— Бажена! Ты ангел, ты вернула меня к жизни, — заткнул Никита на мгновение фонтан красноречия польки.

— Кто такая Бася? — не выдержала девушка.

— Ты. Бажена, а уменьшительно Бася. Я был у вас в Польше, слышал, — грубо соврал Никита.

— Не верю! «Станиславский, блин!»

— Что именно неправда? То, что ты умна, очаровательна, смела и решительна?

— Бася — это Барбара, — примиряюще сказала полька.

— Вот как? Теперь буду знать. И никогда не ошибусь, — улыбнулся Никита, — позови хозяина, я страшно проголодался.

Три дня спустя пятеро путешественников уже были в дороге. Только Сом ехал верхом, остальные нежились в возках. В первом ехали Никита и Бажена, во втором — Окунь и Вадим. Сом держался в ста метрах впереди отряда.

С собой возьму чуть-чуть ржаного хлеба, Уйду туда, где птичий слышен звон, Где надо мною будет только небо, А все заботы отошлю я вон.

Никита нагло переврал Иванова — полька всё равно не знала первоисточник. Бажена благосклонно принимала ухаживания Никиты, тот считал, что играет, на самом деле был уже неравнодушен к молоденькой девушке. Как и все жители 21 века, Никита был любитель гигиены, хотя это и не приняло у него форму абсурда, вредную для здоровья. Насмотревшись местных «чистюль», ходивших в баню раз в две недели, наслушавшись разговоров о западных немытых дикарях, Никита был очарован чистоплотностью польки. Две совместные помывки в бане дали ему к тому же возможность налюбоваться чудесными формами Бажены.

— Что это было? — недоуменно спросила девушка.

— Стихи.

— А «завывал» ты зачем?

— Так принято, — невесело ответил Никита и подумал: «Не доросли ещё здесь до поэзии. То ли дело древние греки! Пять тысяч лет из уст в уста передавали два огромных тома поэзии Гомера, пока в 15 веке наконец удосужились записать. Не ленились учить наизусть! Культура!»

— Ты расстроился? Это был важный заговор на удачу? — нежно прильнула к Никите полька.

— Почему заговор?

— Похож. Заговоры обычно такие … как будто смысл есть, а его никто не поймет. Чтобы колдунья могла как ей угодно повернуть. К тому же ты «раскачивался» и «завывал».

— Считай, что это заговор. Но разве заговор могут творить все? У нас позволено творить только «избранным».

— Избранным кем?

— Не знаю. Например, если «избранный» раскрасит синей краской квадрат, то это будет стоить огромные деньги, а если я нарисую зеленый — никто даром не купит.

— Что тебя так возмущает, Никита?! Синяя краска очень редкая и дорогая. Когда приедем в Трубецк, сходим вместе в торговые ряды, сам убедишься — синяя ткань втрое дороже зеленой. Это все знают.

Никита рассмеялся. Бажена обрадовалась тому, что его недовольство ушло. И они продолжили свой дорожный, пустой разговор ни о чем. И не беда, что разница культур не позволяла понять друг друга, важен был не смысл, а интонации, жесты, улыбки, а часто и молчание, которое было важнее слов.

До Плоцка путешественники добирались больше двух недель, хотя уже от Чернигова двигались верхом, оставив там возки. Чернигов и Киев поразили Никиту своим богатством и великолепием. Уже в Чернигове Никита понял, насколько Карачев заштатный провинциальный городок, малоизвестный и малоинтересный хозяевам Руси — варягам. Севск или Трубецк, Брянск или Полоцк мало отличались от Карачева. Смоленск превосходил по размерам, но не подавлял своей пышностью так, как Чернигов и Киев. В дороге Никита делал записи — осуществлял разведку. Он знал, что в каждом городе работают люди Олега, но их замыленный взгляд много не видел, Никита же смотрел на всё другими глазами. На последней ночевке перед Плоцком Бажена неожиданно для Никиты решила завершить романтическую игру и занялась с ним сексом. Хотя обставила всё потрясающе красиво. Это был не сеновал, а приличный номер в гостинице небольшого городка Варшава. На удивление хорошее вино, изысканная кухня, ванна в виде огромной низенькой бочки с почти теплой водой, «шампунь» из яичных желтков и кваса, «мыло» из щелока, отвар из крапивы, пылающий камин.

— Ты в каждом городе брал самую дорогую комнату, — сказала Бажена.

— Это было очень плохо. Нам нужно было притвориться невидимками, стать незаметными, — согласился Никита.

— У тебя восточные привычки, я слышала, что сарацины любят чистоту и роскошь. Но сегодня я хочу тебя отблагодарить. Они не спали до утра.

— Ты женат? — спросила уже в дороге Бажена.

— Тебе не понравится мой ответ.

— Значит женат, — пришпорила лошадь Бажена.

— Нет. Ты меня неправильно поняла. Нет. Формально неженат, — догоняя на всем скаку польку прокричал Никита.

— Это как? — удивилась Бажена, почти остановив лошадь.

— Не венчан, но …

— Не мямли!

— В моем доме живут две женщины …

— У моего отца есть домоправительница. Никто не считает её женой. Тем более двое …, тем безопаснее, — полька довольно улыбнулась.

«Странная логика: две — лучше, чем одна. А женитьба? Я даже намеков Бажене о сватовстве не делал. Мои хохотушки в качестве жен дадут сто очков вперед этой польке. Вот как вышло! Рассчитывал на маленькое романтическое приключение, а тут хотят женить. Секс, конечно, был чудесен, но иметь жену-стерву? Нет, насмотрелся на них в 21 веке, этого добра мне не надо», — подумал Никита.

— Не трусь, отца я уговорю. Я у него — единственная дочь, моё счастье для него много значит. То, что ты обычный охранник и не знаешь торговых премудростей — пустяки, я их хорошо знаю, всегда тебе помогу. «Поможет? Ха! Два раза ха-ха! Всё в своих руках держать будет. В примаки заманивает! Нет, сдам её с рук на руки отцу, и в тот же день делаю ноги!»

* * * Но в Плоцке все его планы были разрушены страшным известием — отец Бажены лежал при смерти. Месяц назад его подстрелили отравленной ядом стрелой из арбалета. Сама рана была неопасна, но яд не позволял ей заживать и жизненные силы покидали купца. Марцин не хотел умирать, не дождавшись дочери. Именно это давало ему силы бороться.

— Ты приехала! Теперь я смогу спокойно умереть. Люди комеса убили меня. От него приходил человек, требовал отдать самородок, добытый на моих рудниках. Я отказал. Теперь и ты будешь в опасности. Проклятое серебро! — прошептал на ухо дочери купец. Он тяжело задышал, не решаясь увеличивать опасность для жизни дочери, затем всё-таки решился, — Прогони всех из комнаты!

— Оставьте нас! — попросила Бажена. Она встала и проводила всех до двери.

Никита отметил для себя внимательный взгляд жизнерадостного толстячка. Он ему сразу не понравился, у всех домашних на лице печать скорби. Черные, худые, осунувшиеся, а этот сытый и довольный.

— Вадим, выйди во двор, найди Окуня. Проследите за толстяком. Бажена вернулась к отцу.

— Самородок и вся добыча этого года спрятана в нашей усадьбе, той, что на берегу Вислы. В колодце …, — Марцин потерял сознание от сделанного усилия. Ночью, не приходя в сознание, купец умер.

Утром, вместо соболезнования, Бажена выслушала ультиматум главы гильдии купцов.

— Комесу известно о самородке. Если отдашь его добровольно, то всё остальное имущество останется у тебя, нет — комес конфискует рудники и склады товаров. Гильдия могла поддержать Марцина, но не тебя.

— У отца имущества на двадцать тысяч марок! Кому нужен один единственный самородок?

— Марцин не успел тебе рассказать!? Самородок огромен, он стоит больше тридцати тысяч марок*. К тому же комесу не хочется терять репутацию. Одно дело добровольная сдача «одного единственного самородка», другое — конфискация многочисленного имущества, исправного платившего налоги, купца.

— А убийство купца и покушение на его дочь? Это не портит репутацию?

— Ни то, ни другое невозможно доказать! Что мне передать комесу?

— Мне надо подумать.

— Комес не будет ждать. Завтра сюда явятся его люди, и может так случиться, что тебя увезут в замок.