— Просто супер! Я обожаю это! И не беспокойтесь, я точно знаю, как все исправить!

Именно это сказал мне эксклюзивный продюсер одного телевизионного сериала, над которым я работал. И наконец, третья часть, любимая, написание книг. Она позволяет мне сидеть в комнате в полном одиночестве и изводить себя попытками придумать персонажи и сюжеты, про которые большинство людей никогда не прочтут или даже не услышат. Но она дает мне шанс придать некий смысл всему тому, что в противном случае является бессмысленным. Ни одно из этих дел не слишком подходит друг к другу, да и я никогда не стремился превратиться в трудоголика, однако все сложилось так, и мне это нравится. Из-за работы в издательстве — на тот момент я помогал запустить новые программы в огромном и продолжающем расти холдинге «Рэндом-Хаус» — мне приходилось мотаться по торговым конференциям, ездить в Сан-Франциско, встречаться с литературными агентами, бывать у того или иного автора и убеждаться, что его любят и ценят, и он это чувствует. Моя писательская карьера заставляла меня переезжать с места на место. Когда вы живете в Нью-Йорке и пишете для Голливуда, вам постоянно приходится доказывать студиям, что расстояние в пять тысяч километров, отделяющее вас от людей, которые вам платят, не то, о чем стоит беспокоиться. А единственное доказательство — наглядное подтверждение, которое означает, что мы с моим соавтором Дэвидом вынуждены регулярно запрыгивать в самолет и представать пред светлые очи тех или иных людей.

Нортон и Марло были хорошими друзьями, поэтому мне никогда не приходилось раздумывать, на кого оставить своего кота, — его забирала Синди. Она любила Нортона, как и Марло, и ей нравилось наблюдать за их игрой и совместным проживанием. Эта троица неплохо развлекалась, пока я отсутствовал.

Все казалось идеальным до тех пор, пока Синди не ошарашила меня известием, что в мое отсутствие она развлекалась гораздо веселее, чем я предполагал.

Нас с Синди связывали странные отношения. Я был сражен наповал, как только ее увидел; она же меня сразу возненавидела. Она считала меня самодовольным эгоистом, который слишком много смотрит бейсбол. Но я проявил настойчивость — писал, посылал цветы, звонил, выполнял любые ее желания, правда, не стал меньше смотреть бейсбол, — и в конце концов Синди сдалась. Мы были полными противоположностями друг друга. Она настороженно подходила к отношениям и не спешила вступать в них, уверенная, что ей сделают очень больно в тот самый момент, когда она ослабит защиту, поверив в их постоянство. Хотя я и не верил в долговременные отношения и даже не задумывался об их возможности, но по натуре был неизлечимым романтиком, поэтому с радостью ринулся бы в них с высоко задранным подбородком и отправился бы в нокаут от первого прямого удара справа. Синди была противницей пустой траты денег и считала почти грехом разбрасываться деньгами ради удовольствия и удобства. Мне же нравилось тратить деньги сразу, как только они оказывались у меня в руках, причем на вещи, которые доставляют удовольствие и комфорт. Она считала себя ужасным человеком, которым по большому счету никогда не была, а я не мог представить иного такого хорошего и милого парня, каким был сам. Синди часто впадала в депрессию, я почти всегда был счастлив. Она мерзла, мне было жарко. Она полагала, что очень важно быть серьезными — в мире наступили плохие времена и лишь серьезные мысли и поступки помогут их исправить. Я же был воспитан на «Путешествии Салливана», согласно которому времена всегда были плохими, так давайте высмеем их и попытаемся найти радость во всем. Синди искала смысл жизни. Я надеялся никогда и ни в чем не обрести его.

На самом деле вместе нас свела одна наша общая черта — мы оба хотели остаться независимыми.

Единственное, в чем мы с Синди сходились, — не верили в стандартные, старомодные, моногамные отношения. Не верили в брак. Люди должны оставаться вместе, потому что хотят быть вместе, а не из-за клочка бумаги, согласно которому они взяли на себя юридические обязательства. Мы намеревались быть свободными и ничем не связанными. Если нам хотелось провести субботний вечер вдвоем — прекрасно. Если нет — замечательно. Никаких проблем. И привязанностей.

У нас не доходило до признаний — мы не говорили друг другу: «Я люблю тебя». Ходили вокруг да около, заменяя их хитроумными фразами типа: «Мне очень хорошо с тобой» или «Мне приятно, что нам не нужно говорить „Я люблю тебя“, чтобы понять, как мы относимся друг к другу». Но когда однажды мы осознали, что очень сильно друг другу нравимся и не нуждаемся в старомодных отношениях, в которых нам пришлось бы встречаться каждый субботний вечер, между нами установились уютные традиционные отношения. Мы проводили вместе каждую субботу и заботились друг о друге. Никто из нас никогда по-настоящему не задумывался о том, чтобы взять на себя больше обязательств. Оглядываясь назад, становится очевидным, что ни один из нас по-настоящему не понимал природу обязательств. Сейчас я вижу, что находился в процессе обучения. А Синди нет.

К концу лета мы с Синди стали чаще проводить время порознь, но я списывал это на ее новую работу, на которой она пропадала долгими и утомительными часами. А оказалось, она влюбилась в своего врача.

Однажды Синди упомянула, какой он замечательный и милый. Еще я помню, что с начала июля она начала говорить мне примерно следующее: «Знаешь, тебе не следует есть попкорн. Он засоряет кишечник». Или: «Ты знал, что к 2020 году обычный врач будет выкладывать за свое обучение около миллиона долларов? Разве тебя не раздражает, что люди считают врачей эгоистичными и бесчувственными, забывая, что им приходится стольким рисковать, выполняя свою работу?»

Обычно я отвечал «Неужели?» или «О чем ты?» и благополучно обо всем забывал. Но задумался над проблемой, когда Синди сообщила, что бросает меня ради врача. Тем более это произошло после того, как я пригласил ее в Англию — недельный отпуск был подарком на ее день рождения.

— Я больше не могу жить, обманывая тебя, — сказала Синди.

Разумеется, я согласился, что ей не следует этого делать, хотя, если честно, не возражал бы против такой жизни, пока мы не побывали бы в паре сельских мини-гостиниц в Девоне. Еще Синди хотела, чтобы я согласился с тем, что у нас ничего не получилось. Но я возразил, что, по-моему, у нас все складывалось замечательно.

— Нет, — возразила Синди. — Я не знаю, способен ли ты вообще на те чувства, которые мне необходимы.

— Ты имеешь в виду чувства, когда считается нормальным бросить человека, который пытается сделать для тебя что-нибудь очень приятное, например съездить с тобой Англию?

— Нет, я говорю о способности отдаться любви. Ты лишь наблюдатель. Я не знаю, участвуешь ли ты в отношениях.

От этих слов я потерял дар речи. Я всегда считал себя довольно активным участником. Правда, мое представление о хорошем времяпрепровождении заключалось в том, чтобы в шестьдесят второй раз пересмотреть фильм «В порту», после чего позвонить в спортивную справочную и узнать, как там дела у «Метрополитенцев», но всем этим я занимался в чьей-нибудь компании.

— Ну конечно, ты участвуешь, — вздохнула Синди, — но сдерживаешь себя. Возникает ощущение, словно ты чего-то ждешь.

— Чего же?

— Не знаю. Чего-то лучшего, непохожего. Того, чего у тебя нет. И пока ты не найдешь это, будешь сдерживать себя.

— Это и есть настоящий я! Вероятно, мое «я» тебе нравится меньше, чем «я» доктора Поларо, но оно мое.

— Ты не понимаешь, — заключила она.

И я согласился с ней. Я считал, что мы с Синди находились на одной волне. Думал, что мы давали друг другу то, в чем каждый нуждался. Был уверен, что нас связывали искренность и доверие. Мне казалось, что мы наконец достигли той стадии, на которой люди чувствуют себя комфортно в обществе друг друга, и чего мужчинам и женщинам порой так сложно добиться, не оказавшись в доме престарелых. Очевидно, что я был не прав.

Я не стал задерживаться дольше. Во-первых, мне стало очень грустно. А во-вторых, учитывая, какой был день, я был на сто процентов уверен в скором появлении доктора Поларо и его истинного «я» и не испытывал ни малейшего желания находиться там, когда это произойдет.