— Здесь я — графиня! Это у тебя нет выбора, ты везде только «охранник». Кем я буду в Пограничье? Эльфийская подстилка?

— Хорошо. Поехали в твою столицу. Меня никто не знает, не опасается. Эльфы не люди, мне их будет легко убивать. Ты покажешь мне всех, кто сможет тебе навредить, я их заранее убью.

— Ты сошел с ума! И первый министр, и король знают о моей работе.

— Короля убью первого. Первого министра вторым. Так даже лучше, паника помогает работе, — Кюн говорил серьёзным голосом. От ужаса Анна онемела.

— Передо мной в Пантано стоял выбор: или сдаться, что значило умереть самому, страшной смертью, но только одному; или убить пятьсот человек, часто невиновных, обычных стражников, чиновников и магов, а самому остаться в живых. Я принял аморальное решение — остаться в живых. Основываясь на своем нынешнем опыте, я понимаю, что достаточно было убить два десятка людей: высших магов и семью императора.

— Империя бы рухнула. По твоей дурости погибли бы сотни тысяч, — не выдержала Анна.

— Но я, лично, убил бы только два десятка. В твоем случае совсем просто, ты умная эльфа и сможешь указать мне тех немногих, чья смерть позволит тебе остаться графиней. Эльфа начала перебирать варианты в голове.

— Убивать короля необходимо при любом раскладе, — извиняющимся голосом сообщила она.

— Может, всё-таки, поедем в Пограничье? — умоляющим, жалобным голоском проблеял Кюн.

— Гад! Негодяй! Заставил поверить! Издеваешься надо мной?

— Это не издевательство. Я предлагаю тебе реальный выбор.

— Как можно быть таким бездушным и жестоким в твоем возрасте? Пятилетний военный опыт — сказка, ты жил у отца в самых вольготных условиях! Это твой врожденный садизм?

— Мой небогатый опыт общения с прекрасными эльфийками не дает мне объективно судить, но …

— Тебе уже мой тон не нравится?! Мой характер?! Моё прошлое? — Анна метала глазами молнии и была … прекрасна.

— В дороге я подрастерял форму. Я пойду, еще побегаю часа три, а ты выбери вариант. Потом вместе обсудим его исполнение, с минимальными потерями для эльфов, — Кюн встал, недоев, и вышел на свежий воздух, прихватив пирожок.

— Что он о себе вообразил?! — тихо прошипела эльфа, но Кюн, во дворе, услышал.

Бегать не хотелось, и Кюн подошел к двум молодым эльфийкам «узнать, когда приедет дилижанс». Милая беседа с хихиканьем и «смущенными» улыбками быстро прервалась. Лица девушек поскучнели. Кюн обернулся, в распахнутом окне красовалась Анна.

Черные волосы, не уложенные в прическу, огромным ореолом занимали половину окна. Её взгляд был страшен, пронзителен, глаза горели ярким огнем. Кюн поторопился отключить истинное зрение. Мир вокруг потускнел, но на эльфу стало возможно смотреть без ужаса.

— Моя хозяйка — графиня, я служу у неё охранником, — пояснил девушкам Кюн, — послала меня в лавку за иголками, как обычного слугу. Не поможете мне с покупкой, никогда не имел дело с иголками.

— Графиня собирается шить? — удивилась блондинка Ванесса.

— Не знаю, возможно, меня шпынять, — неудачно пошутил Кюн, и сменил тему, — У людей «Ванесса» — это лесная фея с крыльями бабочки.

«Фея» ободряюще улыбнулась, и девушки согласились сопроводить «милого юношу» в лавку. Прогулка затянулась на три часа. В лавку они так и не попали, зато наелись пирожных на открытой террасе, посмотрели выступление уличного музыканта. Кюн был не в восторге от эльфийской музыки, а тексты песен посчитал похабными. Возможно, Кюн плохо знал язык, или не прочувствовал эльфийскую культуру, но девушки плакали, сопереживая трагической, страстной любви, а музыка завела их так, что они раскачивались в такт, и слегка притопывали под столом туфельками. Лёгкий, шипучий, веселящий напиток объединил молодежь, здесь их вкусы совпали. Незаметно все трое захмелели, и только высокая цена в сочетании с тощим кошельком Кюна спасла всех от заслуженного домашнего нагоняя. Как позже выяснилось, не всех. Никакие объяснения, уверения в любви, покаяние и клятвы не помогли.

— Пошел вон, человечек, — бесстрашно выгнала Кюна прекрасная эльфа.

* * *

Без лошади, без денег, без надежды Кюн брел по восточной дороге, грязной, не мощеной, унылой. Ночевать пришлось в лесу, благо на опушке стояла копна сена.

* * *

Ранним солнечным утром Кюн жарил на углях, обмазанную глиной уточку. Дюжина уток пролетала на рассвете над проснувшимся Кюном, он не утерпел и убил одну. Кюн знал, что охотиться и жечь костры в чужом лесу — преступление, но на себя закон не примеривал, не думал о плохом. Ему повезло, сытый и довольный, отдохнувший и выспавшийся, он весело шел по обочине дороги. Разрыв с эльфой вскрыл нарыв в душе Кюна, он вспоминал вчерашнюю любовь, как давно прошедшую болезнь, от которой выздоровел, но фантомная боль осталась. Кюн шел, мечтая встретить разбойников, чтобы разжиться деньгами без конфликта с совестью. А еще лучше было бы освободить молодую, прекрасную эльфу, захваченную бандитами в роскошной карете. Вернуть ей изумруды и рубины, мешки с золотом, и парочку живых доверенных слуг. Эльфа окажется принцессой, которую отец отправил с таинственной посольской миссией. Глупо. Не годится. Сбежавшей от старого, некрасивого, нелюбимого жениха. Совсем неправдоподобно. Дорога была такая глухая, что даже навстречу никто не попадался. Пообедал Кюн запасенной утром ножкой уточки и пожалел, что не сбил тогда три птицы, поленился. Голод подогрел сообразительность юноши, он спустился к недалекому ручью и приступил к ловле рыбы. Его необычное, магическое зрение позволяло легко обнаруживать притаившихся в траве щук. Кюн прошелся по холодной воде метров сто, наловил пяток небольших рыбин, насадил на сломанную ветку дерева, и замерз. На заливном лугу лежало много сухих веток, Кюн легко набрал их для костра с запасом, и пока готовил рыбу, задумался о таком положении. Чтобы лесник не собирал ветки, а крестьяне не воровали их на топку, такого быть не могло. Такое впечатление, что местность обезэльфила. Много дичи, рыбы, пустынная неухоженная дорога. Кюн вспомнил стог сена в самом начале пути, и успокоился. «Появятся деньги, куплю себе лошадь», — решил Кюн. В лицо ему с порывом ветра ударили первые капли дождя, — «или буду ездить в дилижансе». Буквально за несколько секунд он забежал под густое, развесистое дерево. «Развесистая … клюква», — всплыло в голове Кюна устойчивое словосочетание. Память возвращалась к нему фрагментами, внезапно, редко. «Если будет гроза, молния ударит в одиноко стоящее дерево.» Гроза прошла в стороне, но дождь превратил дорогу в одну большую лужу.

Анна.

Весь вечер, после ухода Кюна, у Анны проболела голова, и на следующий день она не поехала в столицу, пропустила дилижанс. «Умереть в подвалах столицы под пытками я всегда успею», — решила графиня. «Вернется, будет валяться в ногах, вымаливая прощение. Хоть целый день!» – рисовала себе картины возвращения Кюна Анна, — «Пусть не рассчитывает, щенок, на мою жалость и снисходительность!» Внизу слишком молодая и слишком белокурая эльфа, с которой так оживленно беседовал днем ранее Кюн, садилась в карету. «На восток направляются», — подслушала Анна разговор кучера со слугой. «По той же дороге, что и Кюн ушел, собралась ехать. Сучка, крашенная», — сделала справедливый вывод Анна. (Молодая эльфа на самом деле магически осветляла волосы.) Анна проплакала весь остаток дня. Кюн не возвращался, возможно, что-то случилось в дороге. Напали разбойники, стражники, маги, местный барон, и помешали Кюну вернуться. Анна позабыла, какой Кюн воин, и не хотела помнить, какой он маг. Утром следующего дня графиня начала искать себе карету для путешествия на восток, в поисках Кюна, но пришлось ограничиться покупкой лошадей и наймом охраны.

Кюн.

В небе ярко сияло солнце, чисто вымытое, радостное. Хмурые тучи унесло ветром. Пахло сладким клевером, мятой и чабрецом. Цветы на заливном лугу выпрямились и казались Кюну по пояс. Синие колокольчики, желтые лютики, голубые васильки, и, чуть дальше, к ручью, море желтых одуванчиков вперемешку с густым клевером. Запахи, после дождя, стояли одуревающие. Ветер стих, парило, незаметно воздух заполонили шмели и пчелы. Красота! В ожидании, когда просохнет земля, Кюн придремал. Разбудил его громкий мелодичный крик животного. «Как поет!» — восхитился Кюн, но крик сорвался с тональности и перерос в рёв боли. Не доехав до Кюна каких-то двух сотен метров, на дороге стояла карета, раннее запряженная четверкой лошадей. Двух лошадей ел тролль, две другие бились на земле, запутавшись в сбруе, полумертвые от ужаса. Кучер и охранник тыкали добродушного, неповоротливого тролля пиками, шкуру пробить не могли, но тролль плакал от боли. Наконец охранник осмелился подойти ближе и всадил пику троллю ниже пояса. Огромный тролль взревел и, ухватив пику лапой, вырвал её у охранника. «Мои утренние мечты сбываются», — подумал Кюн. Ему было жалко тролля, Кюн видел его ауру, в ней не было ни злобы, ни агрессии, только желание утолить голод. Атакующих его эльфов, он считал разумными и не хотел ни убивать, ни есть.