Вдалеке возвышался постамент. На вершине его стоял яшмовый трон, на нем восседал монарх, самый царственный из всех царей во дворце. Как женщина прекрасен он, и как Бог велик. Счастливейший из людей, закалившийся в горниле наслаждений. На голове сияет диадема, в одной руке — печать, в другой — скипетр.
Алрой приблизился к постаменту. Сердце гулко застучало, предвестие великого свершения сдавило его. Алрой молча молился в тишине. Не смея поднять глаза, взошел на нижнюю ступень пьедестала, на вторую, на третью. Трепеща, на дрожащих ногах, он достиг подножия трона.
Предводитель изгнания стоял лицом к лицу с монархом. Дерзнул взглянуть ему в глаза, желая привлечь царский взгляд. Тот, казалось, не видел Алроя. Царь глядел перед собой, мудрый взор пронзал пространство и время, проникал в тайны душ и вещей.
Пилигрим у цели. Вот мгновение, судьба которого — стать вечностью. Бледен и трепетен, Алрой в мыслях своих изрек запретное для уст и ушей имя Бога. Подумал: «Народ мой, предназначение мое, Бог мой!» Дух героя взмыл в высокой бесстрашной душе. Алрой сделал последний шаг, взял скипетр из монаршей руки, сжал его в своей. Века надежды и миг свершения.
Тут пелена застлала глаза Алроя, и память изменила ему.
6.8
Минуты ли прошли, часы ли, и вернулось сознание к Алрою. Он открыл глаза. Вход в пещеру Джентезмы. Звезды побледнели. Природа готовится встретить рассвет. Рука тяжела, сжимает скипетр. Алрой попытался встать. Человек пришел на помощь ему. Алрой обернулся — на него смотрел Джабастер!
Глава 7
Покорение сельджуков
7.1
«Дядя, страх сквозит в твоих шагах.»
«И в мыслях тоже.»
«Все еще может быть хорошо.»
«Мирьям, наши лучшие времена миновали безвозвратно. Скорбя, предрекаю беды, милая девочка. Не о себе горюю. Я стар. Годы огрубляют сердце, и бесстрашие дается без натуги. Я дважды был богат — золотом и знанием, что обрел его трудом. Разом все утрачено. Но нет, не о себе тужу. О вас, родные, кручина. И о народе своем плачу. Рассеян, беззащитен. Не своя, других боль у меня болит. Общая печаль меня не обошла. Утешаюсь мыслью этой и самой печалью.»
«Не плачь о нас, дорогой дядя. Давай лучше будем молиться Богу, чтоб не оставил свой народ.»
«Мы не умели ценить благое, зато умели сетовать. Мы горевали о пустяках и потеряли все. Никто не сокрушается, что третьего глаза не имеет, но безутешен, лишившись одного из двух. Наши предания о славном прошлом — наша отрава. Мы проклинали изгнание и получили тюрьму. Здесь, в сырой душной келье, встретим смерть.»
«Кажется, вчера я на руках его носил. Несмышленное и слабое дитя. А нынче страсть и сила его разлились столь широко, что невзначай и дом наш смыли. Юности кипенье чем приметно? Созиданьем или разрушеньем?»
«Ах, дядя, наша верность друг другу нерушима в жизни, теперь, быть может, в смерти. Ради сего союза достойного молю тебя, не молви слова худого о Давиде!»
«Хвалить его прикажешь?»
«Ничего не говори. Его поступок следствием имел печаль, но причиной — благородство сердца. Будь ты на месте брата, пощадил бы Алчирока?»
«Нет, разумеется! Поступил бы, как Давид. Смельчак, он выполнил свой долг. Но согласись, Мирьям, и я не так уж плох, и за своих радею по мере сил. Его гонители меня зовут скупцом, и это ложь. Казна моя всегда открыта для вспомоществования нашим. Но скромно признаю, моим делам не сравниться с деянием постройки Храма…»
«О, дядя, все возможное ты делал, и притом с великой мудростью. Теперь же, в наш черный день, восславим Бога, что не забыл нас, и будем в искренней молитве просить Его о милосердии в грядущем.»
«Боюсь, не много осталось нам грядущей жизни. Шкурой собственной впитаем справедливость судей-теснителей — от угроз до пыток. И все же легче тяготы сносить, чем позабыть утраченное. Молчишь, Мирьям?»
«Я обращаюсь к Богу.»
«Что за шум? Чья фигура в окне маячит? Тюремщик наш? О, нет, это Халеб! Верный друг, ты пришел! Ты подвергаешь себя опасности!»
«Я прибыл с новостью счастливой на устах!»
«Ты сияешь! Возможно ли? Говори, скорее говори!»
«Алрой пленил гарем нашего властителя! Это случилось, когда Хасан, его женщины и гвардия охраны держали путь из Багдада в Хамадан. Твой доблестный племянник сделал великодушное предложение владыке — обменять заложниц на тебя, Мирьям и всех прочих домочадцев. Хасан ответил, что не торгом, а мечом вернет свободу своим женам. Через посредника было решено меж ними, что пленным с обеих сторон не будет причинен ущерб. Ты и Мирьям вернетесь в ваш дом. Слышите трубы? Это созывают мусульман к главной мечети. Объявлен сбор войска. Хасан поклялся заполучить Алроя живым иль мертвым.»
«Он одолел гвардию Хасана! Непостижимо! Он воистину велик! Милый, добрый мальчик. Верное, отважное сердце. Халеб, да ведь это наш Давид! Повторяясь, скажу: кажется, вчера я на руках его носил. Несмышленное и слабое дитя. И вот поди ж ты, подвигом себя и нас прославил! Коль я стоял у колыбели, то, несомненно, причастен к становлению духа геройства. Он любит нас, помнит, выручает. Халеб, где Мирьям? Ах, она лежит без чувств! Халеб, воды холодной! Брызни в лицо бедняжке! Мы возвращаемся домой! Когда везут гарем, все в страхе потупляют взор, а храбрый мальчик в пух и прах разбил охрану и завладел им! Невероятно!»
7.2
«Мы вернулись в родные стены, Халеб! Жизнь полна чудес. Я помолодел. Я дома, но я в тюрьме. Ты говоришь, Халеб, воинство собирается? Беда. Да разве выстоит он? Пусть погибнет, только не плен, только не пытки! Нас всех ждет смерть. Это верно, Халеб, что он прибился к разбойникам?»
«Вестник сообщил, что Давид вступил в связь с разбойниками, когда бежал из Хамадана. Говорят, их атаман — из иудеев.»
«Это хорошо. Значит, он может есть с атаманом одну пищу. Не хотел бы я, чтоб он ел нечистое с исмаильтянами.»
«Господин! Наши стекаются к нему со всех сторон. Я слышал, Джабастер, великий каббалист, спустился с гор и с десятитысячной армией присоединился к нему!»
«Неукротимый Джабастер! Это дает надежду. Я его отлично знаю. Он слишком умен, чтобы вступить в невыигрышное дело. Он смел, многоопытен и изощрен. Его былые подвиги заставят трепетать врагов. Однако, каков Давид наш! Какую кашу заварил! Разбил охрану лучшую, потом пленил гарем, теперь взял самого Джабастера в союзники! Алрой неизбежно победит!»
«Посланец утверждал, что Алрой захватил гарем с целью всего лишь освободить своих семейных.»
«Мальчик всегда любил меня, и я в нем души не чаял. Джабастер с ним — какова удача! В Багдаде тысячи последуют за каббалистом. Надеюсь, юный Давид оценит мудрость Джабастера советов.»
«Господин! Предводитель изгнания не нуждается в подсказках. В руках Давида скипетр царя Соломона, который он самолично добыл в ему одному изестном месте.»
«Скипетр Соломона! Возможно ли!? Нам выпало жить в век чудес. Дитя, а держит царский скипетр в руках! Сам Джабастер с ним! Верно: Бог поразит врагов наших!»
7.3
«Милая Рахель, боюсь, я причинила тебе беспокойство. Бируна, дорогая, благодарю тебя за усердие. Мне лучше. Новости потрясли меня.»
«Да, госпожа. Кто бы мог подумать, что твой братец на самого владыку замахнется?» — сказала Рахель.
«Мне всегда казалось, что он — тишайший в мире человек, хоть и убил Алчирока», — добавила Бируна.
«Бывало, из него и слова не выжмешь», — заметила Рахель.
«Всегда один, всегда унылый», — присовокупила Бируна.
«Заговорит с ним кто, а он глаза опустит», — сказала Лея.
«Или покраснеет», — добавила Имра.
«А я всегда знала, что Давида ждет слава, ведь у него такие красивые глаза!» — промолвила очаровательная Батшева.
«Надеюсь, он победит Хасана», — сказала Рахель.
«И я тоже надеюсь», — поддержала Бируна.