Дарий поверил и повелел Гистиэю прибыть во дворец. Криво улыбаясь, он сказал:

— Гистиэй, друг мой, расставшись с тобой, я вдруг остро ощутил, как мне не хватает твоих мудрых советов. Оставь Милет и будь моим верным советником и сотрапезником.

Быть сотрапезником царя великая честь. Ею были удостоены даже не все братья Дария. Но иониец прекрасно понимал, что это лишь предлог, чтобы убрать его из Милета.

Кипучая натура Гистиэя требовала действия, которого, пребывая при дворе Дария, он был совершенно лишен. А душа требовала власти. Эллин стал думать о том, как бы вырваться из драгоценной клетки, сооруженной для него царем. В конце концов в его голове родился коварный план. Он решил спровоцировать антиперсидское восстание в Милете, рассчитывая, что ему удастся убедить Дария, что только один он, Гистиэй, способен навести там порядок.

В Милете в то время правил зять Гистиэя Аристагор, у которого были нелады с сатрапом Мегабизом, двоюродным братом царя. Но как передать Аристагору призыв к восстанию?

Изворотливый ум Гистиэя нашел выход и из этой ситуации. Собственноручно обрив голову преданному слуге, он записал на этом своеобразном пергаменте послание милетянам. Целую луну слуга словно чумной ходил в островерхом колпаке. Как только волосы отросли, Гистиэй приказал ему отправляться в путь.

Благополучно преодолев все кордоны, слуга склонил наскоро остриженную голову перед Аристагором. Тот не колебался ни мгновения. В тот же вечер эллины захватили парсийский флот, стоявший на якоре близ Милета, и провозгласили независимость Милета. Вслед за Милетом восстали Абидос, Илион, Фокида, Эфес, Галикарнасс и другие ионийские города. Восставшие изгнали парсийские гарнизоны и отправили посланцев за помощью в Элладу.

Особые надежды возлагались на Спарту. Спартиаты поначалу колебались. Слишком заманчивым выглядело предложение разгромить царскую резиденцию в Сардах. Аристагор уже не сомневался в успехе своей миссии, но имел неосторожность проговориться, что от побережья до Сард более десяти дней пути. Традиции запрещали спартиатам удаляться от моря более, чем на двухдневный переход, и поэтому они отказали ионийцам в помощи. Злые языки поговаривали, что ссылка на традиции — не более, чем предлог. На деле спартиаты побоялись, что стремительная парсийская конница отрежет их от кораблей.

Поддержку оказали лишь Афины и Эритрея. Но присланные ими двадцать пять триер были каплей в море. Ионийцам пришлось рассчитывать только на свои силы.

Собрав ополчение, они выступили походом на Сарды. Город был взят приступом, разграблен и сожжен. Погибли многие святыни, в том числе храмы Ахурамазды. Подобное кощунство вызвало негодование лидийцев, которые без всяких понуканий со стороны царя и сатрапа Артафрена собрали большое войско, настигшее обремененных добычей ионийцев близ Эфеса и наголову разгромившее их.

Завязалась долгая ожесточенная война. Как и рассчитывал Гистиэй Дарий отпустил его в Ионию с наказом замирить взбунтовавшиеся города. Милетянин прибыл в сожженные Сарды. Сатрап Артафрен, пересидевший осаду в акрополе, не без умысла спросил тирана, почему восстали ионийцы. Изобразив на лице удивление, Гистиэй ответил, что не имеет на этот счет ни малейшего понятия. Тогда Артафрен сказал ему:

— С мятежом дело обстоит просто. Сшил эту обувь ты, а надел ее Аристагор.

В ту же ночь Гистиэй бежал из Сард. Он думал возглавить восстание в Милете, но милетяне не приняли его, потому что уже привыкли жить без тиранов. Не удалось и восстание, подготовляемое Гистиэем в Сардах, так как Артафрен арестовал и казнил всех его друзей, которые составляли костяк заговора.

Лишившись поддержки родного города и став отщепенцем, Гистиэй не отчаялся. Ему удалось раздобыть несколько триер, с которыми он стал грабить парсийские суда. Экстиран пиратствовал до тех пор, пока не пришло известие о падении Милета. Понимая, что парсы развязали себе руки и что вскоре на его поиски будут отправлены финикийские эскадры, Гистиэй оставил пиратский промысел. Он пустился в откровенные авантюры, попытавшись захватить сначала Хиос, а затем Лесбос. Потерпев неудачу, он предпринял вылазку на материк.

Вот здесь-то его и подстерегала беда. Едва эллины отошли от своих кораблей на несколько лиг, как были атакованы неприятельским войском. Поначалу гоплиты стойко отражали натиск парсийской пехоты, но удар лидийских всадников обратил их в бегство.

Гистиэй мог принять достойную смерть от меча, но струсил. Увидев мчащихся наперерез всадников, он заорал:

— Остановитесь! Я… Гистиэй.

Он надеялся, то Дарий помилует его. Скорей всего, попади он к царю, так бы оно и вышло. Но судьбе было угодно распорядиться иначе. Ненавидевший Гистиэя Артафрен решил казнить пленника. Его поддержал и находившийся в Сардах царевич Ксеркс, чье слово было почти равно царскому. По велению Артафрена Гистиэй был распят на дворцовой площади. Голову скончавшегося в страшных муках тирана доставили царю, который выразил неудовольствие действиями сатрапа, и приказал предать ее достойному погребению.

Так закончил свою бурную жизнь тиран Гистиэй, чье непомерное честолюбие стало одной из причин длившихся более, чем полвека греко-парсийских войн.

— Я знал твоего отца, — сказал Ксеркс после долгой паузы. Милетский тиран словно живой предстал пред его глазами. Высокий, статный, гордый лицом, с чуть тронутыми сединой смоляными волосами. Таким он оставался даже в день казни.

— А я не знала его, — ответила девушка. — Он оставил Византий, когда меня еще не было на свете.

— Кто же твоя мать? Ты совершенно не похожа на эллинку.

— Во время пребывания у Византия Гистиэй грабил плывущие со Скифского Понта[12] корабли. На одном из них была моя мать. Еще совсем юной ее захватили скифы во время набега на одно из северных племен, чье имя пока неизвестно в этом мире. Своеобразная красота полонянки возбуждала скифских мужей. Ревнуя их, жены потребовали избавиться от нее, и мою мать продали на рынке в Пантикапее. Прельстившийся варварской красотой купец-эллин сделал ее своей наложницей. Затем она попалась на глаза делосскому наварху. Он перекупил у купца его рабыню. Какое-то время делосец жил в Пантикапее, но пришло время возвращаться на родину. Его корабль был остановлен триерами Гистиэя в проливах. Сам наварх был убит, а моя мать попала в руки главаря пиратов. Его, как и многих других, не оставила равнодушным красивая пленница, и он сделал ее своей возлюбленной. С ним моя мать была действительно счастлива. Она с нежной улыбкой вспоминала это время. Но все хорошее рано или поздно кончается. Гистиэй был вынужден бежать из Византия. Поручив мою мать покровительству одного из своих друзей, он отбыл к берегам Ионии. А вскоре Византий захватили Парсы. Они перебили большую часть мужчин, а женщин ожидала неволя. Вместе с сотнями других пленниц мою мать погнали в Сарды. А по дороге родилась я… Тебе интересно, царь?

— Да. — Судя по выражению лица Ксеркс не лукавил. Таллии даже показалось, что в глазах царя блестели слезы. — И какова была дальнейшая судьба твоей матери?

— Когда мне было семь или восемь лет, она умерла. Я же осталась жить в доме одного знатного лидийца. Едва расцвела моя девичья красота, он пожелал сделать меня своей наложницей. Я отказалась. Он пытался приневолить меня, а убедившись, что ему это не удастся, послал зарабатывать деньги на ступенях храма Иштар. Что ж, это было более приятно, чем заниматься развратом с толстым похотливым стариком. Я могла выбрать себе любовника по душе.

— Постой, но если мне не изменяет память, посвященные Иштар должны отдаваться любому, пожелавшему их. — Воображение царя нарисовало пикантные сцены. Масляные глазки его оживились.

— Запомни! — Таллия сжала жирный подбородок царя крохотной крепкой ладонью. — Ни один мужчина не мог и не может овладеть мною вопреки моему желанию. Многие пытались сделать это, но я быстро охлаждала их неумеренные порывы.