Естественно, я никому ничего не рассказывал, даже Машке.

Если бы я это сделал, мне бы не поверили и в психи записали бы точно, а кому охота ходить в психах? А если бы поверили, то за Ковачем стали бы ходить толпой, и ему никакой жизни не было бы ...

И все-таки мне думалось, что я видел эту невероятную сцену на самом деле.

Словом, в способности Ковача постоять за себя, да и за других тоже, сомневаться не приходилось. Но неужели он считает, что может один справиться с целой мафией?

И я решил завтра же навестить Ковача. Может, это взрос­лые не могут его убедить, что ему стоит быть поосторожней, а меня он послушает.

На следующий день я после школы отправился на комби­нат и пошел в мартеновский цех, где работал Ковач.

Сталь как раз готовились разливать по формам. Ковач стоял на рабочей площадке мартена и следил за огненной массой.

- Есть! - крикнул он. - Давай!

Задвигался разливочный ковш, огненный поток устремился по формам.

- Ступайте! - крикнул он. - Обедайте! Я пока сам справ­люсь!

Сталевары начали расходиться, а я потихоньку подобрался поближе.

Ковач спустился к формам, наклонился над ними ... Меня и издали-то обдавало жаром, и я представить себе не мог, как можно стоять так близко к жидкому металлу. Но то, что я увидел, меня глубоко потрясло.

Я как раз собирался выйти из закутка и заговорить с Кова­чем, когда он опустил палец в расплавленную сталь! Совсем как мы опускаем палец в воду, чтобы проверить, горячая она или холодная.

Я замер, а Ковач вынул палец, подул на него, немного скривясь, - видно, ему все-таки было больно - и, разглядывая его, удовлетворенно хмыкнул.

Мне стало страшно. Я не знал, куда деваться. А вдруг я увидел то, чего никто никогда не должен видеть? Вдруг Ковач разозлится на меня и ... что последует за этим «и», я и поду­мать боялся.

Но главное, мои ноги словно приросли к полу. Может, я и убежал бы, но даже не мог шелохнуться.

В чувство меня привел негромкий голос, прозвучавший совсем близко, - голос дяди Коли Мезецкого.

- Ай-я-яй! ..

Я вздрогнул, и меня прошиб холодный пот. Я решил, это Мезецкий обращается ко мне, и сейчас мне влетит по первое число за то, что я подглядывал. В том, что между Мезецким и Ковачем существует таинственная связь (или сговор, как хоти­те), я давно убедился.

Но Мезецкий меня не заметил. Его «ай-я-яй!» относилось к самому Ковачу.

- Ай-я-яй! - повторил он, подходя совсем близко к невоз­мутимому гиганту. - Этого еще не хватало! А если бы кто­ нибудь увидел? Совсем шальные слухи бы пошли. Ты и без того успел дел наворотить, только держись!

- Лучший способ проверить качество стали, - невозмути­мо ответил Ковач.

- Понимаю, что для тебя лучший. Но ты все-таки поосторожней. Не приведи Господь ...

- А чего бояться? - возразил Ковач. - Вся наша бригада знает, кто я такой, да и другие сталевары тоже. Постороннему никто и словечком не обмолвится.

- Смотря сколько они предложат, эти «посторонние», ­ сказал дядя Коля. - И журналисты, стоит им что-нибудь про­ нюхать, отвалят за сенсацию любые деньги. А главное, Варра­вин никаких средств не пожалеет, чтобы узнать, что же у него за враг такой, срывающий все его планы.

Ковач слегка качнул головой.

- А если даже и выяснит что-то? Обожжется так же, как и остальные обжигались. Ни сталь, ни людей стали я в обиду не дам, тебе это лучше всех известно. Да и не проболтается никто ни за какие деньги. Моя тайна - тайна всех сталеваров, и ни один сталевар за все золото мира ее не продаст ... Ты лучше погляди, какая сталь пошла. Плотная, духовитая! Ее, как горный мед, ложками можно есть.

И когда он это сказал, я тоже обратил внимание, что остывающая сталь очень похожа на мед, густой и сочный. Позже я, вспомнив эти слова Ковача, поразился, что он, всегда говоривший очень коротко и по делу, выдал такое красивое сравнение. До тех пор мне ни разу не приходилось слышать (и, сразу отмечу, после тоже ни разу не пришлось), чтобы Ковач выражался поэтически.

- Не забывай, что и у тебя есть слабое место, - сказал дядя Коля.

- Я не забываю, - ответил Ковач. - Но на то есть Артур. От тех сил он меня всегда со спины прикроет. - Впервые в его ровном голосе почувствовалась какая-то интонация - когда он особо выделил слово «тех». - Артур и во многом другом помощник. Видел бы ты, как он лобовое стекло джипа закрыл, чтобы они затормозили и я успел вовремя ...

Я догадался, что Артур - это черный ворон, о котором рас­ сказывала Машка.

- А бросить вас, отдать на заклание всяким спекулянтам, я не могу, - продолжал Ковач. - Если бы бросил, то на что бы я вообще был нужен? Ничего, недолго осталось ...

Дядя Коля вздохнул.

- Ладно, я знаю, вмешиваться мне не след. Так, к слову пришлось ... я вот с чем шел-то. Ты ступай домой, как все с обеда вернутся. Надо обозначить, что ты тоже устаешь и иногд­а должен отсыпаться.

- Так ли уж надо? - спросил Ковач.

- Надо, - твердо сказал Мезецкий. - Поверь мне. Иначе волну ненужных слухов мы не загасим.

- Хорошо, - согласился Ковач. - Сколько мне дома про­быть?

- Да хоть несколько часов. А еще лучше - до завтрашнего утра.

- Уйду через час. Завтра к семи утра вернусь, - решил Ковач. Он окинул взглядом цех. - До завтрашнего утра никаких проблем не будет.

- Вот и славненько! - И дядя Коля Мезецкий ушел.

Я подождал, пока он скроется, а Ковач отвернется, и бочком, бочком, на цыпочках выскользнул из цеха.

Только на улице я смог перевести дух. И задумался, что же мне делать.

После подслушанного разговора стало ясно, что с моей стороны будет глупо и смешно предупреждать Ковача об опасности, с которой он может не справиться, и просить его быть поосторожней. Он знает, что делает, и если уж Мезецкий с ним соглашается ... в то же время мое желание предупредить Ковача об опасности - удобный повод его навестить и, завязав с ним разговор, попробовать выудить хоть частичку его тайны. Он сказал, что уйдет к себе, в «инженерный дом», через час. Вот и отлично! Часа через два-три я и отправлюсь к нему в гости, а пока пойду пообедаю.

В итоге я пошел к Ковачу не через три часа, а намного поз­ же, я пообедал, сделал все уроки, и с Лохмачом погулял, да и по дому работа нашлась. Было около девяти вечера, когда я оделся и тихо выскользнул за дверь.

Я шел по нашим тихим улицам и обдумывал, с чего мне лучше начать разговор с таинственным сталеваром. И опять был чудесный морозный вечер - зима в этом году баловала нас ровной и приятной погодой, без оттепельной слякоти и жутких буранов и вьюг, когда на улицу носа не высунешь. Морозы стояли крепкие, здоровые, «румяные морозы», как называла их бабушка. Солнце светило в чистом небе каж­дый день, снег на солнце искрился, а ночью посверкивал от звезд и фонарей, и оставался таким же чистым, как небо, всю зиму.

Так и не придумав, как начать разговор, я решил: как полу­чится, а там посмотрим.

Я подошел к «инженерному дому». На первом этаже, в квартире Ковача, горел свет. Поднявшись по трем ступенькам крыльца, отремонтированным как раз нашими досками, я вошел в подъезд, где теперь горела лампочка, и уже собрался было постучать в дверь квартиры, как она открылась от одного моего прикосновения. Оказывается, дверь была не заперта. Мне даже показалось, что я ее и не касался, она сама распахнулась передо мной, приглашая войти.

И я вошел, притворив дверь, невольно ступая тихо-тихо, на цыпочках. Подойдя к чуть приоткрытой двери комнаты, я заглянул в щелку.

Ковач сидел за столом совершенно неподвижно, вытянув на столе руки. Его можно было принять за выключенного робота, какими их изображают в фантастических боевиках.

Я застыл на месте. Мне стало боязно открыть дверь и войти. Ковач шевельнулся. Я уже хотел толкнуть дверь и сказать ему, что я здесь, но он сделал такое, что я опять застыл на месте.

Не поворачивая головы, он протянул правую руку и взял с подоконника старые дверные петли, лежавшие там с того дня, когда квартиру отремонтировали, заменив их на новые. Взвесив эти три петли в ладонях, Ковач начал лепить из них ­ совсем как мы лепим снежок.