— Владимир Иванович, что с вами?! — участливый голос моей любимицы, Наташи Гамовой, был громок и тревожен.

Я с трудом оторвал голову от крашенного синей казенной краской учительского стола. Господи, что это я? Уснул, что ли? Ужас какой! Я почувствовал, как щеки полыхнули стыдом…

Но терять самообладание учителю никак нельзя! И поэтому, скрыв смущение за притворным кашлем, сквозь грязноватый ситцевый синий платочек я только и произнес:

— Ничего, ничего, девочки…не беспокойтесь! Это ничего, это…я сейчас, извините…

Наташа, низко опустив голову, так, что её соломенного цвета волосы упали мне на плечи почти шепотом тем не менее заботливо переспросила:

— Вам что, плохо? Может, школьного врача позвать?

Вот ведь мочалка настырная, а?

— Нет, девочки, со мной все в порядке, это я на секундочку…

— Ничего себе секундочка! — возмущенно зашипел мой любимый девятый «Б» — Вы уже четверть часа так сидите!

— Неужели четверть? — ужаснулся я. — Так что же вы…

— А мы вам мешать не хотели!

М-да. Гуманистки вы мои разнузданные…В мужской школе мои лоботрясы уж давно бы на цыпочках прокрались мимо учительского стола в рекреацию и там ходили бы на своих пустых головах. А тут — глядите-ка, смирно себе сидят, как фроси путевые…

— Так, ладно. Шутки в сторону. Задремал так задремал. — сурово резюмировал я.

— Мы понима-а-а-а-ем… у Вас жена молодая! — сочувственно протянул класс.

— Цыть! Понимают они… Наталья, на чем мы остановились-то, до того как я…э-э-э…

— На биноме Ньютона…., — пробормотала барышня в ответ.

— А! Хорошее дело. Продолжай, продолжай…, — подбодрил её я.

— Да. Вот я и говорю. Ньютон, Исаак… был сын бедного, но зажиточного фермера…

— Постой, постой. Что-то я тебя не понял: так бедного или зажиточного?

— Ну-у-у… сначала-то он был зажиточным, а потом вдруг стал бедным!

— Почему?

— Да его раскулачили, наверное? — резонно предположила она.

— Тьфу на тебя! Дальше.

— А потом ему в голову яблоко попало! Когда он под деревом сидел! — радостно продолжила гордая своими познаниями старшеклассница.

— Кому попало?

— Ньютону…

— И что?

— И, собственно, вот и все…, — печально развела руками девица.

— Э…как это все? Он что, помер? — ужаснулся я.

— Вы все шутите, да? — захлопала длиннющими ресницами Наташа. — Нет, вовсе он и не помер, а взял и придумал!

— Что он там ещё придумал?!

— Бино-о-ом…

— Какой еще бином?!

— Ньюто-о-о-она…, — голубые глазки барышни в белом, таком почти старорежимном, почти гимназическом, фартучке стали стремительно заполняться слезами…

— Ладно. Садись., — смиловался я.

— Что… опять «неуд»? — проблеяла школьница, нервно комкая край фартучка.

— Да уж видно, что не «отл». Ладно, не реви. Давай дневник. В журнал не поставлю…

— Вечно вы Наташку балуете! — гадюками зашипели верные Наташины подружки.

— Цыть мне! Так, товарищи шкрабины (школьные работницы Прим. Переводчика), кто еще не понял бином Ньютона?

Вверх вырос целый лес нежных девичьих ручонок, местами испачканных синими анилиновыми чернилами… пообломать бы их, шаловливых. Почему? А кто в моем кабинете доску измазал? То есть нарисовал цветными мелками розовую жопу с ушами (сердечко) на фоне двух целующихся голубков, держащих голубенькую ленточку, и в этой мещанской картинке приписал: «Поздравляем с днем свадьбы!»

— Зер гут. Берем ручки, открываем тетрадки и пишем. Сегодня, кто запамятовал, 28 ноября. А год у нас по прежнему, все ещё 1939-тый. Классная работа. Тема: Бином Ньютона (это выделить) — формула для разложения на отдельные слагаемые целой неотрицательной степени суммы двух переменных, имеющая вид…

В этот момент в дробный перестук стальных перьев о края фарфоровых непроливаек вмешалось робкое царапание когтей по дереву…

— Кто там? А, это ты, Авдей Силыч? Что тебе? — резко обернулся я в полу-оборот к двери. Не терплю, знаете, когда меня прерывают посередь урока.

— Так, енто… Вас тама Корней Петрович просют…, — в полуоткрытую дверь осторожно просунулась сначала клочковатая борода, а потом и потертая золотая фуражка нашего школьного сторожа.

— Что, подождать…сколько?

— Так что шышнадцать минут сорок секунд! — четко отрапортовал наш хранитель времени, подававший своим валдайским звонким, яро-бронзовым колокольцем звонки на перемену.

— Да! Четверть часа (тьфу ты, Господи! опять эта четверть часа…) что — никак нельзя?

— Дык… Корней Петрович немедля пожаловать просют, уж извиняйте…

Хорошо хоть, что не добавил: «…извиняйте, баринЪ»!

Господи, как меня утомил наш Силыч, причем именно своим псевдо-народным говорком. Ведь он же коренной питерец, и гимназию успел закончить, и в Университет уже поступил… Как же его запугали!.. когда? — в семнадцатом? Или в двадцатом? Или в двадцать втором? Или во время Кировского Потока? Или…Хватит. Даже и в мыслях — хватит.

— Авдей Силович! — доверительно взял я его за локоть потертой тужурки. — У меня к тебе просьба… Ты ведь помнишь бином Ньютона?

— Ась? — в ответ мне почти достоверно изобразил свое полнейшее невежество Авдеюшка.

— Значит, помнишь. Объясни тогда этим тюхам, сделай ты божескую милость, что сие такое. Доходчиво! Вот, девочки! Смотрите! Простой наш советский человек, можно сказать, прямо от сохи! И то — знает. А вы, комсомолки, нет…стыдитесь. Ну, я быстро…

Когда я осторожно прикрывал высокую, тяжеленную дверь класса, из него доносился пропитой голос школьного Цербера:

— А плюс Бе в степени Эн равняется Суммариум от Ка равного нулю до Эн…

Справится, поди…

За окном школьного коридора быстро разливались синие питерские сумерки. Сквозь заметаемое мокрым снежком стекло в дробном переплете было видно, как на набережной Обводного канала уже загорались первые золотистые огоньки…

Тем не менее, из-за высокой, филенчатой двери приемной директора по-утреннему радостно разносился веселый стальной стук и орудийное лязганье «Рейнметалла».

Я аккуратно, по армейски, поправил чуть сбившийся на сторону свой узкий, вязанный галстук под пристегивающимся целлуилоидным воротничком москвошвеевской сорочки (все-таки, не умеют они там, в новой столице, шить! То ли дело наша родная «Ленгосгоргалантерея»! Да где ж её купить? В ЦУМе за сорочками такие ломовые очереди стоят…настоящие, классические питерские «хвосты!»), потом тщательно вытер платочком испачканные мелом руки. Ботинки у нас как? Норма.

Ну, Господи благослови! Заходим…

— Здравствуйте, Сарра Исааковна! — на всякий случай уже заранее виноватым голоском произнес я примирительную мантру.

В ответ наш школьный секретарь, со звоном перебросив направо тяжеленную каретку порожденной сумрачным германским гением пишмашинки, сквозь свои желтые от никотина лошадиные зубы, в которых привычно дымилась смятая «Беломорина», производства фабрики имени Урицкого, только буркнула: