– Странницы не плачут, – заметил Маркус со странной интонацией. – Я даже не слышал об этом никогда. Ты особенная, Делиена. Жаль, что моя магия не позволит мне замаскировать шута так, чтоб его не увидели. Амулет настроен только на меня, а Дара я не имею.

– Имеешь, – возразил шут, – иначе ты не слышал бы отзвуков, не мог бы безошибочно угадать в ней Странницу, даже шиану не мог бы готовить. Но ты не маг. Как, впрочем, и я, хотя я могу с ней говорить… не знаю как. Я слышу ее – и все. Отвечаю… просто отвечаю – и все. Я о себе знаю точно, меня проверяли на наличие Дара. Верховный Маг лично проверял. Очень неприятная процедура, должен сказать. На площади и то легче было.

– А зачем? – удивился Маркус. – Я б вообще постарался с Верховными не встречаться.

– Выбора не было. Шуты не могут быть магами.

– А у меня, выходит, есть магия?

– Да, Делиена. Но своя, особенная. Магия Странниц. Больше ее нет ни у кого из людей. Может быть, она заключается только в твоей способности легко пересекать Границы. Может быть, она чем-то ограничивается. Только сама ты можешь об этом знать.

– Я обыкновенная тетка! – воскликнула Лена. – Самая нормальная баба! Никакой у меня магии, никаких способностей, никаких особенностей…

– Никаких, – мягко прервал ее Маркус. – Кроме того, что ты Странница. Вот в этом у меня нет ни малейших сомнений.

– А не бывает так, что человека просто случайно заносит в другой мир?

– Бывает, конечно. Редко, но бывает. Только это не о тебе. Ты – Странница, Делиена. Поверь мне. Если тебе хочется плакать, плачь. Станет легче.

– Слезы очищают, – очень тихо проговорил шут. – Порой мне жаль, что я не умею плакать. Но ты женщина, Лена, ты умеешь и имеешь право. В слезах нет совершенно ничего стыдного даже для мужчин.

– Поплачь, – предложил ему Маркус, – о своей почти наверняка загубленной жизни.

Он хочет, чтобы я разревелась, сообразила Лена, он меня дразнит, считает, что мне и в самом деле полегчает, если я проревусь в свое удовольствие. А еще он подводит меня к мысли о том, что шут неизбежно погибнет. Он знает жизнь, в том числе и здешнюю. Он видел, что делается в городе, он понимает, что нас найдут, и свято верит, что меня не тронут, а шута удавят тут же, даже не выведут из комнаты. О себе он не думает вообще, ввяжется в бой и будь что будет, может, прорвется, а может, и нет.

– Тебе наплевать на свою жизнь, Маркус? Даже сейчас?

Он словно поежился, глянул на дверь, на Лену, на шута, снова на дверь, а дальше было как при съемке рапидом: дверь медленно-медленно открылась, из нее вылетела сияющая молния, но Лена увидела ее уже из другого конца комнаты, крепко приземляясь на седалище и медленно понимая, что их нашли и Маркус попросту отшвырнул ее, а иначе бы нож, который звенел в дверце шкафа, воткнулся бы ей в лицо. Свистнула шпага, странным текущим движением соскользнул с табурета шут, перетек под занесенный меч ворвавшегося в комнату мужчины в кирасе, перехватил его руку и вывернул ее из сустава. Сначала Лена услышала этот хруст, а уже потом заглушивший все дикий вопль.

Почему пишут «звон мечей»? Это был не звон, а лязганье стали о сталь, скрежет металла и металл, когда соприкасались шпага Маркуса или меч шута с кирасами мужчин, которые все лезли и лезли в узкую дверь, а шут и Проводник двигались так стремительно, красиво, гармонично, что Лена поверила в другое книжное выражение: они не бились, они танцевали.

Потом вдруг шут крикнул, перекрывая звуки боя: «Стойте!» – и остановились все. Это не был обманный маневр – ведь замер и Маркус, не опуская, однако, шпаги и не меняя боевой стойки.

Шут бросил меч на пол, подождал несколько секунд, чтобы солдаты это осознали, встал на колени и низко опустил голову. Он сдавался. Подставлял шею под удавку. Решив окончательно и за себя, и за них.

Встань! Зачем?

так надо, лена. прости. не суждено. надежда – глупое слово.

Рош…

спасибо за лишний день жизни, светлая. ты – лучшее, что у меня когда-то было. благодарю.

– Хорошо, – сказал один из солдат. – Так разумнее. Остановись и ты, Проводник, и я гарантирую тебе честный суд. Слово Гвардейца. – Маркус не шевельнулся, и это, похоже, удовлетворило офицера – теперь Лена понимала, что он офицер, потому что кираса на нем была невероятно белая, словно эмалью покрытая, а прочие солдаты щеголяли в начищенном, однако обыкновенно сероватом металле.

Офицер удовлетворенно кивнул.

– Ты знаешь, зачем мы здесь.

– Знаю. Готов.

Офицер сделал пару шагов, зашел шуту за спину и профессионально ловко набросил ему на шею удавку. Маркус крякнул.

Солдаты расступились, стараясь не смотреть на человека, который входил в комнатку. На нем большими буквами было написано: боевой маг. Позер. Забавный Карис внушал куда больше симпатии, чем этот – высокий, мощный, в черном, ну классический образ мага из дешевого американского фильма. Крон. Шут поднял голову и взглянул на него без приязни. Впрочем, и без гнева. Глаза у него заметно потемнели, но Лена не понимала, что это означает. На худом лице застыл какой-то гибрид обреченности, уверенности и страха. Его же сейчас убьют. Офицеру в белой броне не впервой затягивать удавки на чужих шеях, одно движение – и нет Роша Винора, словно и не было никогда, нет шута, не захотевшего смириться с публичным унижением, нет осязаемого взгляда и чутошной понимающей улыбки…

– Допрыгался? – скрипуче спросил Крон, даже не стараясь скрыть удовлетворение. Рожа у него тоже была условно магическая – узкие губы, холодные бледные глаза, аномально тонкий нос, выступающий подбородок и пугающий шрам на лбу. Наверное, нарочно оставил, чтоб быть поэффектнее.

Он отбросил за спину полы плаща, сложил руки груди и чуть склонил голову. В одежде не было ни единого пятна, все подавляюще черное – как у Лены. У него даже кинжала на поясе не было. Даже жезла магического, хотя по канонам жанра непременно должен быть.

– Ты так не любишь правду, Крон, что вызвался добровольцем? – спросил шут напряженным и севшим голосом.

– Брось, я делаю свое дело.

– Если б ты делал свое дело, – усмехнулся шут, – ты бы не показался мне, ушел бы едва я сдался. Однако ты здесь и даже снисходишь до разговора со мной. Не находишь это забавным, Крон? Или ты так боишься?

– Тебя? – демонически расхохотался маг. Шут покачал головой.

– Истины. Той, которую я знаю. Смешно, когда боевой маг – трус, правда, Крон?

Маг не сделал ни одного жеста, не схватился за амулет и не закатил глаза, но шут отчаянно вскрикнул, прогнулся назад и рухнул на пол – не будь у офицера хорошей реакции, на этом бы все и кончилось, но он успел выпустить один конец удавки из рук, и петля не затянулась. Шут сдавленно кричал, а ведь он звука не издал, когда кнут полосовал его тело, только втягивал воздух сквозь стиснутые зубы.

Пластиковый пакет с противным шуршанием хлопнул Лену по бедру. «Привет, – бросил кто-то смутно знакомый, сворачивая в сторону Центробанка. – Не слышала, зарплату уже перечислили? Ехать на Башню или нет, а то у нас ведь опять банкомат не работает». Порыв ветра взвихрил под ногами мелкий городской мусор: окурки, обрывки целлофана, автобусные билетики, неискоренимую пыль. «Лен, ты чего, голова заболела?» – озаботился знакомый, и Лена кивнула, ничего пока не понимая. Площадь была самой собой, смотрел в светлое коммунистическое будущее гранитный Ильич, вздымала руку с колосом, смахивающим на оливковую ветвь, мощная дамочка, трое с оружием готовы были давить буржуйскую контру всеми подручными средствами, сияла чешуйками отремонтированная крыша оперного, выли разнокалиберные моторы, подчеркнуто мерзкими голосами реготали трое подростков, заигрывая с тощенькой и смешно одетой девчонкой с голым пузиком, знакомый заглянул Лене в глаза и, пожав плечами, пошел по своим делам. Солнце слепило глаза, и Лена автоматически спустила на лицо очки, до этого поднятые на макушку – не очень красиво, зато очень удобно, она специально искала очки с металлическими дужками, чтоб можно было согнуть их так, как ей хотелось. Может, и правда обратиться к врачу? Такие реальные видения даже с ее фантазией больше тянут на острую шизофрению, чем на разыгравшееся воображение. Особенно если учесть, что Лена редко представляла себе картины, она скорее подбирала слова, сочиняла диалоги, но иногда ей удавалось посмотреть на своих выдуманных героев, но уж точно не посреди улицы и не так четко, чтоб чувствовать ушиб при падении на пол.