Башня-донжон казалась огромной. На высоте не менее полусотни метров располагался зал, из окон которого были видны окрестности и гора с Источником. «Впечатляюще! Эти гора и ущелье! Эта стена леса! Красота!» — на минуту остановился Алексей, прекратив преследование. На другом конце зала, скрытые центральной колонной, бойцы пытались сломать дверь. Громко матерясь по-русски, они били ломами, что есть мочи. К их удивлению, здоровенная дубовая дверь, укрепленная бронзовыми полосами, была закрыта на магический замок, и не поддавалась. Бойцы уже прятались за колону и кричали «бойся», стреляя из гранатомета. Они расстреливали замок из пулемета. Ничего не помогало. Алексей оторвался от красот природы и подошел к двери, на ней не было ни царапины. Приказав всем спрятаться за лестницей, Алексей решил не искушать судьбу, и отошел за колонну. Он открыл рот, и только после этого выстрелил в дверь болтом с амулетом. Алексей успел упасть на пол, закрыв глаза и уши, прежде чем дверь взорвалась. Она закрывала глухую комнату, та была пуста, если не считать десятка мертвых монахов. Они покончили счеты с жизнью недавно, трупы еще не остыли.

— …! …! …! …! …! …! …! …! …! …! …! …! — нецензурно выругался Алексей в адрес магов, своих, чужих, всех.

Павел Ильич.

Торжественный обед в честь победы над орденом Святого Источника проходил шумно и пьяно. Весь двор замка Роззе был уставлен столами. Трофеи в замке и стрелки, и маги собрали богатые, многих Павел наградил из собственного кармана, и тяжелый мешочек с золотом на поясе грел сердце каждому. Лечение раненых производилось магами бесплатно, и даже немногочисленные наследники погибших получили свою долю добычи. Собственно, наемники в Пограничье редко поддерживали тесные связи с родственниками. Рисковые любители удачи прожигали жизнь громко и весело, меняли женщин на каждой побывке в Роззе, не привязываясь ни к одной. Стоило стрелкам накатить по паре кружек, и графиня посчитала официальную часть обеда завершенной, за ней потянулась Катя, и даже чересчур смелая Рушель исчезла, как будто растворилась в воздухе, после откровенного взгляда молодого рыжего красавца с безобразным шрамом в пол лица. На её вкус шрам был стрелку к лицу, он убирал ненужную изысканность, ценимую только в столице, а никак не в Пограничье. Павлу надоели «молодые люди» Рушели, и хотя сам он не строил в отношении её далеко идущих планов, ему это было неприятно. Павел погрозил Меченому пальцем. Тот сделал удивленное лицо, но сам отметил несерьёзность угрозы.

— Удачная операция! Твои стрелки — молодцы, мы потеряли всего пару магов! — Павел искренне считал, что купили победу малой кровью.

— Я две трети стрелков уложил в могилу!

— Пополнение идет со всего графства. В очереди стоят! Хард перебирает, разве что в зубы не смотрит.

— Не ври! Смотрю. В первую очередь на зубы смотрю! — засмеялся Хард.

— Что-то вы мои пирожки не едите? — возмутился Кляйн.

— Рушка закормила. Как только в гости к Павлу загляну. «Это пирожки по рецепту барона Кляйна», — изобразил Алексей.

— Эти же …, сделаны самим бароном Кляйном, из меда, добытого в его горах, из муки, смолотой в его мельницах, — ухватил пирожок Хард. Он откусил огромный кусок, больше половины, и запил его теплым сладковатым пивом.

— Павел всё еще холодное горькое пиво пьёт. Гадость! — неодобрительно покачал головой Кляйн, — Он еще и соленой рыбой закусывает.

Алексей.

Алексей взял две кружки горячего пунша и подошел к столу, где сидел Меченый. Сосед справа отодвинулся, освобождая место командиру.

— Пунш горячий будешь?

— Не вопрос!

— Смелый ты человек, Меченый, — только выпив половину кружки, произнес Алексей.

— Другому здесь не место, — довольно улыбнулся Меченый.

— Смелость хороша в бою.

— Так не бывает, чтобы с врагом смелый, а с начальством — голова в кустах.

— Понимаешь? О чем я?

— Легко. Только риск делает удовольствие ярче.

— А если Павел всё-таки не сдержится? Хорошо, если за проказницу Рушку, он тебя молнией между глаз! А если он тебе хотелку отсушит? Постесняется открыто мстить, и превратит жеребца в мерина.

— Это будет нечестно. По морде — я готов, или в пузо. Нет! Не верю! Дюжина плетей — справедливая плата, но …, ты, командир ври, да не завирайся.

— Я бы эту Рушку давно отправил на конюшню пороть, но …

— За что???

— В том-то и вопрос, что не за что, — сокрушенно покачал головой Алексей, — Ты, хотя бы, потом не кричи на каждом углу о победе над Рушкой. Сами рога, похоже, Павла не волнуют, а глупые смешки за спиной раздражают.

— Ты скажешь!? Похвальба — половина удовольствия! — удивился Меченый.

— Сам напросился! Утром, на рассвете, жду тебя на восточной заставе, одвуконь, с недельным запасом.

— Когда собираться?! Никого на месте нет.

— Сейчас! Пошли, любитель адреналина, отдам команду — экипируют тебя по полной программе!

Ранним утром, спросонья, недовольный и небритый, Алексей застал Меченого уже на заставе. Тот был измотан, но весел. Довольную улыбку на его лице не портил даже шрам.

— Всю ночь! Всю ночь без сна, без отдыха! Вот это скачка! Это не женщина — огонь! — заявил он Алексею на его немой вопрос.

— Держи пакет с бумагами. Доставишь на восточную заставу в горах. Раньше, чем через месяц не возвращайся, — Алексей сильно хлопнул Меченого по плечу, даже отбил руку. Тот только довольно заржал.

Павел Ильич.

Стемнело. Рушель курила у открытого окна. Она стояла голышом, даже не набросив на плечи халат. Длинную, тонкую сигарету она смаковала долго, делая паузы между затяжками.

— Тебе не холодно? — нарушил молчание Павел.

— Какой же ты зануда, дядя Паша! Никто не смотрит. Нет никого на улице.

— Курить вредно …

— В постели не кури, у окна не стой! И нудишь, и нудишь! — Рушель повернулась лицом к Павлу. Высокая грудь заколыхалась. Глаза сверкнули, — Меченого на границу отправил!

— Нет.

— Что «нет»?!

— Не отправлял. Наверно Алексей «постарался», они беседовали вчера, когда ты ушла …

— Вот! — прервала его Рушель, — тебе безразлично с кем я сплю! Алексей, тот думает, что ты меня любишь! А ты …, тебе …, если бы ты меня, хоть чуточку, хоть совсем немного, но любил — забрал бы, из под Меченого выдернул. Ты можешь — я знаю! А ты вернулся с ужина, и лег спать, зная, где я, с кем я.

— У нас нет будущего.

— Врешь ты всё! У нас нет настоящего!

— Мы разные люди.

— Кляйн и Зюс одинаковы? Хард и Ферокс! В чем сходство? Я тебе нужна только потому, что с другими ты не можешь!!!

— Это запрещенный удар!

— Да пошел ты …!

— Иди сама туда, шлюха!

— С удовольствием! Павлу захотелось залепить Рушель пощечину, но он подошел и обнял её. Та не сопротивлялась, наоборот, прижалась к нему и лизнула в ухо.

— Запру тебя в высоком замке? — прошептал Павел.

— Зачем? Полюби меня! Мне никто станет не нужен!

— Не получается! Пусто! Там, внутри, в душе — пустота.

— Я это чувствую. Ты выплескиваешь на меня свои эмоции, жалкие, скучные, бесцветные, холодные. Я же помню тебя другим! Ты игрался со мной, с ребенком, и в сердце у тебя была радость и счастье!

— Хорошо! Я перестану тебя мучить. Расстанемся …

— Нет. Я люблю тебя, — грустно произнесла Рушель, — Я подожду. Год или два. Ты поиграй в солдатиков, если душа больна, а жизнь и смерть тебе безразлична. Душа проснется, я надеюсь. Я верю, я буду молиться за тебя. Рушель оделась и ушла. Павлу показалось, что она не дала ему надежду на выздоровление, а забрала её с собой.

Алексей.

На рассвете Алексея разбудили раскаты взрывов. Выбравшись из палатки, он увидел страшную картину, храм Жизни зиял огромными дырами. Из воздуха падали бомбы, магическая защита срабатывала уже не везде. Временами, окутываясь клубами дыма и пыли, бомбы пробивали большой круглый купол главного здания комплекса сооружений храма. Защита вспыхивала всё слабее. Маги храма Жизни отвечали энергично, огненные шары плыли по всему небу над храмом, однако Павел доставлял бомбы с такой исключительной точностью, что магический огонь им почти не вредил. Изредка, волшебная иллюзия — маскировка пропадала, делая видимым то одного, то другого боевого мага. В эту точку тотчас обрушивался снайперский огонь с трехсот-пятисот метров. На этом расстоянии стрелки были недостижимы для боевых магов храма. Бормоча под нос ругательства, Алексей наблюдал за сражением, по собственной инициативе начатым Павлом. Бестия стоял тут же, ожидая от Алексея восторга и одобрения успешного боя, и, когда, наконец, он решился на вопрос, тот уже не мог больше сдерживать негодование.