Мышкин долго смеялся, глядя на труды ополченцев.

— Баррикаду сжечь. Все уходим в поле. Лес слишком редкий. Они легко просочатся с флангов. Наша сила в подвижности, — скомандовал он ополченцам.

— Сколько их осталось? — спросил Валентин о приближающихся врагах.

— Больше двух тысяч пехоты, лошадей я всех положил.

— А пополнение из Карачева к ним поступает.

— Я попросил Олега не пускать конницу, надеюсь на него.

— Жив ли Олег? Сколько его диверсантов осталось в живых? Вернулся ли Никита? — грустно произнес Валентин.

— Неделю назад был жив. Прислал письмо. Никиты еще не было.

Семь сотен кавалеристов выстроились в поле стройными рядами. Князь Святослав Ольгович долго смотрел на разбойников. Хорошо вооружены, свежие кони. Какие они в бою, он уже знал. Слишком хорошо знал. «Чего они ждут? Их всего в три раза меньше. Я на месте их воеводы уже повел бы их в атаку!.. Я назвал разбойника воеводой? Я посчитал, что смерды сильнее варягов-дружинников? Что случилось со мной?»

— Что будем делать? Их слишком много. Мы положим здесь половину дружины, — прервал мысли князя воевода.

— Мы захватили всю карачевскую землю. Победили врага. Не будем портить отношения с Мценском. Пошли бояр. Поручи им принудить разбойников к почетной сдаче.

Погода стояла солнечная, теплая, почти весенняя. Днем пригревало солнце, а ночью подмораживало, и снег покрывался ледяной коркой. Во второй половине дня образовывалась каша из мокрого снега. Ноги у дружинников промокали. Пока они двигались, это было не так чувствительно. Но стояние на открытом месте, в глубоком мокром снегу, давно уже простуженных людей, вызывало недовольный ропот. Вдали был виден Мценск. Дружинники надеялись, что город откроет им свои ворота. Отогреться, выпить горячего меда, большего счастья никто себе представить не мог. В ста метрах перед княжеским войском стояли плотные ряды карачевских волков. Всегда сытые и отдохнувшие, на свежих конях — ряжские дружинники ненавидели их уже за одно это. Хозяева послали бояр на переговоры с карачевцами. Зачем? Дружинникам снова ждать. Стоять по колено в снегу, и ждать, когда онемевшие ноги совсем откажут. Скорей бы в бой.

Мышкин взял с собой на переговоры Коробова. Тот захватил с собой Валентина сына и попросил его приодеться. Тот достал парадные доспехи брата. Валера был большой любитель хорошей одежды, и Валентин теперь производил ошеломляющее впечатление богатства на любого. Его доспехи сверкали золотом, шлем был отделан драгоценными каменьями, а лошадь стоила дороже десятка коней, таких, как у Владимира Александровича или Иннокентия Петровича. Коробову нездоровилось, и он укутался в богатую, по этим временам, бобровую шубу. Рядом с этими нуворишами Мышкин выглядел невзрачно. Привычка думать о посторонних вещах, не относящихся к текущему моменту, придавала Владимиру Александровичу вид презрительного, высокомерного человека. Это было обманчиво, но Мышкину нужен был, именно, такой образ. Двухмесячный поход, особенно последний период, не добавлял боярам респектабельности. Даже Мышкин, в походном обмундировании, смотрелся свежее. Один боярин все время кашлял. «Не стоило ему, в его пожилом возрасте, совершать такие походы», — пожалел коллегу по несчастью Владимир Александрович. Старший из бояр предъявил «разбойникам» требования своего князя. Карачевцам предлагалась почетная сдача в плен. Его цветистая речь и обтекаемые формулировки утомили Мышкина. Коробову, напротив, такая речь понравилась, он решил утопить решение вопроса во множестве подробностей и согласований. Пока идут переговоры, никого не убивают. Коробов посетовал на сложность вопроса, на множество деталей, которые нужно обсудить. Он мучил бояр минут сорок, а те слушали его, не понимая половину слов. В конце концов Коробов осип, замолчал, и все вздохнули с облегчением. Владимир Александрович решил полечить горло, достал настойку трав на самогоне, выпил десять грамм, и поплотнее закутался в шубу. Через пару минут он, уже снова, нормальным голосом предложил составить документ, в котором хотел прописать все условия почетной сдачи.

Один боярин возмутился, выдвигаемыми Коробовым, дополнительными требованиями.

Но старшего боярина соблазнили волшебные мысли о близком окончании войны. Он уже видел себя, докладывающим князю об успешном выполнении его поручения.

Валентин позвал писаря. Боярин позвал своего. Пока выдалась свободная минута, простуженный боярин поинтересовался лекарством, которое пил Коробов. Владимир Александрович поручил Валентину согласовывать казуистические пункты договора, а сам принялся лечить боярина. Договор писали до позднего вечера. К вечеру горло у обоих больных прошло, но ехать самостоятельно на лошади, они уже не могли. Чем дальше, тем меньше нравились боярам условия почетной сдачи. Каждое условие в отдельности не вызывало возражения, все вместе они не оставляли от названия договора ничего, кроме пустых слов. Стороны устно договорились об отводе войск на час пути, и окончательном подписании договора утром следующего дня.

— Я не буду разоружать своих кавалеристов. Договор подписывать не будем, — заявил по обратной дороге Мышкин.

— Во-первых, там нет ни слова о разоружении твоих кавалеристов и диверсантов Олега. По договору разоружению подлежат три четверти кавалерии находящейся здесь. Фактически это наемники и добровольцы из Карачева. Во-вторых, князь не подпишет такой договор, — успокоил его Валера.

— Уверен?

— Сто пудов! Там ни слова о пленниках.

— Тогда к чему этот цирк?

— Они мерзнут лишний день. Завтра болтовня продолжится, принципиальное согласие бояре из нас выбили, теперь князь заставит их додавить нас. Они будут мерзнуть еще день, — засмеялся Валера.

— Это повысит наши шансы победить с одного процента до двух, — усмехнулся Мышкин.

— Нет. Князь сам начнет переговоры. Что пишет Олег? — неожиданно трезвым голосом спросил Коробов.

— Это Вы к чему спросили? — вопросом на вопрос ответил Мышкин.

— Я думаю, что князь взял с собой лучшие войска. Это так?

— Логично. Олег невысокого мнения об оставшихся в Карачеве трех тысячах княжеских войск. Но потрепали они его здорово. По сведениям недельной давности, у Олега осталось чуть больше двухсот человек. Против двух тысяч княжеских мародеров.

— Маловато он их выбил! — удивился Валера.

— Учитывая, что больше трехсот дезертировало, совсем мало. Они засели в городских стенах. Им легче, чем князю в походе.

— Сейчас их там еще меньше. И князю это известно. Если мы прорвемся, сквозь пехоту князя, и достигнем Карачева, мы застанем там меньше полутора тысяч. У Олега двести, князю можно намекнуть, что гораздо больше. Нас семьсот. Надо сделать так, чтобы князь понял, что мы их растопчем, перебьем всех, — заявил Коробов.

— С пятью сотнями новобранцев? Прорваться никаких шансов, — усомнился Мышкин.

— Князь об этом не знает!

— Завтра, максимум послезавтра, узнает.

— Завтра ему надоест ждать. Он сам приедет на переговоры, а мы начнем его пугать.

— Он сразу задаст себе вопрос, почему мы этот план не осуществляем, — не согласился Мышкин.

— А мы не знаем обстановку в Карачеве, поэтому сдаемся на почетных условиях. Но если нас вынудят, будем прорываться к Олегу, и уходить вместе с ним.

— В Рыльск? — предложил Мышкин.

— Сожжем Рыльск в отместку за Карачев, — подхватил Коробов младший.

Утром войска опять выстроились друг против друга. И опять Коробов завел свои нескончаемые разговоры с боярами князя. Мышкину еще вчера надоело слушать его пустословие, и он попросил поехать, вместо себя, Валентина. Никто из Коробовых не увидел, как из города к Мышкину прискакал всадник. Ни Валентин, ни Валерий, ни, тем более, Коробов старший, не заметили, что Иннокентий Петрович машет им рукой. Но все услышали сигнал к атаке. Бояре раскрыли рот от удивления. Мимо них, на огромной скорости, проносились сотни кавалеристов. Штабс-капитан во главе остатка отряда тяжелой кавалерии шел в атаку на нестройные ряды княжеской пехоты. Дружинники, лишенные коней, оставались грозной силой, может быть еще более стойкими в обороне, чем прежде, убегать пехоте от кавалерии было смертельно опасно.