Ваня пришел домой и отдал бабушке продукты и чеки вместе со сдачей. Бабуля достала калькулятор и все тщательно пересчитала. Осталась ли она довольна, Ваню не беспокоило. Он наслаждался своим настроением. Ему казалось, теперь все на свете ему по плечу. Хотя такое настроение бывало у него раньше, оно редко сохранялось так долго. Он не мог понять причину, как не мог понять, что с ним сегодня произошло. Но что-то произошло, и это что-то удивительное. Ваня пошел на кухню, чтобы приготовить обед. И надоевшая лапша, и дешевые сосиски показались ему невероятно вкусными. Он спросил бабушку, можно ли ему пойти погулять, и только после того, как принес ей тетрадки с домашним заданием, получил разрешение. Пока бабушка проверяла, как он сделал уроки, Ваня внезапно понял, что она совершенно не разбирается в том, что читает. Она долго смотрела в тетрадь по русскому языку, но при этом сама совершила бы в подобном тексте сотню ошибок. А тетрадь по математике вообще для нее нечто из разряда нерасшифрованных текстов Майя. Ну а проверять то, как он выучил историю и географию, она не стала, потому что ни первая, ни вторая ее никогда не интересовала. Но она все равно пялилась в тетради, чтобы просто потянуть время. Ваня понял, ей ненавистно, что ее внук будет бегать по улице с друзьями и веселиться. Она хотела забрать хоть небольшую частичку его времени. Маленький кусочек его счастья.

Однако она так и не нашла к чему бы придраться и Ваня пошел на улицу. Во дворе играли Петька и Машка. Они качались на старых качелях и играли в города. Близнецы Машка и Петька, несмотря на разный пол, все время соревновались, выясняя, кто из них лучше. Пока у них получалась ничья, потому что, хоть Машка и умнее брата, тот сильнее, и мог просто ущипнуть и убежать, или учудить еще чего в таком роде.

Пока Ваня приближался, до него донесся их диалог:

— Ашхабад, — сказала Машка.

— Днестр, — ответил Петька.

— Это река.

— Тогда Дунай.

— Тоже река.

— Душанбе.

— Екатеринбург.

— Ганновер, — познания такого рода определенно связаны у Петьки с сосисками.

— Ростов.

— Витебск.

— Красноярск.

— Калининград

— Душанбе.

— Было!

— Дамаск.

— Керчь.

Видимо запас городов на 'Ч' уже исчерпался, или Петька вообще их не знал, но так или иначе, после минутного раздумья, он выдал только:

— Машка — дура!

— Нет такого города, — сказала сестра ехидно.

— Нет, так будет! Привет, Вань.

— Привет, — сказал Ваня, подходя к качелям. — Как дела?

— Да жду Нового Года. Мне папа обещал велик подарить.

— А мне телескоп, — встряла Маша.

Они продолжали раскачиваться на качелях и снова затеяли перепалку. Петька утверждал, что сестра дура, и смеялся над тем, что она зубрила. Каким-то образом ему удавалось совмещать эти две противоположные истины, как это получается только у детей. Но и сестра не отставала, насмехаясь над умственными способностями брата. Она перешла на снисходительный тон и отлично знала, что он ненавистен брату. И они совершенно забыли про Ваню, который покраснел от ненависти.

С Ваней случилось то же самое, что и в магазине. Разговор о подарках и об отце привел к тому, что Ваня возненавидел близнецов. Им, видите ли, подарки, праздничный обед, а ему дулю с маком! Близнецы превратились в набор формул, и Ваня увидел, насколько они похожи. Асимметрия их решений предстала полностью идентичной. Формулы детей почти все нерешенные, а те, что имеют ответ, очень простые. У них есть огромное количество двоек, троек и единичек, и теперь Ваня знал, что делать. Из его формул полетели две тройки и, найдя нужный пример, встали на места. Получилось: 'три делить на три'. Причем у близнецов Ванины тройки вклинились в одинаковые уравнения. Они находились в одних местах, но почему-то ничего не происходило. Их уравнения не хотели заполняться, и вскоре Ваня понял, почему. До них у обоих близнецов стояло множество нерешенных формул. Вот одновременно у каждого две формулы получили ответ, но до нужных оставалось еще как минимум пятнадцать уравнений. И тогда Ваня понял — надо просто помочь им решиться. От него полетели различные цифры. Он расставался с ними легко, так как отделялись только большие цифры. У близнецов уравнения начали получать ответы. Три плюс шесть, равно девять. Четырнадцать умножить на пять, получится семьдесят. Корень из восьмидесяти одного — девять. Решения летели и наконец, он добрался до нужных формул. У обоих близнецов уравнение три делить на три встали на первое место, и уже чья-то другая рука записала ответ. Один. Как и прежде единица вспыхнула и превратилась в желтую точку. И две точки полетели к Ване. Когда они достигли его уравнений, на обоих качелях лопнули крепления. У Петьки правое, а у Машки левое. Качели повисли на одном креплении, а дети наклонились в сторону друг друга и ударились головами. Оба заплакали от боли. Ваня улыбался.

Давид встал и пошел к выходу из аэропорта. Он направился к паркингу и быстро нашел машину, где хозяин забыл ключи. Такие фокусы — основа колдовства, теоретически для них достаточно купола удачи. Давид поехал в сторону города. Сначала надо заехать в театр. Он выбрал не самый большой, а находящийся на окраине; фактически, театр самодеятельности. Но все, что ему нужно там есть. Давид порылся в музыкальных дисках, и обнаружил, что хозяин машины поклонник Шансона. Это слегка позабавило колдуна, как и одеколон, запах коего витал в воздухе. Давид закурил и опустил стекла, чтобы выветрить запах. Потом в окно полетели все диски. Давиду не нравился Шансон.

Он включил радио. Ему повезло (а как могло быть иначе?), на какой-то станции играла Enya. Композиция называлась Carribean Blue и пришлась Давиду по вкусу. Он вообще любил спокойную музыку. Ему нравились некоторые классически композиции, нравилось что-то из современников, но главное в музыке вовсе не звучание. Главным для Давида всегда оставалось движение. Движение звуковых волн. Движение света, что лился в его воображении. Движение людей, танцевавших под музыку. Движение мыслей композитора. Движение пальцев на инструментах. Движения собственной сути. Сейчас голос исполнителя показался Давиду печальным. Как будто она что-то такое знала, и не желала делиться секретом. Проведя в размышлениях полчаса, Давид понял, почему ей грустно. Вскоре грустно стало и ему. Теперь он уже забыл исполнительницу и грустил в одиночестве, даже не помня, отчего расстроился. Но на подъезде к театру его настроение опять метнулось к безразличному.

Давид бросил машину возле театра, оставив ключи в замке зажигания, как до него это сделал хозяин. Он решил, что теперь будет передвигаться по городу на метро. Он пошел к трехэтажному зданию театра и обнаружил, что сегодня здесь пытаются ставить 'Преступление и наказание'. Давида не интересовала сама постановка — театр он любил, но предпочитал спектакли на итальянском языке. Русский казался ему хоть и забавным, но каким-то рваным и немелодичным. Очевидно, это сказывалось его постоянное переделывание всякими людьми, считавшими, что только они умеют говорить правильно. В результате полностью пропало языковое разнообразие, присущее разговорной речи. Отсюда же, как Давид предполагал, и столь огромная привязанность к мату. В повседневной жизни русские пользуются им столь часто, что иногда кажется, из речи или писанины выпадают некоторые связующие звенья. Вот вроде писатель что-то пишет, но в его предложении слова ложатся вымученно и неестественно. Стоит лишь ненадолго окунуться в разговорный жаргон, и сразу понятно, какое слово он хотел поставить, а какое ставить пришлось. Возможно, потому что народный язык так часто кастрировали, простым людям и пришлось найти столь много слов, что являются неким протестом. Думая об этом, Давид купил билет и пошел внутрь.

Он, естественно, не пошел в зал, а вместо этого направился к служебному входу. Там стоял охранник, но Давид подождал пару минут, и тот пошел в туалет. Давид двинулся следом, и когда за охранником закрылась дверь, подпер ее стулом, стоявшим рядом. Теперь у него есть несколько минут до антракта, пока кто-нибудь не пойдет в туалет и не отопрет охранника. Колдун спокойно вошел в служебное помещение и оказался за кулисами. Когда его спросили, кто он, Давид ответил, что друг одной из актрис. Знание подсказало ему нужную информацию, и он без труда назвал имя девушки, которой сегодня на спектакле нет. Он сказал, что вчера она после репетиции забыла здесь сумочку, и он хочет ее забрать. При этом Давид дал детальное описание сумочки актрисы, которая в этот момент играла на сцене. Здесь он не пользовался Знанием, но его удивительная логика подсказала, что сумочка этой девушки должна быть именно из красной искусственной кожи, и пахнуть непременно духами марки Диор. Он даже почувствовал несколько ароматов Диора, но так и не решил, какой бы подошел этой актрисе. Когда какой-то, страдавший геморроем мужчина — Давид определил это по запаху и легкой растопыренности походки — проводил его в гримерку и открыл дверь, он получил удар в основание шеи и упал внутрь. Давид не подхватил тело, позволив ему с характерным звуком распластаться на полу. Он даже услышал, как у неудачливого проводника сломался нос.