Допрос на процессе был начат с Надосси. В последний момент очередность допросов, спланированная ранее, была изменена и его вызвали первым, так как правительство было убеждено в его безграничной верности и послушности. Наблюдатели скоро отметили, что в ходе процесса, в отличие от обвинительного заключения, основной упор стал делаться на патриотические мотивы обвиняемых. А делалось это из расчета избежать их озлобленности и побудить к сохранению тайны. Председательствующий умело направлял Надосси именно в это русло. При допросе принца Виндишгретца тема патриотизма также нашла широкое отражение. На вопрос председательствующего, признает ли он себя виновным, принц ответил:

— Виновным себя не считаю по двум причинам. Во-первых, действие, в котором меня обвиняют, происходило не по личным и эгоистическим мотивам, а являлось частью борьбы, которую венгерская нация ведет уже давно и упорно. Во-вторых, многие веские причины свидетельствуют о том, что мы не можем быть осуждены по предъявленным нам обвинениям. Углубляться в этот вопрос здесь, на суде, я однако, не стану.

Виндишгретц дал понять, что за аферой скрываются закулисные причины, но отказался говорить о них. Суд, естественно, настаивать и не стал, обойдя подводный камень. В основном шла игра в вопросы и ответы, согласованная заранее. Лишь однажды произошла заминка, когда Виндишгретц, говоря о зарубежных примерах деятельности фальшивомонетчиков, упомянул об использовании французами фальшивых рейхсмарок в оккупированной Рейнской области. Французский представитель Колард Хастинг, который, конечно же, знал об этом, тут же изобразил возмущение и заявил протест, требуя удовлетворения за нанесенное французской нации оскорбление. Представителю французского национального банка, некоему Ауару, удалось успокоить своего манданта. Если бы ему это не удалось, вся концепция процесса была бы перечеркнута, так как загнанный в угол Виндишгретц, возмущенный обвинением во лжи, был готов призвать своих немецких партнеров по афере выступить в качестве свидетелей в подтверждение им сказанного. Если бы суд был вынужден вызвать этих свидетелей и они появились бы в зале заседаний, то вряд ли удалось бы избежать политического скандала и вскрытия межгосударственных связей на раннем этапе подготовки операции по изготовлению фальшивых франков.

Другой скандальный случай произошел при заслушивании некоего Манковича, брата того венгерского офицера, который был арестован в Голландии в связи с проколом полковника Янковича. Он был вхож в помещения Тесца, где ему удалось незаметно прихватить целый пакет с фальшивыми банкнотами из числа тех, что там хранились. Вырученные за них четыреста миллионов венгерских крон он использовал для санации попавшей под банкротство чулочной фабрики, принадлежавшей брату. Примечательно, что фальшивые франки он отдал в заклад в венгерский государственный кредитный банк, который принял их беспрепятственно. Председательствующий постарался как можно быстрее исключить этот неприятный эпизод из судебного разбирательства, тем более что оба брата попали в круг фальшивомонетчиков не через Виндишгретца или Надосси, а через Тесц.

В связи с Манковичем разговор зашел о президенте сберегательной кассы Бароссе, но был тут же свернут. Баросс, бывший, как нам известно, связанным с аферой и являвшийся одним из руководителей Экзца, пригрозил еще до этого премьер-министру Бет-лену, что, если его привлекут к делу по афере, он на допросе скажет правду. Его угроза подействовала, Баросса трогать не стали, а через некоторое время после окончания процесса он получил в качестве платы за свое молчание монополию на такси в Будапеште.

Допрос графа Телеки прошел без сенсаций. В соответствии с договоренностью, он признал, что слышал о плане изготовления фальшивых банкнот и доложил об этом премьер-министру Бетлену, который резко высказался против подобного мероприятия. Секретарь Виндишгретца — Раба, давший по этому вопросу несколько иные показания, снова был вызван на допрос. Вследствие противоречивых мнений, Телеки мог попасть в щекотливую ситуацию. Поэтому к Виндишгретцу снова обратились, дабы он воздействовал на своего секретаря, чтобы тот соответственно модифицировал свое заявление. И опять для правительства все обошлось. Еще одним ключевым моментом, которого с нетерпением ожидали зрите_ли должен был стать допрос премьер-министра Бет-лена. Но еще до этого произошла довольно мрачная сенсация. У Виндишгретца были друзья, недовольные его поведением на процессе. Они разгадали, что Хорти и Бетлен действовали, исхода из собственного эгоизма, извлекая выгоду из патриотизма Виндишгретца, даже не помышляя о том, чтобы помочь ему выбраться из трудного положения. Поэтому они, не посвятив в свои намерения принца, приняли решение, чтобы депутат парламента Хир, игравший большую роль в ирреденте, ради которой пожертвовал всем своим состоянием, выступил на процессе с важным заявлением. Он должен был подтвердить, что Бетлен на просьбы различных патриотических союзов о финансовой поддержке обещал выделить им значительные суммы из ожидающихся поступлений от сбыта фальсифицированных франков. В день, когда Хир должен был выступить на процессе, он был приглашен на обед одним из близких друзей Бетлена. После принятия пищи Хир почувствовал недомогание и был немедленно доставлен в больницу. Представители суда вынуждены были направиться к нему в больницу, где он все же сделал свое заявление. Однако через несколько дней нежелательный свидетель умер: рука Экзца оказалась достаточно длинной. Смерть Хира дала возможность суду проигнорировать его заявление.

И вот после этого трагического происшествия состоялось выступление Бетлена на судебном процессе. Но никаких драматических сцен, к разочарованию болельщиков, не произошло. Бетлен, естественно, утверждал, что всегда являлся противником фальшивок. При этом он заявил, что им двигало не столько моральное чувство, сколько осознание факта решения вопроса о Западной Венгрии (в результате проведения народного опроса в Эденбурге этот район был присоединен к Венгрии), и что он считает дальнейшую активизацию деятельности движения ирреденты нецелесообразной, поскольку в противном случае положение венгров в соседних государствах будет подвергнуто серьезным осложнениям и даже опасностям. Тем самым он косвенно дал понять, что основной причиной его отрицательного отношения к планам изготовления фальшивых франков явились тактические соображения, тогда как до решения вопроса о Западной Венгрии он не имел ничего против «чрезвычайных мер» даже такого плана.

Чтобы придать видимость серьезности процесса, Бетлену был задан вопрос, не было ли каких связей между группой фальшивомонетчиков и регентом. Как и другие свидетели, которым задавался этот же вопрос, Бетлен не позволил защитникам направить судебный процесс в нежелательном направлении и решительно дал отрицательный ответ. Бетлен продолжил тактику восхищения патриотическими действиями Виндишгретца, заявив в заключение своего выступления:

— Я знаю Виндишгретца как настоящего джентльмена и уверен, что он действовал не из личных своекорыстных соображений.

Приговор, естественно, был сформулирован еще за несколько недель до объявления. Для Виндишгретца и Надосси были предусмотрены по четыре года тюремного заключения, для Гере — два, для генерала Хайтса, начальника военно-географического института, и его преемника полковника Курца — по году и для секретаря Виндишгретца — Раба — полтора года. Виндишгретц знал об этом, так как генеральный прокурор Сцтрахе во время одного из посещений его в тюремной камере сказал ему неформально о том, что его ожидает. Венгерская'общественность после объявления приговора была возбуждена и даже шокирована, в особенности тем, что осужденные лишались на это время гражданских и политических прав. Несмотря на тщательную режиссуру, каждый здравомыслящий человек в Венгрии понимал, что процесс был заорганизован. Когда первые волнения прошли, многие думали, что это был не более как театральный жест для успокоения заграницы. Бетлен же со своими сподвижниками имели самое серьезное намерение заткнуть рты людям, знавшим их тайну, до тех пор, пока афера, как говорится, не зарастет травой. Что касается Надосси, то это им удалось полностью, ибо он не только не предпринимал попыток выбраться из заключения как истинный мадьярский Дон Кихот, но и потребовал, чтобы весь срок наказания он провел в одной из государственных тюрем. Виндишгретц же стал умнее, разгадав хитрую игру правительства. Еще во время процесса он увязал свое молчание и хорошее к себе обращение определенными условиями, которые довел через своих людей до главы правительства. Бетлен был с ними согласен, и между ним и Виндишгретцем был заключен своеобразный договор, который состоял из трех пунктов. Во-первых, все осужденные, кроме него и Надосси, должны быть после окончания процесса выпущены на свободу. Во-вторых, после утверждения приговора королевской курией — высшим венгерским судом, и он с Надосси должны быть освобождены. В-третьих, Бетлен обязался в своем выступлении на судебном процессе официально оказать честь Виндишгретцу.