Так что оснований для спешки не было. И действительно, первый военный шаг в осуществлении плана «Памалайю» (объединение Индонезии) — экспедиция на Суматру был совершен Кертанагарой только в 1275 г.

Если острейший правительственный кризис 1270 г. был вырван вопросом об этом походе, почему же Кертанагара, побе-цив оппозицию, медлил после этого целых пять лет? Логичнее предположить, что в 1270 г. еще и не было никаких споров о внешней экспансии, а конфликт был вызван какой-то другой причиной. В связи с этим следует присмотреться к персональному составу перемещений в 1270 г.

Прежде всего посмотрим, кто таков был первый министр Мпу Раганата. Как убедительно показал индонезийский историк Сламетмульоно, он является тем же самым лицом, которое в указе 1269 г. выступает под именем Рамапати в качестве главного ходатая шиваигского духовенства [249, с. 25]. При этом крайне любопытно, что в том же указе о нем говорится, что он не только «почтенный и красноречивый министр» (что может быть общим местом), но и специально «знаком с иностранной политикой, знает другие острова и подчинил Мадуру власти монарха» [227, т. III, с. 144]. Трудно представить, чтобы человек с такой биографией мог противиться внешней экспансии Сингасари. Зато он мог вполне резонно подать в отставку, если бы был отменен или ограничен указ 1269 г., который он сам готовил и отстаивал. Позиция главы шиваитского духовенства ясна еще больше. Шивантская религия в отличие от буддийской даже формально никогда не осуждала войну. Немыслимо представить, чтобы Сантасмрети бросил свой пост и ушел в отшельники в знак протеста из пацифистских соображений.

Что касается Вирараджи, то причины его оппозиции Кертанагаре на первый взгляд, неясны. Но если мы примем во внимание, что 22 года спустя именно Вирараджа стал инициатором свержения короля-реформатора, становится ясно, что он (крупный феодал, по некоторым данным, выходец из простолюдинов, может быть, потомок одного из соратников Кен Ангрока) был теснейшим образом связан с прошиваитской группой в правительственной верхушке и в отличие от Мпу Раганата никогда не простил Кертанагаре поворота в политике, совершенного в 1270 г.

Посмотрим теперь на положение дел с точки зрения Кертанагары. Он решительно порвал с верхушкой шиваитского духовенства, но, как мы увидим далее, отнюдь не с самой шиваитской религией. Править в феодальном государстве, не опираясь на духовенство, было решительно невозможно. Поэтому, чтобы не вернуться к старому положению, нужна была какая-то религиозная реформа. И ом нашел ее на пути, который начали прокладывать его предшественники начиная с Кертаджайи на пути синкретизма шпваитской и буддийской религии. Но он пошел по этому пути гораздо дальше и решительнее, чем они.

И дело здесь не только в том, что он формально слил оба эти культа (все другие монархи Явы до него и после него вплоть до прихода ислама если и обожествлялись после смерти в двух ипостасях, то их храмы в ипостаси Шивы и в ипостаси Будды сооружались отдельно и даже в разных областях, ок же первый и единственный приказал соорудить себе заупокойный храм со своей статуей, изображающей его в виде нового единого божества Шивы-Будды). Главное заключалось в том, что в новом синкретическом культе буддизм-шиваизм ведущая, решающая роль была отведена религии меньшинства — буддизму, а Шива в нем занял как бы подчиненную роль по отношению к Будде[36].

Более слабое и бедное буддийское духовенство в своей подспудной борьбе за первенство с шиваизмом искало опору в центральной власти и само стало опорой этой центральной власти. Богатое же шиваитское духовенство, склонное к сепаратизму, было ущемлено и оттеснено на задний план.

Любопытно в связи с этим посмотреть, как совершенно по-разному оценивают Кертанагару и его в известной мере предшественника в области религиозной реформации Кертаджайю два основных источника по яванской истории того времени — «Параратон» и «Нагаракертагама». Согласно мнению автора (или авторов) «Параратона», Кертаджайя — кровавый тиран и маньяк. Кертанагара же — ничтожный монарх, совершенно пренебрегавший своими государственными обязанностями, проводивший все свое время в распутстве и беспробудном пьянстве. И даже когда враги подступили к его столице, он продолжал предаваться диким оргиям (имеются в виду обряды тантрийско-го буддизма) и погиб бы во время одной из них, если бы неблагородный министр Мпу Раганата, который, забыв прежние обиды, явился в последнюю минуту во дворец и, прервав это непотребство, убедил короля встретить смерть, как подобает мужчине, с мечом в руке [249, с. 28–29].

Автор же «Нагаракертагамы» Прапаньча даже для злейшего врага сингасарской династии Кертаджайи находит уважительные слова. В своей поэме он называет его «достославным монархом Кедири, почтенным, мужественным, безупречным; Кертаджайей, который глубоко знал ученые книги Таттвопадеши»[37] (цит. по [227, т. III, с. 45]).

Когда же Прапаньча доходит до Кертанагары, то его краткий и суховатый исторический очерк о королях Сингасари и Маджапахита, правивших до царствовавшего в его время Хайям Вурука, внезапно прерывается длинным и страстным панегириком. Кертанагаре он отводит больше места, чем основателям обеих династий. Его единственного он сравнивает с величайшими героями древнего эпоса — Пандавами и более чем прозрачно намекает, что Кертанагара был новым, высшим воплощением Будды на земле. Государственная мудрость Кертанагары, по мнению Прапаньчи, была безмерна. Как бы предвосхищая критику «Параратона», он пишет: «Воистину, это был монарх не праздный, свободный от склонности к алкоголю[38]; он был весьма ревностен в делах управления, ибо ясно видел, какие трудности надо преодолеть, чтобы защитить мир (человечество. — Э. Б.) в эпоху Кали»[39] (цит. по [227, т. III, с. 48]).

Такая разница в оценках коренится отнюдь не в том, что поэт Прапаньча был по совместительству главой буддийской церкви Маджапахита, а «Параратон» написан явно с шиваитских позиций. Ведь Прапаньча одновременно хвалит и Кертаджайю и Кертанагару за глубокое знание шиваитской религии. Главное расхождение в оценках этих двух работ заключается в различии политических взглядов их авторов. Прапаньча писал в 1365 г., в эпоху максимального расцвета яванской централизованной монархии, когда обе церкви находились в твердом подчинении у государства, но духовенство получало хорошее содержание и не имело особых оснований для недовольства. «Параратон» был написан в конце XV в., когда государство Маджапахит фактически уже распалось на отдельные феодальные владения, а с севера ему грозили силы ислама, готового поглотить и индуистскую и буддийскую религию. В такой обстановке авторы «Параратона» недолго искали изначальных виновников гибели государства и «веры отцов». Конечно же, это были Кертаджайя и Кертанагара, стремившиеся подмять под себя религию.

Вернемся теперь к политике Кертанагары в 70—80-х годах XIII в. Голландский историк С. Берг в опубликованной в 1950 г. статье с тенденциозным названием «Кертанагара — неверно понятый основатель империи» утверждал, что все, что Прапаньча писал в «Нагаракертагаме» об объединении Кертанагарой Индонезии, есть только плод поэтической фантазии. На деле власть последнего короля Сингасари ограничивалась пределами Восточной Явы и острова Мадура (кстати, то же самое С. Берг писал и о наследнице Сингасари — индонезийской империи Маджапахит) [77; 78]. Политическая направленность «сенсационного» открытия С. Берга, которое признали многие западные историки, совершенно очевидна. В те годы, когда молодая Индонезийская республика только что завоевала свою независимость, определенным кругам было очень выгодно доказывать, что фактическое объединение территории нынешней Индонезии было осуществлено только голландскими колонизаторами, а сами индонезийцы никогда не были способны к созданию своего государства, охватывающего весь архипелаг.