Она сжала губы и ничего не ответила.

— Я не хочу докучать вам своими расспросами. Бели ваш дядя велел вам скрывать от меня…

— Он ничего не велел мне скрывать от вас. И если вы так желаете знать…

— Прошу извинения. Я ничего не желаю знать. И сожалею, что задал этот вопрос.

— Ах, вот как! Вы вдвойне пожалеете, услышав мой ответ. Я промолчала только из жалости к вам.

— Значит, ваш дядя сказал обо мне за глаза что-то дурное. Значит, в Ирландии нет человека, на которого можно надеяться. Никогда не поверил бы этому со слов женщины, ну а вам не могу не верить.

— Можете быть спокойны, мой дядя никогда не злословит. А если хотите знать, что он о вас думает, пожалуйста, я скажу, а понравится вам или нет — дело ваше. Он велел мне быть терпеливой с вами, сказал, что вы не в своем уме и родные послали вас к нам сюда, чтобы вы беды не наделали.

— Мисс Хики!

— Что ж, вы хотели знать и теперь добились. Лучше бы я откусила себе язык. Мне кажется иногда, — спаси меня господь и помилуй! — что в вас живет искуситель, злой гений.

— Я рад, что вы мне сообщили об этом, — возразил я спокойно. — Прошу вас, не упрекайте себя. Вашего дядю ввели в заблуждение слухи о помешательстве в нашем семействе. Действительно, мои родные по большей части безумны. Что до меня, я не только в здравом уме, но — единственный разумный человек в Великобритании, носящий фамилию Легге. Сейчас, чтобы устранить окончательно ваши сомнения, я расскажу вам то, о чем не должен рассказывать, и тем постараюсь сравняться с вами в искренности. Я здесь отнюдь не для поправки здоровья и не как праздный турист. Я приехал сюда, чтобы обследовать чудо. Кардинал, человек проницательный (хотя и не без предрассудков), изо всех кандидатов выбрал меня, чтобы проверить на месте сообщение отца Хики. Как вы думаете, поручил бы он столь важное дело безумцу?

— Проверить сообщение?! Кто же смеет не верить словам моего дяди! Значит, вы просто шпион, грязный доносчик!

Я вздрогнул. Быть может, в Ирландии эти слова могли бы сойти за простую брань, но для английского уха они нестерпимы.

— Мисс Хики, — промолвил я, — вы недавно сказали, что во мне таится злой гений. Не изгоняйте же из моего сердца доброго гения воспитанности и вкуса, ибо тогда злой гений станет моим полновластным владыкой. Прислушайтесь! Колокол призывает к вечерней молитве. Звон его умягчает тьму ночи, умягчите и вы свою ненависть к человеку, столь восхищенному вами.

— Вы отравили мне даже молитву, — вскричала она, разражаясь рыданиями.

В ту же минуту за дверью послышались голоса. Вошли священник и Лэнген.

— Фил! — вскричала она, бросаясь к нему навстречу, — У бори его от меня. Я больше не в силах терпеть…

Я обернулся, глядя на Лэигена с фальшивой улыбкой. Ом сбил меня с ног единым ударом, как срубил бы тополь.

— Караул! — крикнул священник. — Что ты делаешь, Фил?

— Он — доносчик, — рыдала Кэйт. — Он приехал, дядя, сюда, чтобы шпионить за вами, доказать, что чудо поддельное. Я давно раскусила его, он нахальный, он флиртует со мной…

Я с трудом вылез из-под стола и поднялся на ноги.

— Сэр, — сказал я, — мне несколько не по себе в результате действий мистера Лэнгена. Кстати, я попрошу его, когда он другой раз захочет выступить в роли сукновальной машины, избрать для себя объект, более соответствующий ему по физическим данным. То, что сказала ваша племянница, отчасти правда. Да, я шпион кардинала, и в этом качестве уже направил ему доклад, подтверждающий истинность происшедшего у вас чуда. Завтра утром сюда, в согласии с моим предложением, приедет комиссия, которая примет соответствующее решение. Я полагал, что выводы членов комиссии будут более авторитетными, если она прибудет внезапно. Мисс Хики, я восхищаюсь всем, что достойно в вас восхищения, и это значит лишь то, что во мне живет чувство прекрасного. Было бы кощунством с моей стороны говорить, что я вас люблю. Мистер Лэнген, у меня в кармане заряженный револьвер, я ношу его из-за глупого английского недоверия к вашим соотечественникам — ирландцам. Полагаю, что будь деревенским Гераклом я, а вы на моем месте, я был бы сейчас уже мертв. Не волнуйтесь, поскольку это зависит от меня, вы в безопасности.

— Прежде чем вы покинете мой дом навсегда, — заявил отец Хики, раздражение которого, на мой взгляд, было ничем не оправдано, — позвольте сказать, что, если бы я хоть минуту думал, что вы шпион, я не пустил бы вас на порог, пусть ваш дядя кардинал или даже сам его святейшество папа.

Тут со мной случилась ужасная вещь. Почувствовав головокружение, я схватился за лоб и увидел кровь на кончиках пальцев. Мгновенно меня охватило бешенство. Во рту у меня был вкус крови, кровь слепила глаза, — мне казалось, я весь утопаю в крови. Рука потянулась к оружию. Обычно во власти порыва я действую безотлагательно. К счастью, на этот раз влечение к убийству было погашено вдруг осенившей меня чудесной идеей. Я понял, как отомщу этим зазнавшимся хвастунам. Кровь отхлынула от висков, я снова обрел способность слышать и видеть.

— Разрешите ответить вам, — сказал Лэнген. — Если вы предпочитаете оружие кулачному бою, я готов обменяться парочкой выстрелов в любую минуту, когда вы того захотите. Честь отца Тома мне дорога, как собственная, и, если вы на нее покусились, значит, вы — лжец.

— Его честь в моей власти, — сказал я ему, — я доверенное лицо кардинала. Вам угодно помериться со мной силами?..

— Вот вам бог, а вот вам порог, — заявил священник, широко распахнув дверь. — Никакие свидетельства вам не помогут. Разве что вы обратите вспять наше святое чудо.

— Отец Хики, — сказал я, — солнце еще не успеет взойти над Фор-Майл-Уотер, как я обращу вспять ваше святое чудо, и все будут указывать на вас пальцами.

Я поклонился Кэйт и вышел из дому. В саду было так темпо, что я не мог различить даже калитки. Пока я искал ее, до меня донесся голос отца Хики: «Я охотно отдал бы, Фил, десять фунтов, чтобы всего этого не случилось. Ведь он совсем сумасшедший. Кардинал мне так и сказал».

Я вернулся домой, облился холодной водой, чтобы смыть кровь со спины, потом немного поел. Встряска была изрядной, и я все еще чувствовал слабость и головокружение. На каминной полке стоял будильник. Я завел его и поставил стрелку на половину первого. Потом укутал его полотенцем, чтобы звон никого не поднял за стеной, и улегся спать. Я проспал крепким сном час с четвертью. Зазвонил будильник, и я разом вскочил с постели, еще не проснувшись как следует. Стоило мне хоть минуту промедлить, и сон свалил бы меня. Хотя спина у меня еще сильно болела и руки тряслись от озноба, вызванного этим внезапным подъемом от сна, я быстро оделся, освежился глотком воды и, осторожно ступая, вышел во двор. В темноте, пробираясь ощупью, я разыскал хлев и взял там заступ и тачку, на которой положил мешки с картофолем. Я тащил их сперва на плечах, пока не отошел подальше; потом положил заступ в тачку и покатил ее по дороге на кладбище. Подойдя к реке, где, как я уже раньше выяснил, ночью было пустынно, я покатил свою тачку смелее, не заботясь более — скрипит колесо или нет. На другом берегу фосфорические огоньки окружали одинокую могилу Адского Билли. Ориентируясь по ним, я нашел паромную пристань, потом, споткнувшись раз или два в темноте, разыскал лодку паромщика, погрузил в нее тачку и оттолкнулся от берега. Держась за канат, я без труда пересек реку, привязал лодку, вытащил тачку на берег и сел отдохнуть на груду камней у могилы. Я сидел так не менее четверти часа, глядя на блуждающие огни, и набирался сил для предстоящей работы. Церковный колокол вдалеке отзвонил час ночи. Я поднялся, взял свой заступ и через десять минут отрыл гроб, который нестерпимо смердел. Держась наветренной стороны и пользуясь заступом, как рычагом, я с превеликим трудом взгромоздил гроб на тачку. До берега я докатил ее благополучно, но на погрузку тачки и гроба в лодку я потратил, наверное, не меньше чем двадцать минут. Наконец, уперев рукоятку в корму и подняв тачку спереди за колесо, я кое-как занес ее через борт; за это время я несколько раз чуть не перевернул лодку вверх дном, и к концу работы был весь мокрый и в глине. Вытащить тачку на другом берегу и вывезти ее к кладбищу оказалось гораздо легче.