриб!..

Вот и у этого гриба под одной шляпой две ноги. У самой земли ноги срослись, и подосиновик выглядел действительно чудно…

Но только зачем Вовке теперь такой гриб? Кому его показать? Кто его услышит и прибежит к нему, если он крикнет: «Чудной! Чудной гриб…» Отцу с матерью показать? Ну и что? Скажут: «Молодец», и всё… Бабушке Марфе? Она тоже похвалит, а потом скажет: «И не такие чудеса в лесу можно встретить. Бывают грибы и о трёх ногах…»

— Не хочу о трёх ногах! — заорал вдруг на весь лес Вовка, расшвырял все собранные грибы и, не видя дороги, помчался на заставу.

Дома никого не было.

Он уткнулся в подушку и долго ревел. Наревелся, сел на кровать и прямо перед собой на стене увидел отцовскую полевую сумку.

Вовка глубоко вздохнул.

Ещё один вздох.

Жёлтая, из толстой кожи сумка, потёртая в углах, глядела на него со стены и будто спрашивала: «Вовка, что же ты?» И Вовка вскочил на стул, снял сумку, выдвинул средний ящик стола, высыпал в него всё из сумки, торопливо, поглядывая на дверь, сунул в сумку альбом с карандашами, перочинный ножик и вышмыгнул в сени.

Как ни торопился Вовка, всё же сообразил, бежать в открытую с сумкой опасно, отец или мать увидят или часовой. Попробовал спрятать под лыжную куртку, ничего не получилось: живот так раздулся, что каждый бы догадался — тут дело неладное. Выручила грибная корзинка. Он схватил её, сунул сумку на дно. Теперь никто и внимания не обратит на него: за грибами Вовка ходит каждый день.

Поляну перед заставой Вовка пробежал единым духом, а вот у самого леса приостановился: снова на него напала робость. Он достал из корзины сумку и попытался, как отец, повесить через плечо, но ремень оказался длинным-предлинным, и сумка упала на землю. Тогда Вовка забросил её за спину, корзинку подфутболил, чтобы не валялась на дороге, и, как в холодную воду, нырнул в лес…

Он бежал по лесной дороге, не глядя по сторонам, не прислушиваясь ни к каким звукам…

Но скоро до его ушей донёсся шум водопада на Бешенке. От частых дождей Бешенка поднабирала силы и становилась всё полноводнее и шумливее. По мосту через речку Вовка прошёл осторожно, стараясь не смотреть на воду. Ему невольно вспомнилась та переправа через Бешенку, когда он чуть не вывалился из корзины… Вспомнил — и ещё страшнее стало ему…

От моста до заимки дедушки Матвея рукой подать, и вот Вовка уже перед избой лесника. На минуту он забыл, зачем бежал по дороге, и чуть было не крикнул: «Бабушка Марфа! Дедушка Матвей!» — как они всегда кричали со Светкой, подбегая к заимке. Нет, сейчас ни звука, сейчас надо тихохонько проскочить мимо дома лесника, чтобы ни сам лесник, ни бабушка Марфа его не заметили, иначе не догнать ему Светки, как вчерашний день…

Решить-то решил Вовка обойти заимку сторонкой, прямо по лесу, но всё стоял у края дороги, боясь сделать первый шаг в лес. Почему-то в лесу было темновато, хотя деревья росли совсем не густо. А то, что начинало смеркаться, Вовке и в голову не пришло…

Неизвестно, сколько бы он простоял так на дороге, если бы в избе лесника не скрипнула дверь. Тут Вовка, не раздумывая, поборов все страхи, бросился в лес.

…Вечером хватились родители, а Вовки нет! Всю заставу обшарили отец с матерью — не нашли. Весь лес вокруг заставы обкричали — не откликнулся Вовка…

Сначала Мария Семёновна сердилась, потом разволновалась, потом начала плакать… Всё она передумала: и что в озере утонул, и что болото засосало, и что в лесу заблудился…

Успокаивал жену начальник заставы, а у самого губы белые и щёки втянулись…

Вся застава с ног сбилась, темнеть начало, скоро наряд на границу отправлять, а Вовки всё нет и нет!

И вдруг, шагая по комнате, Вовкин отец увидел пустой гвоздик там, где висела его полевая сумка.

И он всё понял.

— Коня! — крикнул он дневальному.

Рядом с ним выросла крепкая фигура сержанта Куликова.

— Разрешите и мне с вами, товарищ старший лейтенант! Стемнело, вдвоём-то сподручней, может, он с дороги свернул. А Хмурый пойдёт по следу…

Вскочили они на коней и помчались. Но сначала дали Хмурому понюхать Вовкины тапочки, и теперь пёс знал, какого нарушителя ему искать. Наверно, он принял это за игру — побежал не так, как обычно, как бегал по тревоге, весь напряжённый, слегка повизгивая, а весело, безмятежно, вроде как на прогулку.

Быстро доскакали конники до заимки лесника, бабушка Марфа вышла на крыльцо. Нет, не видала бабушка Вовку. Она забеспокоилась, запричитала. Светку видели — и бабушка и дед Матвей, — со Светкой попрощались, гостинцев дали на дорогу, а Вовки на заимке не было…

А Хмурому и объяснять не надо было, что Вовка на заимку и не думал ходить: он ещё за мостом через Бешенку показывал, что Вовка свернул в лес…

Конники вернулись к мосту, и Хмурый снова взял Вовкин след. Куликов соскочил с коня, отдал повод командиру и побежал за Хмурым. Сержант знал, что до цели осталось недалеко: Хмурый всё убыстрял бег. А потому, что след вёл всё глубже в лес, в сторону границы, Куликов понял, что рядовой Вовка Клюев заблудился: хотел, наверно, сразу за домиком лесника снова свернуть на дорогу, направо, а повернул налево.

— Эх, солдат! Перепутал сено с соломой… — засмеялся сержант.

След вёл сначала прямо в глубину леса, потом стал метаться из стороны в сторону, кружить, а то вдруг Хмурому пришлось повернуть к дороге. Наконец пёс стал сбавлять бег, перешёл на шаг, остановился совсем и так тихо зарычал, что его услышал только Куликов.

— Здесь где-то… — прошептал сержант.

Из темноты донеслись всхлипывания Вовки.

— Стой! Кто идёт? — негромко скомандовал Куликов.

Всхлипывания сразу прекратились, но тут же из-за валуна высотой с добрый дом донёсся крик Вовки:

— Куликов! Где я?

— А кто ты такой? Нарушитель? А ну выходи и руки вверх! — крикнул Куликов как можно строже.

— Да это я… Рядовой Вовка Клюев! Прибыл для прохождения…

— «Рядовой! Прибыл для прохождения»! — передразнил Вовку отец. — Дезертир ты, а не солдат! Наказать тебя придётся за самовольный уход с заставы… Ну, где ты там? Выходи…

На другое утро отец сказал Вовке:

— Хотел было я дать тебе суток трое домашнего ареста, да раздумал… Как, хорошо тебе было ночью под камнем трястись? Скажи спасибо Хмурому: без него сидеть бы тебе там до утра… Будешь знать, как своевольничать!