- Понимаешь, отец считает, что тот Александр Ковач который работал у нас в военные годы, это отец или дед нашего Александра Ковача. Потому что странно получается, что спустя много лет на том же самом производстве появляется сталевар с теми же именем и фамилией. И еще выясняется, что отец теперешнего Ковача знал Мезецкого да и некоторых других старых работников. Он говорит, по рассказам родителей. И скорее всего, Ковач приехал сюда, когда в Казахстане ему стало совсем плохо, потому что наш город ему почти родной. А уехали его родители, решил мой отец, после какой-то истории, потому что с тем, прошлым Александром Ковачем была какая­ то странная история, его то ли арестовали, то ли расстреляли. В архивах отдела кадров сохранилась только отсылка к лич­ному делу, а само личное дело в сорок шестом году «органы» изъяли. Ты понимаешь, что это значит?

- Понимаю, - сказал я, припоминая разговор с Яковом Ни­кодимовичем.

- Ну так вот. Отец обратился в архивы «органов» и по­просил дать ему личное дело того Ковача для ознакомления. А ему ответили, что оно недоступно.

- И? ..

- Вот тебе и «и»! Что может быть такого в этом деле, чтобы оно и сейчас оставалось секретным?

- А может, оно не секретное? Может, им просто лень его было искать? - предположил я.

- Не знаю. Но странно все это ...

- Да, странно.

Я старался сложить хоть какую-то картинку из того, что мне было известно. Сначала Ковач был «героем труда». Потом его хотели арестовать как «американского шпиона». Интерес­ но, откуда они взяли, что он именно американский шпион, а не чей-то еще? Ковач рассказал мне, что был в Америке, но очень давно, что Америка, мол, уже совсем стала другой страной, непохожей на ту, которую он видел ... Могли его записать в шпионы за то, что он побывал в Америке? Но тогда, получается, Ковач побывал там больше пятидесяти лет назад! Сколько же в таком случае ему лет? А если он побывал в Америке с отцом, которого потом за это арестовали, то ... Все равно, даже если считать, что Ковач повидал Америку пятилетним (будь он еще младше, он вряд ли что-нибудь запомнил бы), ему должно быть сейчас около пятидесяти! А выглядит он лет на тридцать максимум. Или он так хорошо сохранился?

И не надо забывать, что в сорок шестом году на производстве произошло какое-то крупное ЧП, какая-то трагедия, и эту трагедию напрямую связывали с Ковачем. Стоило понимать так, что он сам погиб, когда пришли его арестовывать ...

Но в этой картинке, которую я пытался сложить, еще оставались и вопросы, и белые пятна, поэтому я решил пока не делиться с Машкой моими выкладками, а спросил:

- Твой отец будет и дальше пытаться что-нибудь узнать?

- Конечно! - сказала Машка. - Он, по-моему, и взволнован, и растерян ... и даже немного напуган. Он очень хочет докопаться до правды. А еще ...

- Да?

- Отец теперь требует, чтобы из школы домой я возвращалась на машине, которую он присылает, и чтобы я из дому никуда не выходила, только гулять с собакой. По-моему, он нервничает, даже когда я гуляю с Ричардом, хотя Ричард только с виду раззява, а защитить меня всегда сможет, если кто-то нападет. Не знаю, связано это с тайнами вокруг Ковача или нет.

- Возможно, это связано совсем с другим, - сказал я.

- С чем же?

- С тем, о чем ты мне недавно рассказывала. С людьми, которые хотели обанкротить комбинат, и у них это не получи­лось. Очень вероятно, твой отец боится их мести.

- Ты думаешь?

- Я предполагаю. О таких случаях довольно часто рассказывают в криминальных новостях. Ты и в самом деле будь поосторожней.

- Может, ты и прав ... - Машка поежилась. - Ужас! И поду­ мать, что многие девчонки мне завидуют, что я, мол, дочка директора крупного комбината и живу очень хорошо ... Знали бы они! Мне часто хочется, чтобы отец былпростым сталеваром или инженером. Мы жили бы намного хуже, но зато не было бы всех этих проблем.

- Родителей не выбирают, - сказал я.

Хотя я говорил серьезно, ее это почему-то очень рассме­шило.

- Ну ты даешь! Совсем как воспитатель ... или даже директор школы!

- Ты рассказала о том, что касается военных лет, - перебил я ее, чтобы она дальше не стала надо мной подтрунивать. -­ Но ведь и до того возникал какой-то Александр Ковач, намно­го раньше.

- Да, сохранилась отметка, что на заводе был такой сталевар в конце двадцатых - начале тридцатых годов. Но, кроме этой отметки, ничего найти не удалось. Отец ищет.

- Если он что-нибудь найдет и ты узнаешь об этом, расскажешь мне?

- Конечно!

Машка узнала кое-что новенькое дня через три.

Было воскресенье, и она сама ко мне забежала, часов в одиннадцать утра. Через плечо у нее были перекинуты коньки. Когда Лохмач залаял, приветствуя ее, а мама меня позвала, я, выскочив на крыльцо, глазам своим не поверил.

- Ты? ..

- Я! - Она улыбалась. - На каток пойдешь?

- Да, конечно, одну секунду!

Я быстро схватил коньки, оделся для катка и выскочил на улицу.

- Я не просто так тебя позвала, - сказала Машка. - У меня есть новости! Но не могу же я просто так прибежать к тебе и рассказать их, безо всякого предлога? Надо соблюдать тайну, верно?

- Конечно! - согласился я. - А что за новости?

- Отец вчера пришел очень довольный. Он говорил с начальником местного управления ФСБ и кое-что узнал. Очень интересная история с предыдущим Александром Ковачем! В годы войны он считался одним из лучших сталеваров, и действительно, - в том, что удалось вовремя выплавить особо проч­ную бронебойную сталь для танков, в основном его заслуга! А сразу после войны того Ковача почему-то решили арестовать как американского шпиона. И кончилось все это непонятно чем. Считается - он погиб, когда его арестовывали. Начальник уп­равления сказал отцу, что архивное дело показать ему не имеет права, но отец вполне может обратиться с запросом о полной реабилитации - о полном посмертном оправдании, то есть ­ несправедливо обвиненного Александра Ковача. Тогда разрешат и дело поднять. А нашему теперешнему Александру Ковачу это может пригодиться - вдруг он такой странный потому, что до сих пор обижен за своего отца или, там, деда - кем ему этот прошлый Александр Ковач приходится. Он наверняка будет очень рад, если справедливость наконец восстановят! - Машка тараторила быстро-быстро, я порой не успевал понимать некоторые слова, но основное улавливал и поэтому не просил говорить помедленней. Я и сам был захвачен. - А насчет того, совсем дав­него Ковача, отец думает, что могло быть приблизительно то же самое! Он говорит, тот Ковач работал во времена первой пяти­ летки, а тогда на заводы хлынуло много беженцев из деревень, и среди них были раскулаченные, которые это скрывали. А еще повсюду искали вредителей. Во вредители могли записать из-за сущих пустяков, и может, тот давний Ковач из-за чего-то подоб­ного и пострадал. Тогда понятно, почему все сведения о нем уничтожены, кроме случайного упоминания в одном из списков сталеваров, представленных к наградам. Если все так, отец это раскопает и тоже добьется реабилитации того Ковача!

- Здорово, - сказал я.

- Правда, есть одна странность, - сказала Машка.

- Какая?

- Отец сразу сказал нашему Ковачу, что будет добиваться реабилитации его предка, а Ковач совсем не обрадовался и даже заявил, что ему это не нужно и что лучше этим вообще не заниматься. Отец, по-моему, немного расстроился ...

- Да, занятно, - кивнул я. - Интересно, почему Ковач не хочет, чтобы копались в истории его семьи? Впрочем ...

- Что? Ты тоже что-то знаешь?

- Я случайно узнал, что во время ареста Ковача, в сорок шестом году, в мартеновском цехе произошло что-то чрезвы­чайное. Может, история была настолько крутая, что Ковач не хочет, чтобы и сейчас ее раскопали?

- Откуда ты это знаешь?

- От Якова Никодимовича. Я ему тоже задавал кое-какие вопросы по истории завода ...

- Никодимыч в своем репертуаре? - рассмеялась Машка. - Ну да, он чудак, конечно, но знает очень много. Что он еще тебе рассказывал?