Больше всего нам попало за те маленькие деревянные горшочки, которые мы сняли изгороди. Оказывается, они предназначены для масла, и их специально вешают на солнце, чтобы они стали слаще.

Как сказал Денни, после всей грязи, которая налипла на них в этом болоте, все ароматы Аравии не сделают их вновь пригодными для хранения масла.

Конечно, получилось неудачно. Но мы ведь не для собственного удовольствия все это затеяли, а ради исполнения долга. Нас все равно наказали, когда папа приехал, но подобного рода ошибки бывали в истории и раньше.

По дороге проезжали солдаты, верхом на лошадях, по два в ряд. То есть это лошади были по две в ряд, а сами солдаты — по одному, потому что каждый ехал верхом на одной лошади, а другую вел рядом. Так полагается тренировать лошадей. Они ехали из Четтемских казарм. Мы все построились вдоль стены кладбища и приветствовали их, когда они проезжали мимо, хотя мы еще и не читали Тоди Лайон. Потом мы прочли эту книгу — по-моему, только она и годится среди всех книг, которые написал этот автор. Все остальные просто вздор, хотя есть люди, которым это нравится.

Так вот, в «Сэре Тоди Лайоне» офицер отдает честь детям.

Но с этими солдатами был всего-навсего лейтенант, и он и не подумал отдать честь. Он помахал рукой девочкам, и солдаты тоже. Мы все помахали им в ответ.

На следующий день мы сделали флаг из наших носовых платков и красной фланелевой юбочки, которую белая мышка Дэйзи согласилась одолжить нам, а синюю тесьму мы купили в магазине.

Потом мы стали поджидать солдат, и через три дня они пришли снова, по-прежнему по два в ряд, то есть по две лошади в ряд, и все было просто первый класс.

Мы махали им флагом и кричали. Мы трижды прокричали ура. Громче всех умеет кричать Освальд. Как только первый солдат поравнялся с нами, Освальд крикнул:

«Трижды ура в честь королевы и Британской армии!»

И мы все замахали флагом и закричали «Ура!». Освальд забрался на стену, чтобы его лучше было слышно, а Денни размахивал флагом, потому что он наш гость, и поэтому ему в любом развлечении достаются самые сливки.

Солдаты ничего не крикнули в ответ, они только ухмылялись и махали руками.

На следующий день мы все снарядились по походному. Г. О. и Ноэль взяли свои игрушечные сабли, и мы попросили дядю Альберта, чтобы он разрешил нам воспользоваться оружием, которое висело на стене в столовой. И он сказал «ладно», если только мы потом не забудем его почистить. Мы почистили его даже до того, и мылом, и кирпичным порошком, и полировкой для металла, которую изобрел великий герцог Веллингтон на досуге, пока ему не надо было бить Бонапарта — трижды ура в честь Железного Герцога! Мы чистили оружие наждачной бумагой, и куском кожи, и отбеливающим порошком. Освальд взял себе саблю кавалериста вместе с ножнами, девочки портупеи с пистолетами, это были пистолеты устаревшего образца, кремневые, с кусочком красной фланели вокруг замка. Денни взял себе морской кортик, очень красивый и очень старый, наверное, еще со времен Трафальгара. Остальные разобрали штыки, какими французы сражались с пруссаками. Эти штыки становятся очень яркими, если их как следует наблистить, но ножны отчистить очень трудно, а на металлической части каждого штыка было написано имя солдата, которому этот штык принадлежал когда-то. Знать бы, где теперь все эти люди. Наверное, на войне погибли, бедняги. Но это все было так давно.

Я хотел бы стать солдатом. Это гораздо лучше, чем учиться в школе, а потом в Оксфорде, или даже в Бэллиоле. Освальд хотел стать горнистом и уехать в Южную Африку, но папа ему не разрешил. Он прав: Освальд еще не умеет играть на горне, хотя он может просвистеть с помощью самого дешевого свистка «В атаку» «Стройся» и «К бою». Алиса научила его — она сыграла на рояле эти сигналы по красной книге, которая осталась у папиного двоюродного брата со времен его службы. Освальд не умеет играть сигнал к отступлению и ни за что не стал бы, даже если б умел. Боюсь только, что горнисту приходится играть, что велят, как бы ни были задеты чувства юного героя.

На следующий день мы нацепили на себя всю эту амуницию и разрядились в красно-сине-белое — пригодились даже ночные рубашки, поскольку они белые, и брюки из джерси и красные носки. Надев военную форму, мы вышли к ограде кладбища встречать солдат. Когда показался арьергард (если здесь это тоже называется арьергардом как в гвардии), мы подтянулись, и Освальд сыграл на свистке «К бою» и «Стройся» и закричал:

«Трижды ура в честь королевы и британской армии!»

На этот раз они везли с собой пушки и все артиллеристы приветствовали нас. Это было здорово. Я дрожал всем телом, а девочки потом говорили, что готовы были заплакать. Может быть, я тоже готов был заплакать, но я же не стану говорить об этом вслух. Только младенцы плачут. Но это было здорово, это было замечательно, и то, что я чувствовал в ту минуту, ни с чем не сравнишь.

Вдруг офицер, ехавший впереди, сказал: «Батальон, стой!» и солдаты натянули вожжи, и пушки тоже остановились. Потом офицер сказал что-то еще, вроде «разойдись», и сержант повторил это, и многие солдаты сошли на землю, уселись на траву у дороги и закурили трубки, по-прежнему придерживая вожжи своих лошадей. И мы могли подробно рассмотреть все вооружение и снаряжение.

Офицер направился к нам. Мы все стояли на стене, только Дора сидела, поскольку у нее болела нога, но зато мы отдали ей трехгранную шпагу и испанское ружье с раструбом на конце — совсем как на картине Кальдекотта.

Офицер был красивый молодой человек, вылитый викинг: высокий, светловолосый, с очень длинными усами и ясными голубыми глазами.

Он сказал нам:

«Доброе утро!»

И мы тоже сказали «доброе утро».

Потом он сказал:

«Выглядите вы вполне воинственно!»

Мы сказали, что мы этого и хотели.

«К тому же, вы патриоты», — продолжал он.

Алиса сказала: «Еще бы».

Он сказал, что видел нас здесь несколько дней назад и специально остановил сегодня батальон, потому что решил, что мы захотим осмотреть пушки.

Увы! как мало на свете столь разумных, столь предусмотрительных людей, как этот отважный и увенчанный славой лейтенант!

Мы сказали — конечно, и слезли со стены и этот благородный человек показал нам пружинку, с помощью которой пушку заставляют стрелять и замок(если его забрать, неприятель уже не сможет воспользоваться пушкой, даже если захватит ее). Он разрешил нам заглянуть в дуло, и мы осмотрели внутреннюю нарезку и как там все вычищено, и ящики с амуницией он тоже нам показал, только они были пустые, и он сказал, что пушку можно очень быстро отсоединить, то есть снять ее с повозки, и это делается очень быстро, но он не стал нам этого показывать, потому что не хотел мешать своим солдатам немного отдохнуть. Пушек было шесть, и на каждой из них было надписано 15Ф, что означало, как сказал нам капитан, что это пятнадцатифунтовые пушки.

«А мне-то казалось, что они весят куда больше, чем пятнадцать фунтов», — сказала Дора. — «Пятнадцать фунтов говядины занимает гораздо меньше места, но, конечно, дерево намного легче мяса, и железо, наверное, тоже».

Офицер был с ней очень терпелив и объяснил ей (что и так ясно каждому младенцу): речь идет о весе снаряда, которым может выпалить эта пушка.

Мы сказали ему, как это весело, когда почти каждый день мимо проходят солдаты, а он ответил:

«Это ненадолго: мы уже получили приказ отправляться в действующую армию и отплываем в следующий вторник. Пушки придется закрасить серым и все мы наденем маскировочную форму, и я тоже».

Солдаты нам очень понравились, хотя они были и не в касках, а просто в кепочках, у кого на одно ухо, у кого на затылке.

Мы очень огорчились, что они так скоро уходят, но Освальд, как и все остальные, с завистью смотрел на этих людей, которые вскоре будут сражаться за родину и королеву, и никто не будет им тыкать, что сперва еще надо кончить школу.