Заметив наблюдавших за ним парней, Селсо отказался от намерения провести три дня в Хукуцине. Он решил смешаться с праздничной толпой, ускользнуть от своих преследователей, спрятаться где-нибудь в укромном месте, а ночью отправиться в путь и добраться до Теултепека верхней тропой. Эта тропа была куда трудней, чем дорога на Сибакху. Подосланные к нему парни решат, конечно, что он избрал более легкий и краткий путь, — ведь они попытаются догнать его, как только заметят, что он удрал, в этом он был уверен.

Тайный ночной побег был для Селсо единственной возможностью спастись от вербовщика. Останься он в Хукуцине, он в течение следующего дня так или иначе попался бы в лапы своим преследователям — они не могли тратить много времени на одну жертву. У них были другие дела: в списке, полученном вербовщиком, стояло еще много имен. Им надо было действовать быстро, чтобы поскорее с ним разделаться и приняться за новые жертвы.

Не будь у него вещей, он мог бы легко уйти от своих преследователей. Багаж всегда помеха при побеге. Но в сетке Селсо находилось все его добро, не считая денег, которые он спрятал в свой шерстяной пояс, поэтому он никак не мог бросить свою поклажу.

Придя в Хукуцин, Селсо расположился возле глинобитного домика, под широкой кровлей из дранки. Здесь уже устроилось на ночлег несколько молодых индейцев из его племени. Кто-нибудь всегда оставался присмотреть за вещами, а остальные отправлялись на праздник.

Капатасы, следившие за Селсо, смотрели не столько за ним, сколько за его вещами. Они отлично знали, что индеец не может бросить свою сетку — ведь в ней находятся вещи, без которых не обойдешься при таком длинном переходе: циновка из пальмовых листьев, шерстяное одеяло, сетка от москитов, смолистая лучина для разжигания костра, сандалии, чтобы пройти по тропам, покрытым колючками и усыпанным с незапамятных времен осколками ракушек. Помимо того, в сетке лежат огниво, табачные листья, вяленое мясо, вареные бобы, тортилльяс, соль и зеленые листья, которые для него не только пряности, но и витамины. Без своей сетки и без своего мачете индеец чувствует себя в пути таким же беспомощным, как европеец — в пустыне, не имея при себе ни капли воды.

Собственно говоря, именно благодаря своей сетке Селсо и понял, что за ним охотятся койоты. Он приметил метисов вскоре после того, как пришел в Хукуцин, и инстинктивно почувствовал, что они за ним следят. Он раскрыл свою сетку, чтобы вынуть табак, и тут увидел, что парни эти что-то быстро говорят друг другу и указывают при этом на его поклажу. Сначала Селсо подумал, что они хотят его обокрасть. Но он тотчас же сообразил, что метисы не станут красть сетку индейца — они ведь не могут воспользоваться ее содержимым. Как ни важны все эти вещи для индейца, они лишены какой бы то ни было ценности для любого другого человека и не имеют поэтому никакой денежной стоимости. За такую сетку никто не даст и двух реалов. Селсо ломал себе голову над тем, как незаметно унести свою сетку. Конечно, он мог бы сговориться с каким-нибудь индейцем, чтобы тот вынес его вещи из города, а сам подождал бы его на горной тропе и тут же пустился бы в путь. Он мог бы и сдать свою сетку на хранение в какую-нибудь индейскую лавчонку и условиться, что придет за ней завтра, а тем временем незаметно выйти из города и переночевать где-нибудь под деревом. Так ему, возможно, удалось бы ввести своих преследователей в заблуждение, заставить их предположить, что он убежал, — тогда они, быть может, отказались бы от дальнейших преследований.

Но Селсо прекрасно понимал, что все, что ему приходило на ум, могло прийти на ум и агентам. Чтобы провести таких ловких парней, надо придумать что-то совершенно новое и совсем неожиданное.

Ведь агенты преследовали крепкого, сильного молодого индейца, занесенного в список, присланный с монтерии, с не меньшим упорством, чем голодные волки преследуют свою жертву. Верная служба хозяину не только позволяла им зарабатывать всякий раз от трех до пяти песо на человека, но и закрепляла за ними эту выгодную и приятную работу.

Как только койоты заканчивали свои дела в Хукуцине — а это совпадало с окончанием праздника Канделарии и с отправкой завербованных рабочих на монтерии, — вербовщики нанимали их в качестве погонщиков для похода через джунгли. Только гнали они не вьючных животных, а завербованных индейцев. В обязанности погонщиков входило следить за тем, чтобы колонна не растягивалась, чтобы никто не отставал и не пытался бежать. Они получали плетки, лассо и прекрасных верховых лошадей. Но револьверов вербовщики им не доверяли. Более того: стоило вербовщику узнать, что у кого-нибудь из погонщиков есть свой собственный револьвер, как он его тут же отбирал. Эти негодяи так и норовили пристрелить индейца, чтобы насладиться зрелищем его предсмертных мук. Они были рады любому предлогу убить индейца, а затем божились и клялись вербовщику, что у них не было другого выхода, как расправиться с беглецом. Правда, они стреляли в индейцев, только когда были уверены, что вербовщик их не видит и не сможет доказать, что индейцы вовсе не пытались поднять бунт.

Снабди вербовщик своих подручных револьверами, он не довел бы до монтерии и половины завербованных: погонщики перестреляли бы десятки людей «при попытке к бегству» или «за участие в бунте». Вербовщику приходилось следить и за тем, чтобы погонщики развлечения ради не повесили кого-нибудь из отставших. Вербовщик имел достаточно возможностей наказать проштрафившихся пеонов, не прибегая к убийству. Ведь он был заинтересован только в одном: довести до монтерии возможно большее количество здоровых и трудоспособных индейцев; за расстрелянных и повешенных в пути рабочих хозяева монтерии и не думали платить.

Когда наконец колонна прибывала на монтерию, лучших, то есть самых свирепых, погонщиков нанимали в качестве капатасов.

Агенты, преследовавшие Селсо, делали свое грязное дело не только ради заработка в несколько песо. Их вдохновляла перспектива получить наконец в награду за верную службу должность капатаса. Поэтому Селсо и был бессилен бороться против своих преследователей. Даже если бы он решил убить метисов, это его все равно не спасло бы. Его приговорили бы к штрафу в десять тысяч песо, и ему пришлось бы отрабатывать их до конца своих дней на той же монтерии. Таким образом, даже погибнув, агенты одержали бы над ним верх.

Прием, который придумали агенты, чтобы как можно скорее поймать Селсо, был настолько ловок, что индейца могло бы спасти только чудо, чудо более невероятное, чем библейские чудеса.

Итак, Селсо приготовился отправиться в путь. Он решил ночью незаметно выбраться из города, надеясь, что агенты либо напьются с вечера, либо лягут спать. Были же и у них человеческие потребности, не могли же они обходиться без сна! В Хукуцине, хотя это был торговый центр целой области площадью в шестьдесят тысяч квадратных километров, улицы ночью не освещались. Мексиканские власти предпочитали тратить государственные средства на устройство увеселений, банкетов, приемов и на праздничное украшение улиц, а не на уличное освещение, постройку водопровода или канализации. В Мехико-Сити, например, в столице с миллионным населением, не было водопровода, но городское управление с легким сердцем ассигновало двести тысяч песо на украшение улиц и площадей к ежегодному карнавалу и тратило полмиллиона песо на иллюминацию города по случаю открытия национальной ярмарки.

Итак, в Хукуцине улицы не освещались. Но во время праздника город не погружался по ночам во тьму. На каждом лотке, в каждой лавчонке горели масляные фонари или керосиновые лампы, а на улицах — свечи; за неимением подсвечников, их вставляли в бутылки. Многие торговцы не тушили света до утра — они остерегались воров, которых в дни праздника было в городе не меньше, чем торговцев.