О том, что произошло в действительности, имеются несколько источников сведений: ассирийская надпись Сенахериба и три места в 4 Книге Царств (которые частично былл воспроизведены в Книге Исаии).
По 4 Книге Царств (18:14–16), Сенахериб, после того как его войско опустошило территорию Иуды, захватило много укрепленных городов и приступило к осаде Лахиша, получил от царя иудейского униженное послание: «Виновен я; отойди от меня; что наложишь на меня, я внесу». Сенахериб потребовал от Езекии триста талантов серебра и тридцать талантов золота. И Езекия внес эту сумму, хотя для этого ему пришлось не только опустошить казну и свою и иерусалимского храма, но даже снять золотое покрытие с храмовых дверей и столбов.
По второй версии Сенахериб услышал «о Тиргаке (Тахарке), царе ефиопском; ему сказали: вот, он вышел сразиться с тобою» (4 Цар. 19:8–9). Тахарка — фараон Египта из эфиопской династии все-таки решился выйти навстречу ассирийскому врагу, и это заставило Сенахериба возвратиться в Ассирию.
Загадочно звучит третье место (4 Цар. 19:35–36; Ис. 37:36–37). После того как Езекия получил грозное послание ассирийского царя, он, прочитав его, пошел в храм Яхве с этим посланием «и развернул его Езекия пред лицем Яхве». Дав таким образом богу самому прочитать письмо ассирийца, Езекия убедительно просил Яхве о помощи. И бог послал своего ангела, «пошел ангел Яхве и поразил в стане ассирийском сто восемьдесят пять тысяч. И встали поутру, и вот все тела мертвые. И отправился, и пошел, и возвратился Сеннахирим, царь ассирийский, и жил в Ниневии».
Наконец, в ассирийской надписи Сенахериб заявляет, что он опустошил царство Иудейское, покорил 46 укрепленных городов, увел в плен 200 150 человек и захватил большую добычу, а «Езекию… запер в его столице как птицу в клетке». И Езекия заплатил ему дань: 300 талантов золота и 800 талантов серебра, отдал все свои сокровища, много женщин и девушек, музыкантов и музыкантш[47].
Это последнее свидетельство хорошо совпадает с первым иудейским. Различие в размере дани, может быть, объясняется тем, что в целях престижа одна сторона стремилась представить в надписи цифру побольше, другая — поменьше.
По-видимому, если не осада, то блокада Иерусалима состоялась. И история с ангелом тоже может иметь рациональное истолкование: эпидемия чумы уничтожила значительную часть армии Сенахериба. Все это заставило Сенахериба уклониться от решительного столкновения с Египтом и ретироваться.
Вероятно, неожиданный уход Сенахериба из Иудеи и спасение Иерусалима от горькой участи Самарии для многих тогда показались подлинным чудом. Но Иудея вышла из борьбы побежденной, с обрезанной территорией. Западные ее земли, завоеванные Сенахерибом, были отданы ассирийским царем филистимским городам Ашдоду (Азоту) и Экрону, которые в этой войне сохранили верность Ассирии. Иудея потеряла значительную часть своего населения, которое было угнано в плен и переселено далеко на восток. Иудейский царь Езекия фактически признал себя данником и вассалом царя Ассирии.
К этому времени относятся по меньшей мере два пророчества Исаии, одно (22:1 —14) — в дошедшем до нас тексте Книги Исаии, открывает эту книгу.
Престарелый пророк снова поднял свой голос против тех, кто радуется своему спасению от рук ассирийского царя, хотя страна разорена, города ее сожжены, урожай с полей поедают чужие, вся страна напоминает осажденный город и каждый день можно ожидать нового нападения врага. А они веселятся, «убивают волов, и режут овец; едят мясо, и пьют вино: «будем есть и пить, ибо завтра умрем!» (22:13). Яхве еще не простил им прошлых грехов, а они уже творят новые. Иерусалим избежал пока участи Содома и Гоморры. «Если бы, — восклицает пророк, — Яхве Саваоф не оставил нам небольшого остатка, то мы были бы то же, что Содом, уподобились бы Гоморре» (1:9). Иерусалимская знать, эти «князья содомские» приносят без конца жертвоприношения богу и продолжают творить беззакония и угнетать бедных, но Яхве не нужны их жертвы. «К чему мне множество жертв ваших? говорит Яхве. Я пресыщен всесожжениями овнов и туком откормленного скота; и… курение отвратительно для меня… когда вы простираете руки ваши, я закрываю от вас очи мои; и когда вы умножаете моления ваши, я не слышу: ваши руки полны крови» (1:11–15). Вновь и вновь пророк повторяет от имени бога: «Перестаньте делать зло; научитесь делать добро, ищите правды, спасайте угнетенного, защищайте сироту, вступайтесь за вдову».
(1:16–17), тогда и бог простит своему народу грехи его. Но если эти нечестивцы и беззаконники будут упорствовать, Яхве снова нашлет на них меч и гибель, и они будут истреблены. Яхве очистит свой народ, как очищают серебро от примесей, и тогда опять о Иерусалиме будут говорить как о городе правды; Яхве будет поставлять ему судей, как прежде, и советников, «как вначале» (1:26). «Сион спасется правосудием, и обратившиеся сыны его — правдою» (1:27). В последних словах, по существу, заключается оправдание бога, предложенное Исаией. Бог поступает со своим народом так же, как царь со своими подданными: правосудно и праведно; он наказывает изменников и беззаконников, очищая от них свой народ, а остальных предупреждает: «Если захотите и послушаетесь, то будете вкушать блага земли…» (1:19).
Оправдание бога в сложившихся общественных условиях требовалось религиозной идеологией. Вместе с тем в пророчествах Исаии содержалось то, в чем всегда так нуждались и нуждаются угнетенные и страдающие народные массы классового эксплуататорского общества, — утешение. Утешительными для них были заверения пророка, что самая жестокая кара от бога Яхве постигнет не только Ассирию, но и их мучителей — богатых и знатных соотечественников, что для него, бога, любой «князь содомский» не более чем «глина в руках горшечника».
Угнетенным хотелось верить, что бог по справедливости отомстит богатым и знатным беззаконникам и истребит их, а они, незнатные и невинные, могут надеяться пережить катастрофу, остаться в живых; они будут тем «остатком, который обратится», и будут вкушать блага земли «в царстве мира и правды». Ведь пророк обещал от имени Яхве, что гнев бога скоро пройдет. «Еще немного, очень немного, и пройдет мое негодование…» — сказал Яхве (10:25). Значит, все-таки есть надежда на спасение и на лучшую жизнь для бедного и слабого человека.
Может быть, некоторое время Исаия свои надежды на возрождение Израиля связывал с приходом к власти нового царя Езекии. Действительность, как известно, не оправдала его надежд; и при Езекии богатые и знатные продолжали свои беззакония и притеснение бедного люда и все очевиднее становилась неизбежность ассирийской интервенции. И все же пророк не мог отказаться от своей веры в спасение и возрождение своего народа, он только отложил его на неопределенное время. Рано или поздно, но пройдет гнев Яхве, и, как от корня срубленного дуба может пойти отрасль, так от обратившегося «остатка, который останется» от этого «святого семени», возродится Израиль к счастливой жизни (6:13).
Когда это все произойдет? «В последние дни» (2:2). В греческом переводе Книги Исаии слово «последние» переведено — «эсхата», имеющим то же значение. Можно сказать, что с Амоса и Исаии начинается ветхозаветная эсхатология[48]. Выражение — «день Яхве» или «тот день» встречалось нам уже в Книге Амоса как страшный день исполнения приговора Яхве над грешным Израилем (5:18; 8:9). Этот день будет последним днем, днем конца старого мира. Но день Яхве будет также началом обращения и возрождения Израиля. Бог вернет свою милость к «избранному народу», даст обильный дождь на его поля, и «хлеб, плод земли… будет обилен и сочен; стада… в тот день будут пастись на обширных пастбищах. И волы и ослы, возделывающие поле, будут есть корм соленый, очищенный лопатою и веялом» (30:23–24). «И будет в тот день: кто будет содержать корову и двух овец, по изобилию молока, которое они дадут, будет есть масло; маслом и медом будут питаться все, оставшиеся в этой земле» (7:21–22). Как видим, надежды Исаии были довольно скромны, идеал его лежал в прошлом, идеализированном патриархальном прошлом. Этим частично объясняется, что позже древнему пророку были приписаны и оракулы, сочиненные другими безвестными авторами, оракулы, в которых картины будущего расцвечивались более яркими красками и принимали уже не национальный, а глобальный характер.