Карандаш выводил аккуратные округлые буквы на вырванном из блокнота листке. Вот что там было написано:

— Сплошное вранье, — заявил Джимми.

— Вовсе не вранье, а придумка, — возмутилась Мейбл. — Если я напишу, что стала невидимкой, она уж точно назовет это враньем.

— Ладно, пошли! — не утерпел Джимми. — Поспорить и на ходу можно.

Джеральд сложил бумажку так, как много лет назад научила его складывать записки одна индийская леди, и Мейбл повела их из парка другой, гораздо более короткой дорогой. Видимо, потому и весь путь домой оказался гораздо короче, чем дорога туда.

Пока они сидели в Храме Флоры, на небе начали собираться облака, и едва они успели добраться домой — хорошенько опоздав к чаю, — первые капли дождя уже упали на землю.

Мадемуазель выглянула из окна и вышла отворить им дверь.

— Вы в опоздании, в опоздании! — восклицала она. — Никаких неприятностей, нет? Все было хорошо?

— Мы просим прощения, — сказал Джеральд. — Мы очень долго добирались домой. Я очень надеюсь, что вы еще не начали беспокоиться из-за нас. Я думал только о вас почти всю дорогу домой.

— Раз так, — улыбнулась француженка, — то вы получите их одновременно — и ужин, и чай.

И они уселись за стол.

— Ты зачем сказал ей, что все время думал о ней? — прошептал голос у самого уха Джеральда, едва мадемуазель вышла, оставив их наедине с хлебом, маслом, молоком и печеными яблоками. — Это ведь тоже вранье — ничуть не лучше, чем моя выдумка с леди, которая приехала на машине, чтобы меня удочерить.

— А вот и нет, — пробурчал Джеральд, отхватив изрядный кус хлеба с маслом. — Я все время думал — злится она уже или еще нет. Вот так-то!

На столе стояло только три тарелки, но Джимми уступил свою тарелку Мейбл и ел из одного блюдца с Кэтлин. Страшновато было смотреть, как возносится по воздуху хлеб, растекается по нему масло, а затем бутерброд исчезает в пустоте — глоток за глотком, хотя вроде бы никто и не прикасается к нему, — и ложка стучит по тарелке, захватывает кусочек яблока, взлетает вверх и уже пустой возвращается на тарелку. Кончик ложки тоже исчезал у Мейбл во рту за невидимыми губами, так что в эти минуты казалось, будто стебелек ложки обломился.

Все до одного были голодны, и им дважды пришлось просить добавочную порцию гренок с маслом. Во второй раз кухарка начала ворчать. Но тут Джимми откинулся на стуле с довольным вздохом:

— Ох, как же я был голоден!

— Да, но как нам быть с завтраком? — встревожился Джеральд. — Утром мадемуазель сядет за стол вместе с нами и сразу же грохнется в обморок, едва только куски бекона вот эдак замелькают в воздухе!

— Мы накупим провизии и будем кормить Мейбл по секрету, как бедную пленницу, — предложила сострадательная Кэт.

— Нам никаких денег не хватит, — угрюмо буркнул Джимми, а потом обратился к невидимке: — Может, у тебя есть деньги?

— Почти нет, — раздался голос, скрывшийся за кувшином с молоком. — Но у меня полно замечательных идей.

— Мы и утром успеем все обсудить, — заметила Кэтлин. — А сейчас пора попрощаться с мадемуазель и ложиться спать. Ты ляжешь вместе со мной, Мейбл. У меня есть запасная ночная рубашка.

— Завтра я принесу свою рубашку, — оптимистично уверила ее Мейбл.

— Ты что, вернешься домой за вещами?

— Почему бы и нет? Все равно меня никто не увидит. Вообще, мне это начинает нравиться. Стать невидимкой — совсем неплохое развлечение.

— Вот чудеса! — вздохнула Кэт, когда платье Принцессы выплыло из пустоты. Сперва в воздухе повисла прозрачная вуаль, затем на верхушке бюро приземлилась сверкающая корона, потом показался один, еще потом — второй рукав розового платья, и наконец все платье блестящими складками легло на пол, где некоторое время неуверенно шевелилось, пока невидимые ноги выпутывались из него. Мейбл сняла с себя одежду — и одежда стала видимой. Зато ночная рубашка, взлетев с кровати, в ту же секунду исчезла.

— Ложись в постель! — испугано попросила Кэтлин.

Кровать скрипнула, на подушке проступила ямочка. Кэтлин выключила ночник и поспешно улеглась: все это волшебство уже действовало ей на нервы, и она была почти испуганно, правда, в темноте все казалось уже не таким страшным. Едва ее голова коснулась подушки, руки Мейбл обвились вокруг ее шеи и в спасительной темноте девочки поцеловались — невидимость Мейбл уже не была преградой их дружбе.

— Спокойной ночи, — прошептала Мейбл, — спокойной ночи, голубушка Кэт! Ты была очень добра ко мне, и я этого никогда не забуду. Я не хотела этого говорить при мальчишках — мальчишки только смеются, когда ты что-нибудь такое говоришь. Но я правда люблю тебя. Спокойной ночи!

Кэтлин какое-то время лежала без сна. Потом она задремала и в полудреме вспомнила, что горничная придет утром к ней в комнату — и увидит все эти чудные наряды Принцессы.

— Я должна встать и убрать их, — подумала она. — Ой, как же хочется спать!

И только она подумала, как ей хочется спать, как и вправду уснула и проснулась только поздним утром, когда Лиз уже стояла в комнате, прямо перед стулом, на который с вечера улеглось розовое платье Принцессы.

— Что это еще такое?! — воскликнула Лиз.

— Не надо это трогать, пожалуйста! — вскрикнула Кэтлин, успев выскочить из постели как раз в тот момент, когда Лиз протянула руку к платью.

— Где вы это взяли?

— Нам это нужно для спектакля, — вдохновенно врала Кэт. — Мне его одолжили на время.

— А ну-ка, покажите мне его, мисс, — потребовала Лиз.

— Пожалуйста, не надо, — умоляла Кэтлин, заслоняя стул своим телом. — Вы все увидите, когда мы будем играть нашу пьесу. Ну, пожалуйста! Вы ведь никому не расскажете?

— Так и быть — только ведите себя хорошо, — проворчала Лиз. — И не забудьте показать мне, когда вы это наденете. Но где же…

Тут, к счастью, прозвенел колокольчик, и Лиз убежала в полной уверенности, что пришел почтальон, с которым ей особенно хотелось увидеться в это утро.

— Так, — буркнула Кэт, натягивая носки. — Теперь и вправду придется ставить какой-нибудь дурацкий спектакль. Как все сложно!

— Ничего сложного, — откликнулась Мейбл. Пара носок мелькнула в воздухе возле Кэт и мгновенно исчезла. — Я с удовольствием сыграю в каком-нибудь дурацком спектакле.

— Но как же? — смущенно остановила ее Кэт. — Ты не сможешь — невидимка не может играть в пьесе, разве что только в волшебной.

— Идея! — завопил голос из-под юбки, которая еще колыхалась в воздухе. — Какая замечательная идея!

— Расскажешь после завтрака, — откликнулась Кэтлин. Вода в тазу уже хлюпала и плескалась под ударами невидимых ладоней. — И зачем только ты навыдумывала столько глупостей в этой записке тете? По-моему, врать нельзя — совсем нельзя, никогда!

— А что толку говорить правду, если тебе все равно никто не поверит?

— Не знаю, — протянула Кэтлин. — Только все-таки надо говорить правду.

— Ну и валяй, говори! — теперь голос доносился из-под складок полотенца, беспомощно извивавшегося в воздухе возле умывальника.

— Ладно. После завтрака разберемся — то есть, после твоего завтрака. Ты останешься здесь и будешь ждать, а мы постараемся утащить что-нибудь тебе поесть. Смотри, чтобы Лиз ни о чем не догадалась, когда будет убирать постель.

Это замечание показалось невидимке чрезвычайно забавным и подало ей идею веселой игры, которая заключалась в том, что уголки простынь и одеяла дергались и сворачивались, как только пришедшая убираться Лиз отводила от них взгляд.

— Черт побери! — произнесла Лиз (благо дети не слышат). — Бес в них вселился, что ли?

Затем она огляделась в поисках наряда Сказочной Принцессы, который так очаровал ее этим утром, но Кэтлин аккуратно сложила все одежки под матрас, прекрасно зная, что Лиз никогда его не приподнимает.