Конрад. Да, все женщины таковы; грызутся, как собаки из-за кости. А что такое мы, мужчины? Кость, из-за которой вы грызетесь. Нет уж, я ни за что не женюсь.

Клара. Еще бы! Вас вполне устраивает бывать здесь, где вам оказывают радушный прием, и вы можете ласкать детей, а ответственности никакой и расходов тоже, чего уж лучше. Вы приживальщик! (Бросает это слово ему в лицо и с презрением выходит из комнаты.)

Конрад (встает). Какое бесстыдство! Ноги моей Польше не будет в этом доме.

Имменсо. Это не выход из положения! Остаться холостяком — значит ничего не решить. Холостяк всегда либо отшельник, либо приживальщик. Женитесь, Кон. Лучше быть мужем, чем паразитом в чужой семье.

Конрад. Так или иначе, я покидаю этот дом. Честь имею.

Имменсо. Едва ли она вас отпустит. Что ж, попробуйте. Честь имею.

Конрад. А вот поглядим, как это она меня остановит. (Выходит из комнаты.)

Имменсо берет газету и начинает читать; он забирается на диван с ногами и устраивается поудобнее.

Голос Клары. Куда вы собрались, Кон?

Голос Конрада. Я покидаю этот дом и никогда больше не оскверню вашего порога — вот куда я собрался.

Голос Клары. Никуда вы не уедете, я заперла ваши вещи у вас в комнате.

Оба голоса одновременно:

Говорю вам, я ухожу. Сейчас же подавайте ключ от моей комнаты. И не думайте, что я останусь в доме, где меня в глаза обзывают нахлебником, и паразитом, и… и… и… приживалыциком! Этого я не потерплю, провалиться мне на место. Плевать я хотел на ваш дом, и на ваших детей, и на вашего разнесчастного муженька. А с меня хватит, так и знайте. На что я вам сдался, если вы считаете каждый мой кусок и каждый глоток и ревнуете, стоит мне заговорить с Сэвви. Вы ревнивы, как…

Не валяйте дурака, Кон, — вы прекрасно знаете, что сами виноваты, незачем было говорить, что мы с Рози грыземся, как собаки из-за кости. Если вы уедете, как я объясню это Фрэнку и Сэвви? Сказать им, какие гадости вы о них говорили? К тому же ради вас зажарили превосходного цыпленка; и я не могу допустить, чтобы он пропал зря. Будьте умником и не забывайте, что мы обедаем в половине восьмого, да, ровно в половине восьмого, а не в восемь, как обычно полу чается…

Голоса затихают в отдалении. Имменсо, который внимательно слушал все это, подняв голову от газеты, расплывается в улыбке; он закидывает ногу на ногу и читает до тех пор, пока священник не приходит к обеду.

Самый обед нет надобности описывать, поскольку присутствие священника положило конец семейным перекорам, нисколько не украсив общую беседу. Читавшие «Назад к Мафусаилу» помнят, что преподобный Уильям Хэслем совсем еще молод и, как он выражается, вступил на церковную стезю по воле своего отца, который дружил с викарием и учился в школе с епископом. Поскольку сейчас, в начале своей карьеры, он не верит в бога и питает только две страсти — к лаун-теннису и к Сэвви Барнабас, а также ясно сознает, что не достоин духовного сана (он сам называет себя жалким лжецом), ничто не выделяет его даже в обычном хемпстедском обществе. Рядом с такими выдающимися умами, как Чэмпернун и Барнабасы, он просто ничтожество в круглом воротнике. Никто, а тем более он сам, даже не подозревает, что ему одному в этом блестящем застолье суждено прожить триста лет и трижды принять сап епископа.

А пока за обеденным столом даже не замечают, что он при первой же возможности тихонько уходит вместе с Сэвви, и они скрываются в библиотеке, где мы застаем их на диване в объятиях друг у друга.

Хэслем. Послушайте, дорогая: но лучше ли вам сказать отцу, что мы решили пожениться?

Сэвви. Ему наплевать.

Хэслем. Но знать он все-таки должен.

Сэвви. Скажите сами, если вам так хочется. А я но полезу к нему со своими делами, ведь он даже не притворяется, будто его это интересует. А вот дядьке я не прочь сказать.

Хэслем. Но когда это будет? Пускай уж сразу узнает худшее.

Сэвви. Да когда хотите. G тех пор как они оба, дядька и папаша, окончательно помешались на этой своей выдумке о вечной жизни, здесь и вовсе никакого житья не стало. Они хотят, чтобы я десять лет носила одно платье, так как жить мне предстоит целых триста. Обещайте, что, когда мы поженимся, я не услышу больше о Творческой Эволюции.

Хэслем. Обещаю. Я не могу обойтись без Адама и Евы в своих проповедях; зато вполне могу обойтись Пои Творческой Эволюции. Да, кстати! Боюсь, что вам придется посещать церковь. Вас это не очень смущает?

Сэвви. Ничуть. Я ведь уже претерпела это в колледже. Все будет в полном порядке, Билл.

Хэслем. Я всегда управляюсь быстро; проповедь занимает у меня не больше семи минут: иначе старая леди Мамфорд приходит в бешенство.

Сэвви. А это так важно?

Хэслем. Еще бы. Благодаря ее щедрым пожертвованиям на церковь мы кое-как сводим концы с концами. А стало быть, в нашем приходе леди Мамфорд, по сути дела, олицетворяет англиканскую церковь.

Входят Фрэнклин и Конрад.

Хэслем (Фрэнклину). Кстати, сэр, считаю своим долгом довести до вашего сведения. Мы с Сэвви решили пожениться, вы, надеюсь, не возражаете?

Конрад. Ну и ну!

Хэслем. Я, конечно, понимаю, для вас это несколько неожиданно. Но дело не к спеху. Мы можем подождать.

Сэвви. Нет, не можем.

Хэслем. Я не о свадьбе, дорогая.

Фрэнклин. Вы о моем согласии, не так ли?

Хэслем. Пожалуй, что так. Ха-ха! Вот потеха!

Фрэнклин. Что ж, Сэвви: решай сама, как тебе лучше.

Конрад. Творческая Эволюция берет свое.

Сэвви (с отчаянием). Ах, дядька, забудьте об этом хоть на минутку. (Хэслему.) Давайте поженимся завтра же. Вы ведь можете сами совершить обряд?

Хэслем. Лучше я попрошу этого окаянного епископа. Дерзость, конечно, неслыханная; но, надеюсь, он будет польщен.

Входят Клара, миссис Эттин и Имменсо.

Клара. Фрэнклин, иди поиграй в бильярд. Если ты будешь сидеть здесь после обеда и разговаривать с Конрадом, у тебя расстроится пищеварение.

Фрэнклин. Господи твоя воля, почему я не могу предпочесть несварение желудка и содержательную беседу, вместо того чтобы гоняться вокруг бильярдного стола за своим здоровьем?

Клара. Когда у тебя несварение желудка, ты совершенно невыносим. А Кону хочется курить. Ступайте оба.

Фрэнклин. Ну, ладно. (Выходит, насупясь.)

Конрад. Я готов на все, только бы дали жить спокойно. (Выходиту вынимая по пути трубку.)

Клара. А ты, Сэвви, отведи Рози с Иммом в гостиную; будем музицировать. Имм еще не слышал, как Рози играет, и чем скорей он через это пройдет, тем лучше.

Миссис Эттин (направляясь к двери). Вы в самом деле хотите послушать музыку, мистер Чэмпернун?

Имменсо (следуя за нею). Когда я жажду битвы и победы, мне нужны звуки волынок, миссис Эттин. Моя жена подражает им на черных клавишах рояля. А я вместо барабана бью в гонг, которым созывают к обеду. (Они выходят.)

Сэвви. Пойдемте, Билл.

Хэслем с готовностью встает.

Клара. Нет, пускай Билл останется, мне нужно с ним поговорить. А вы ступайте.

Сэвви удивленно смотрит на Хэслема, у которого вытягивается лицо; потом медленно выходит.

Сядьте.

Хэслем садится.

Клара (также садясь). Мистер Хэслем, вы позволите и мне называть вас просто Билл?

Хэслем. Разумеется, как вам будет угодно.

Клара. Не думайте, что я слепа, подобно мистеру Барнабасу. Каковы ваши намерения, молодой человек?

Хэслем (глаза у него блестят). Я только что объявил их мистеру Барнабасу.

Клара. Как!!!

Хэслем (наслаждаясь произведенным впечатлением). Вот потеха!

Клара. Не вижу тут ничего потешного. Вы не смоли разговаривать с мистером Барнабасом, когда мне Сэвви но сказала пи слова. И что же ответил Фрэнклин?

Хэслем. Вы пошли и не дали ему ответить. Но, кажется, все сошло гладко.

Клара. Нечего сказать, хорош отец! Неужели он ни о чем даже не опросил?

Хэслем. Вы лишили ого этой возможности.

Клара. Каковы ваши средства?