Через пару дней Денни, выпучив глаза, смотрел представление, стоя в негустой толпе крестьян. Ему и в голову не пришло, что случайный благодетель – бродячий акробат.

С тех пор прошло уже четыре месяца, кончалось лето, теплое, сухое, а от редких дождей вполне спасали навесы. Денни изо всех сил учился их плести, но вечно выбирал не те ветки, складывал их не в том порядке, и навесы непременно разваливались. Зато он умело пришивал оторванные пуговицы, штопал дырки, а главным образом молол языком, и постепенно Диль привык к этому стрекоту и даже стал в нем нуждаться.

После лечебной процедуры, которую Денни перенес куда хуже, чем пациент, Диль сказал, что они идут в Косту. Туда несколько дней пути, так что и плечо заживет, и, может, какая монетка в карман закатится. В конце концов Непорочной поклоняются не так уж многие, а уж фанатично – только в забытых ею же деревушках.

Вопрос свой Диль задал в самый неподходящий момент. Мальчик тащил целую охапку веток для костра – к вечеру похолодало, и Диль решил нелишним запастись топливом.

– А как тебя зовут, – поинтересовался он спокойно, – Денна, или Денара, или Адена, или как-то еще?

Ветки посыпались с таким грохотом, будто их швыряли с большой высоты на булыжную мостовую. Денни вытаращил глаза и для начала вознамерился было повозмущаться, но он был сообразительным и понял, что проверяется предположение Диля проще простого.

– Когда ты понял? – мрачно спросила она, усаживаясь поближе к огню. Диль пожал плечами.

– Дня через два после знакомства. Это было несложно. – По взгляду девочки он понял, что придется объяснять. – Во-первых, ни один мальчишка не покраснеет и не отвернется, когда мужчина при нем полезет в пруд помыться, потому что неоднократно был в бане и именно с мужчинами. Во-вторых, ни один мальчишка не полезет посреди ночи куда-то в дебри ради малой нужды, а отойдет на несколько шагов да отвернется. В-третьих, даже если мальчишка не любит мыться или не умеет плавать, он ни за что не откажется просто искупаться в жаркий день, особенно если его зовут. Ну и штопаешь одежду ты почти виртуозно.

– Слышала б тебя моя нянька! – фыркнула она и тут же мрачно спросила: – Ты потому и перестал догола раздеваться, чтоб меня не смущать? И в кусты начал отходить по малой нужде?

Диль улыбнулся. Он не собирался смущать девочку естественностью поведения. Она обняла коленки и уткнулась в них носом.

–Я столько времени была мальчиком, что никак не подумала бы… Я дура, да?

– Не волнуйся. Хочешь быть мальчиком – будь. Да и мне легче: акробат с маленькой девочкой может попасть в руки Блюстителей, а мне этого вовсе не хочется.

– Ну, про мальчиков я тоже кое-что слышала, – фыркнула она. Диль только улыбнулся. Что бы она ни слышала, правды все равно не знает. Девочек всегда оберегают от подобной правды. – Меня зовут Лири.

– Хорошо, Денни, – как ни в чем не бывало откликнулся Диль. Хочется девочке считаться мальчиком, пусть. Он будет последним, кто захочет помешать.

– Меня решили замуж выдать, – сочла нужным пояснить Лири. – Я отказалась, а отец сказал, что мое мнение его не интересует, что дочери для того и существуют, чтоб приносить пользу семье посредством брака. Вот я и сбежала. Давно уже. Почти год. И не здесь. Не в этой стране.

Диль кивнул. Расспрашивать он не умел вообще, да и просто разговаривать, пожалуй, тоже. То, что он говорил крестьянам, если от него этого ждали, было давно заученной историей, язык работал без участия мозга, а слушатели обычно даже и вопросов не задавали, им и так было достаточно. Достаточно сказок, потому что столичная жизнь для них всегда одна большая сказка. Легенды о потерянных богах – и те реальнее.

Ярмарка была еще более шумной, чем рассчитывал Диль, и это радовало. Лири умудрилась привести его трико в более-менее приличный вид, превратив штопку в вышивку, грубоватую, но довольно эффектную. Все равно – надо новое. Прошлый раз трико лопнуло во время выступления, и публика хохотала так, что Диль даже покраснел. Ладно бы смеялись, а то ведь еще ни диггета не дали, а это было уже куда неприятнее. К тому же, услышав треск ткани и взрыв смеха, Диль дрогнул, неправильно сгруппировался и потянул плечо. Нередкая травма для акробата, однако нежелательная.

В первый же день он заработал больше десяти диггов. Ярмарка была очень хорошо организована, для съехавшихся артистов отвели не только большую площадь, где можно было ставить свои палатки, но и несколько бывших конюшен, где из денников сделали крохотные отдельные комнатки, а кроме того еще и выставляли угощение, и Диль с Денни наелись до отвала впервые за последние недели.

В денниках-комнатах не было окон, но Диль не пожалел диггета на толстенную свечу. Он очень устал, все тело ныло, потому и сон не шел. Денни… Лири дрыхла без задних ног, свернувшись калачиком, а Диль ее рассматривал. Пожалуй, если добавить к ее лицу длинные волосы, красиво причесать, смягчить обветренную кожу кремами, а губы – помадой, она была бы вполне хорошенькой. Но уж никак не красавицей. Умеренно белобрысый мальчик стал бы симпатичной блондинкой. Сколько ж ей лет? Раз в прошлом году собрались замуж отдавать, не меньше шестнадцати, но приличествующих этому возрасту форм не наблюдается вовсе. Конечно, просторные рубаха и штаны никоим образом фигуру не подчеркивают, однако даже намека на пышность бедер нет. Этого ребенка – замуж? Поменять на выгодный контракт или на полезное родство. Продать. Неудивительно, что сбежала. И в то же время – удивительно, потому что каждую вторую девушку выдают замуж именно так. Браки устраивают родители. Правда, умные или добрые родители все же интересуются мнением дочерей. Иногда.

Лири проснулась, и Диль тут же притворился спящим. Она задула свечку и снова свернулась калачиком. Хорошо, что она не перестала ему доверять. Почти любая девица ждет от мужчины определенных действий, даже если они знакомы сто лет и эти сто лет он никаких действий не предпринимал.

Три ярмарочных дня прошли просто замечательно. Люди были веселы и немного пьяны, потому не жалели мелочи. Если так будет до конца, то получится не только трико новое купить, но и даже палатку… нет, палатка, пожалуй, это несбыточная мечта.

А вечером того же третьего дня один из зрителей подошел совсем близко, и у Диля упало сердце. Талеб. Постаревший, потолстевший, но несомненно Талеб. Бывший товарищ долго и внимательно рассматривал бледнеющего Диля, но так ничего и не сказал, головой покачал и удалился. Одет он был не в пример Дилю, значит, преуспевал, должно быть, осуществил мечту и обзавелся-таки своим цирком. Диль беззвучно попросил всех богов благословить дело Талеба, каким бы оно ни было. Каким бы ни было. Тот Талеб не был способен на низость, и Диль верил, что время не меняет людей.

Лири заглянула ему в глаза и неожиданно крепко ущипнула. Диль вздрогнул.

– Привидение увидел?

Он отмахнулся, присел было передохнуть, но, увидев неспешно бредущих мимо зевак, вскочил и снова принялся мучить без того уставшее тело. Расчет оправдался – один из зевак бросил в корзинку целый дигг, и Даль специально для него исполнил свой коронный трюк, вызвав аплодисменты и еще более приятный душе звон монет. Он раскланялся, прижимая руки к груди и понимая, что больше не способен уже ни на что, даже на самое простенькое сальто.

Зрители разошлись, и только один остался. Диль, натягивавший штаны поверх трико, почувствовал его взгляд и поднял голову. Взгляд царапнул его лицо.

– Господину что-то угодно? – спросил Диль вежливо. Господин был примерно одного с ним роста и возраста, смуглый, черноволосый, темноглазый, да еще и весь в черном, без единого светлого пятна.

– Ага, – кивнул он. – Господину что-нибудь угодно. Господину угодно пригласить тебя в дом своего друга. Готов развлечь гостей вечером?