Я молчал. Что я мог сказать? Одна жуткая мысль пришла мне в голову: надо же, чтобы именно сегодня Ковач открыл мне, как его можно победить! Разумеется, я ни в коем случае не выдам его тайну, Варравин ее из меня клещами не вытянет, но одно сознание, что я знаю то, что нужно Варравину, и что он может это заметить по моим реакциям, по моим бегающим глазам или еще по каким-то приметам, было безумно тягостным. Меня словно к земле придавливало.

- Я ... - Вдруг я обнаружил, что в горле у меня пересохло, и каждое слово мне дается с трудом. - Я и правда не знаю ... И потом ...

- Что? - резко спросил Варравин.

- Вы же меня все равно не отпустите.

Варравин рассмеялся - я бы сказал, искренне и от души, но для этого надо допустить, что в нем была искренность и что у него была душа.

- Вот тут ты ошибаешься! Я отпущу тебя. Больше того, я дам тебе деньги, очень большие деньги. Такие деньги, ко­торые ты за всю жизнь не заработаешь. Разумеется, я и под­ страхуюсь от неприятных неожиданностей с твоей стороны.

- К-как? - Я совсем лишился голоса.

- Ты подпишешь мне какой-нибудь документик. Например, признание, что был пойман моей охраной в моем гостинич­ном номере, куда залез, чтобы меня обворовать. Если ты где­-нибудь наболтаешь лишнего или неправильно себя поведешь, это признание тут же окажется в милиции - и ты отправишься в колонию для несовершеннолетних. Тебе этого хочется?

- Нет, не хочется ...

- Я тоже так думаю. А значит, ты будешь умненьким и благоразуменьким, не вздумаешь болтать лишнего, не станешь рассказывать Ковачу о нашей встрече, а будешь жить-поживать в свое удовольствие, пользуясь деньгами, которые я тебе дам. Взаимовыгодная сделка, правда?

- Но я и в самом деле ничего не знаю ... - выдавил я.

- Давай так. - Он улыбался, но его улыбка все больше становилась похожа на волчий оскал. - Время у нас есть. Сейчас тебя запрут, и ты спокойно обо всем подумаешь. Я надеюсь, если ты с часок посидишь взаперти, живо представляя себе, что с тобой могут сделать, то делать этого с тобой не придется. Ты все нам расскажешь и благополучно отправишься домой. Воображение может действовать лучше любой пытки, а? Когда люди как следует вообразят, что с ними может произойти, они становятся совсем мягкими и покладистым. Уведите его!

Тип в кожаной куртке схватил меня за шкирку и потащил на самый верх, мимо второго этажа, третьего - в единственную комнатушку прямо под крышей. Потолок в ней был скошен с двух сторон, окошко совсем маленькое. Короче, чердачная комнатка, мансарда. Здесь стояли кровать, стул и стол.

Тип в кожаной куртке швырнул меня за дверь, захлопнул ее и запер на ключ.

Оказавшись один, я сразу подошел к окну. В окно почти ничего не было видно, да и тьма сгустилась. Мои похитители это учитывали, конечно. Они отлично понимали, что я не смогу потом опознать место, в котором находился, даже если буду до одури пялиться в это окошко.

Я попробовал открыть его. Оно было не просто заперто, а еще и заколочено гвоздями. Конечно, я мог бы попытаться высадить окно вместе с рамой... а что потом? Допустим, я сумею в него протиснуться. И окажусь Я на высоте больше десяти метров, почти без опоры. Если я сорвусь, то разобьюсь. А если и не разобьюсь, то, конечно, перемахнуть через ограду и оказаться за пределами участка у меня не получится. Здесь наверняка все напичкано охраной, и далеко я не уйду. Разумеется, они должны были предусмотреть, что у меня может воз­ никнуть желание драпануть через это окошко. Скорее всего, за мной и сейчас наблюдают, и никто мне высадить раму не даст. Или внизу, под окном, дежурит охранник.

Нет, надо придумать что-то другое ... Но что?

А тем временем воображение начало свою поганую работу. Не буду говорить обо всем, что мне представилось. И раскаленные утюги на живот мерещились, и отрезанные пальцы, и всякое такое, о чем лучше не вспоминать.

Да, Варравин умел обламывать людей.

Ну и влип! Я прижался лбом к стеклу. Оно было холодное, и это привело меня в чувство. Я попытался вглядеться вдаль, но кроме заснеженного кусочка участка, на который из окон падал свет, ничего не увидел.

Интересно, сколько я продержусь?

И вдруг прямо передо мной опустилась огромная черная тень. Я сперва отпрянул, а потом разглядел, что это - ворон!

Неужели тот самый?

- Артур! - тихо позвал я.

Ворон склонил голову набок, будто изучая меня и оцени­вая, в каком я нахожусь положении.

- Артур! - повторил я. - Артур, ты меня слышишь? Скажи Ковачу, пусть он меня спасет!

Артур - если это был он - взмахнул крыльями и полетел прочь, не издав ни звука.

Мне безумно хотелось верить, что он приведет Ковача, что помощь близко - и я поверил.

Распахнулась дверь, и тип в кожаной куртке (правда, те­перь он куртку снял и был в свитере с широким отворотом) хмуро кивнул мне:

- Пошли.

Ноги у меня сразу стали ватными. С трудом переставляя их, я покорно поплелся за этим типом - начальником охраны, как сказал Варравин.

Мы спустились вниз, в ту же комнату с камином, где я уже был. Варравин сидел в кресле. Начальник охраны поставил меня перед ним. Все это напомнило мне картинку «Допрос партизана» из школьного учебника и, несмотря на весь свой страх, мне стало немного смешно.

- Ну? - сказал Варравин. - Расскажешь нам, кто такой Ковач?

- Стальной человек, - сказал я.

Варравин приподнялся, напрягшись.

- И как с ним можно справиться, с этим стальным человеком?

- Никак, - сказал я.

И тут Варравин мне врезал. Не скажу, что удар у него был таким уж крепким, но своими драгоценными перстнями он в кровь разбил мне губу и нос. Меня покачнуло.

- Ах ты, сучий потрох! - С него слетел весь лоск и все показное дружелюбие, и он осыпал меня ругательствами, ко­торых я, естественно, повторять не стану.

- Спрашиваю еще раз, - сказал он. - Кто такой Ковач?

- Ну .. , - я постарался говорить спокойней. - Может, правильней называть его не стальным человеком, а духом стали или повелителем стали ...

Варравин прищурился.

- Ты действительно в это веришь?

- Да, - сказал я.

Варравин кивнул начальнику охраны:

- Врежь ему.

Удар начальника охраны оказался что надо. Я покатился по полу, до самой стены, и сесть смог, только когда оперся о нее спиной. При этом ... Да, наверное, и об этом молчать не стоит: при этом у меня сработал мочевой пузырь, и штаны стали намокать.

Глаза мне застилали слезы, дышать разбитым носом я почти не мог и ловил воздух ртом. Очевидно, я выглядел таким жалким, что дальше некуда.

И в довершение всего, у меня над самым левым ухом - или в голове? - зазвучал тот же мерзкий голос, который я уже слы­шал за сараем, перед самым пожаром:

- Скажи ему. Скажи ему. Тебе же будет лучше. Я плотно стиснул зубы. А голос не унимался.

- Скажи ему. Скажи ему. Освободи меня, и я тебя награжу. Я покажу тебе, где зарыт мой клад. Там два пуда золота, и все в чеканной монете и в украшениях.

- Уйди, проклятый Варравка ... - пробормотал я. У Варрравина оказался очень острый слух.

- Ты, кажется, меня Варравкой назвал? Да еще и проклятым?

- Я не о вас говорил ... - я понял, чем все это может кончиться, и от ужаса у меня перехватило дыхание. Голос мой звучал слабо-слабо. - Я ...я хотел сказать, что имел в виду совсем другого человека, его далекого предка - но это означало бы взять и выдать тайну Ковача. И я умолк, прикрыв глаза.

- Проклятый, вот как? - заскрипел у меня над ухом мерзкий голос. - Что ж, может, я и проклят. Но разве нельзя заключать сделки с теми, кто проклят? Разве от них нельзя получить по­ мощь? Подумай, что тебя ждет. Я - твоя единственная надежда.

Я молчал, решив больше не издавать ни звука. Одним сло­вом я мог нечаянно выдать то, чего выдавать нельзя.

- Заговаривается, - послышался голос начальника охраны.­ - Похоже, поплыл пацаненок.

- Вот и хорошо. Привязывай его к стулу, - сказал Вар­равин.