На часах было уже 9 вечера.

— Пора и смене уже быть, — пробормотал Ильин.

Тут до него донесся громкий шорох шагов человека, который не таясь шел по лесу, и перед Иваном возникло вечно недовольное лицо его заместителя — лейтенанта Еременко. Ему предстояло стоять в пикете до полуночи.

После дежурных: «Пост — сдал, пост — принял», Иван вскочил на Буяна. На немой вопрос в глазах зама: «Куда на ночь глядя?» — Ильин крикнул уже отъезжая:

— Василий, я на хутор смотаю, что-то кашевар задерживается. В случае чего, провиантом у чухны разживусь!

— Иван Кирилыч, ты не торопись, время еще есть. Может, удастся сальца у хуторских купить! Только не «пекка».

Здесь, в глубинке Эстонии, хохлятское естество лейтенанта Еременко пребывало в раю. На хуторах можно было купить хорошего соленого свиного сала. Одна беда, гордостью эстонцев был их «пекк», то бишь — бекон, который по их словам, буржуазная Эстония поставляла на стол самой английской королеве. Еременко был твердо убежден, что сало должно быть «беленьким, нежненьким, без единой прожилочки». Когда Василий говорил про сало, на его лице проступали черты идиотского умиленья, глаза прикрывались, а по худой шее вверх-вниз начинал ходить острый кадык от судорожного глотания слюней.

Буян вышел на просеку, по которой пролегала дорога, поросшая молодым березняком. Ильин каблуками предложил коню поспешить, на что норовистое животное, всхрапывая и тряся гривой, не спеша потрусило по просеке.

Лес поредел, и дорога побежала вдоль болота. Мохнатые изумрудные кочки кое-где украшали шляпки грибов. Идиллию нарушала гладь черной мертвой воды, которая виднелась из-за кустов и зеленых кочек.

Дорога уперлась в достаточно свежую гать. Иван спешился и повел лошадь под уздцы. Гать была настлана мастерски. Дорога, положенная через топь, была прочна и почти не проседала под ногами. «Наверняка, немцы, — подумал он про себя, — нескоро мы научимся так строить». Он, построивший не один мост и не одну переправу, считал немцев непревзойденными строителями и всегда отзывался о них уважительно. За это его не раз «прорабатывал» полковой комиссар.

Болото упиралось в берег, который круто поднимался вверх. Метрах в ста от торфяника, на склоне начиналась опушка леса. Лес был странный. Он состоял из двух ярусов. Нижний представлял собой кустарник, который плотной зеленой пеной листвы скрывал лесную чащу. Над листвой кустарника зелеными холмами поднимались кроны огромных вековых дубов. Иван удивился соседству болота и лесных исполинов. За последние годы он повидал немало болот, но, как правило, их окружал широкий пояс из мелких больных березок, осин и ольхи.

Колеи дороги двумя оранжевыми лентами засохшей глины растворялась в зеленых зарослях.

— Странно, — пробормотал себе под нос Ильин, — дорога без просеки. Не заблудиться бы.

Буян храпел, мотал головой. Иван отвернул коня от леса. Достал последний обсыпанный крошками табака кусок рафинада и дал лакомство испуганному животному. Послушно «схрумкав» сахар, Буян успокоился, и Ильин вскочил в седло. Он и сам ощущал беспокойство. Стояла неестественная для летнего леса тишина. Казалось, даже комаров стало меньше. Птицы не пели.

Иван скинул ППШ[24] с шеи, снял его с предохранителя. С автоматом, направленным стволом вверх, в одной руке и поводьями — в другой, он осторожно направил коня в чащу.

Напряжение передалось лошади. Буян уже не храпел. Он шел вдоль дороги по мягкой траве совершенно бесшумно. Ивану показалось, что он вплывает в чащу леса. Золотистые лучи предвечернего солнца яркими полосами прорезали зеленый сумрак. Напряжение нарастало. Неприятное тихое хихиканье, прозвучавшее сверху, заставило майора вздрогнуть и непроизвольно нажать на спуск.

Треск выстрелов слился с нечеловеческим визгом. Чье-то тело с шумом рухнуло из кроны вниз. Пролетая мимо, это существо когтистой лапой вырвало клок мяса из крупа Буяна. Несчастная лошадь, заржав, рванулась и понесла. Чтобы не остаться без глаз от хлещущих веток и не свалиться с лошади, Ильин прижался к ее шее и зажмурился.

Через несколько минут бешеной гонки они вырвались из леса, и Иван смог открыть глаза и натянуть поводья. Буян встал на дыбы, чуть не сбросив седока. Пытаясь удержаться в седле, Ильин оперся на круп лошади и почувствовал под пальцами горячую кровь. Он спешился и успокоил коня. Когти оставили на крупе три глубокие рваные раны. Крови было много, но крупные сосуды не повреждены.

— Ну-ну, родной, это только задница! До свадьбы заживет! Сейчас перевяжу тебя, а завтра к ветеринару, — приговаривая так, Ильин снял нательную рубаху, разорвал ее на длинные лоскуты и кое-как перевязал рану. Повязка быстро набухла от крови, но кровотечение удалось остановить.

Лошадь вынесла его на лесную поляну. Удивительно высокая трава поднималась по грудь. Лес окружал поляну плотной стеной. Солнце уже скрылось за деревьями, но вокруг было достаточно светло. Иван поймал себя на мысли, что не может сориентироваться. На вечернем прибалтийском небе не было ни одного облачка.

— Отдохни пока, бедолага! — Иван оставил коня пастись, а сам решил обойти поляну, чтобы найти дорогу. Времени на поиски оставалось мало, а перспектива заночевать в лесу не улыбалась.

Когда он увидел перед собой примятую им же траву, он понял, что дороги ему сразу не найти. Невдалеке крона огромного дуба высилась над остальным лесом. С такой высоты можно было оглядеть окрестности. Возможно, даже море увидеть.

Взяв Буяна под уздцы, Иван отвел его к дереву-исполину. Стоя на седле, он дотянулся до нижних ветвей и, подтянувшись, уселся на толстой нижней ветке. Дальше забраться на вершину не представляло труда.

Панорама, которая открылась ему, не радовала. Он находился на острове. Остров был небольшой — не больше километра в диаметре. Вокруг простиралось болото. Редкие кустарники вряд ли могли быть участками суши. Гать он увидел не сразу — кроны дубов прикрывали ту часть горизонта, но глаза его не подвели. Иван всегда гордился своим зрением — на расстоянии в триста шагов он легко стрелял из винтовки без оптического прицела в пятак. Вот и теперь, в разрывах листвы он увидел поразительно прямой проход через трясину.

Уже собираясь слезать с дерева, Ильин неожиданно увидел в самом центре поляны каменную насыпь. Прикинув по солнцу, что у него еще в запасе пара часов, майор решил посмотреть, что это за сооружение.

Каменная насыпь оказалась полуразрушенным колодцем. Кладка была старая, если не сказать древняя. Камни серого известняка, казалось, срослись в одну бугристую массу. Трава не росла вокруг колодца. На мелкой каменной крошке не было пятен мха или лишайников, серебристые и изумрудные пятна которых украшали бы стенки колодца. Мертвая зона. Через несколько шагов Ильин вздрогнул — на сером фоне безжизненного щебня ярко белели осыпавшиеся человеческие кости. Лоскуты полосатой ткани и один «болотный» сапог с высоким голенищем, которые лежали среди костей, свидетельствовали, что останки принадлежали моряку. Среди позвонков сверкнула фигурка Опоссума на почерневшей от времени цепочке. Повинуясь бессознательному порыву, Иван потянул кулон на себя. Кости позвоночника с глухим стуком рассыпались, а в руке Ильина осталась цепочка с раскачивающимся кулоном.

За спиной раздалось знакомое мерзкое хихиканье и бормотанье. Иван резко обернулся и на мгновенье увидел странное существо, покрытое пучками длинных редких седых волос. Непропорционально длинные передние лапы с огромными когтями были занесены над Ильиным, но прикоснуться оно, видимо, не решалось. Что-то ему мешало напасть в этот раз. Мгновение подумав, существо село, опершись передними лапами о землю. Челюсти твари, не переставая, шевелились, казалось, что она постоянно что-то пережевывала. Не умолкая, она, издавала невнятное бормотанье, чередующееся с холодящим душу хихиканьем. Темные, подсыхающие подтеки свидетельствовали о том, что Иван недаром жал на спусковой крючок ППШ. Но раны уже затянулись. Только черные пятна рубцов, да кровяные корки указывали на случайные попадания Ильина. Монстр будто услышал мысли человека. Он острым когтем поддел кровяную корку и отправил ее в пасть. Нельзя было понять, куда смотрят его черные, влажно блестящие, глаза. Отсутствие зрачков делало их похожими на биллиардные шары, вставленные в глазницы.