— Ты помнишь могилу, которую мы всегда все вместе украшаем цветами? Это могила твоих родителей. Они умерли, когда ты была совсем крошкой, и ты стала нашей дочкой. Мы с отцом собирались сказать тебе об этом, но только чуть позже. Родители у тебя были замечательными людьми, и мы с папой очень их любили.

Энкарнасьон нежно поглаживала прильнувших к ней девочек, и горькую правду жизни Мария слушала как сказку. Взрослая жизнь была еще очень далека от нее, а любящая мама так близко, и им было так хорошо и спокойно вместе.

— Тогда пусть они будут и моими родителями тоже, — вынесла решение Виктория. — И у тебя, и у меня будут две мамы и два папы, одни на небе, а другие тут. Правда, мама?

— Правда, моя девочка, — отвечала Энкарнасьон, и слезы навернулись ей на глаза.

С тех пор обе девочки, и младшая, и старшая, относили свои букетики скромных полевых цветов на могилу в соседней роще. Девочки привыкли делиться с Хуаном и Амалией своими маленькими радостями и огорчениями.

Семейный круг Оласаблей, включив погибших друзей, стал еще теснее.

И вот теперь они всей семьей стояли у дорогих могил, прощаясь с ними надолго. В бакенбардах дона Мануэля, в темных волосах донны Энкарнасьон блестели серебряные нити. Две прелестные девушки, обнявшись, стояли возле родителей. Их печаль никого не могла обмануть. Печаль была легким облачком, что на миг заслонило сияющее солнце жизни, мерцающее в юных глазах, расцветающее розами на щеках. Губы девушек невольно хотели улыбнуться. Да, сейчас у них на глазах слезы, но пройдет минута, и они пустятся взапуски к дому, звонко смеясь.

Отец с матерью понимающе переглянулись: дочери выросли. Пора!

А девушки плакали, и сами не знали, отчего так горько и так сладко им плачется. Прощались с могилами? А может быть, с детством? Счастливым, беззаботным, золотым детством? С полями, что простирались вокруг? Со своей вольной волей?

Слезы текли, губы улыбались. Девочки стали девушками и уже спешили в будущее, нетерпеливо ожидая сюрпризов и подарков, которые приготовила им судьба.

Возвращались домой тихие, посерьезневшие. Но Виктория не выдержала.

— Папа! Я в последний раз, ладно? — и побежала к конюшне.

Глядя на стройную амазонку, что скакала по прерии, дон Мануэль вздохнул: точь-в-точь сестра Асунсьон. Но та хоть в детстве была послушной девочкой. А Виктория — порох, огонь!

Глаза его невольно остановились на кроткой улыбающейся Марии. За старшую свою дочку он был спокоен, ее ожидало счастливое благополучное будущее. Он о нем уже позаботился. А вот Виктория?..

И дон Мануэль опять посмотрел на скачущую в лучах закатного солнца амазонку.

Дон Федерико Линч никогда не забывал своих знатных английских предков, и его дом в Санта-Марии был обставлен куда строже многих других богатых домов. Линчи поколение за поколением впитывали вместе с молоком матери туманы Йоркшира и тяготели к надежности, солидности и прочности. Хотя на поверку выходило, что касалось это в основном домашней обстановки…

Черный слуга скользнул в кабинет и застыл, глядя на украшенную благородной сединой склоненную голову своего хозяина. Сидя за большим письменным столом, дон Линч писал.

— Что случилось? — осведомился хозяин, отрываясь от бумаг.

— Приехало семейство Оласабль и устраивается в своем новом доме, — доложил слуга: новости в Санта-Марии летали будто на крыльях.

Удлиненное лицо дона Федерико вытянулось, выражая радостное изумление: да, дон Мануэль действительно деловой человек, сказано — сделано.

— Пришли ко мне Гонсало, — распорядился дон Федерико. — Найди его, где бы он ни был.

Молодой Линч вошел в кабинет отца спустя час, не меньше. Его пришлось хорошенько поискать по Санта-Марии, прежде чем ему сумели передать просьбу отца.

— Приехали Оласабли, сынок, — мягко начал Линч-старший. — Ты помнишь наш с тобой разговор? Дон Мануэль — человек богатый, влиятельный и вдобавок близок с губернатором, у них расположены рядом имения. А ты знаешь, что наши замыслы неосуществимы без помощи губернатора… В общем, завтра я нанесу им визит, а там уж дело за тобой…

— Очередная сделка? — насмешливо и резко бросил Гонсало, невысокий молодой человек с огненными глазами и презрительным ртом. — А какую, спрашивается, она сулит мне выгоду?

— Ты породнишься с семьей пусть не знатной, но богатой и уважаемой, и потом я тебе повторяю — губернатор их друг, твой будущий тесть дружит с губернатором!

— Но ты хотя бы оставишь за мной право взглянуть на будущую невесту? — насмешливо спросил сын.

— Безусловно. Только я очень бы просил тебя исполнить мою просьбу. Если говорить о выгоде, то это очень выгодно. Я ведь ни разу не предлагал тебе женитьбы, хотя богатых невест в Санта-Марии много.

— Постараюсь ее исполнить, отец, — Гонсало наклонил голову и вышел.

Сын дал согласие, но дон Федерико не чувствовал в нем покорности. Предвидя еще много сложностей со строптивым сыном, он вздохнул и вновь принялся за бумаги.

Гонсало же скорым шагом направился в таверну, он должен был пропустить стаканчик и все обдумать. Ссориться сейчас с отцом не хотелось.

Красотка Маргарита, служанка в таверне, тут же поднесла Гонсало вина и присела за его столик. С тех пор как Гонсало отметил ее своим вниманием, она чувствовала себя королевой и была предана этому богатому красавцу и душой и телом.

Стройный, хорошо сложенный, изящный, изысканный Гонсало казался ей верхом совершенства. А какой огонь загорался в его темных глазах, когда он смотрел на нее!

Гонсало и впрямь мог считаться красавчиком с его тонкостью черт, томными черными глазами, которые мгновенно загорались то страстью, то гневом. Вот только когда он улыбался, в нем проступало что-то крайне неприятное и хищное. Но улыбался он редко, чаще на его лице появлялась беглая кривоватая усмешка.

— Что-то случилось, мой господин? — спросила Маргарита, глядя на озабоченного Гонсало. — Скажи, ты знаешь, я могу дать хороший совет.

— Знаю. Но это дело я решу сам, — Гонсало взглянул на нее и потянулся к ее губам. — Когда ты рядом, я не могу думать о делах, — прибавил он, вставая и увлекая Маргариту за собой.

Она не противилась, за Гонсало она пошла бы на край света.

Донна Энкарнасьон, Мария и Виктория не могли прийти в себя от радости и изумления, осматривая городской дом, который купил дон Мануэль. Они не ожидали увидеть столько шика, красоты, изящества. В поместье у них все было скромнее, проще.

Покуривая сигару, дон Мануэль с довольной улыбкой наблюдал за своим семейством. Сюрпризы только начинались, он приготовил для них еще не один сюрприз. А что касается дома, то он и сам был доволен покупкой — дом был отличный, недаром раньше принадлежал французскому послу.

Пока Мария с матерью восхищались гнутыми ножками стульев и диванов, атласом обивки, статуэтками, консолями, зеркалами, Виктория выбежала в сад, а потом отправилась на конюшню. Конюшня ей понравилась больше всего. Еще бы, она была такой просторной!

«Завтра же попрошу папу, чтобы пригнали из имения лошадей, — решила Виктория, — и на своей Злючке я объеду всю Санта-Марию!»

Ей не терпелось немедленно отправиться осматривать город. Не важно, что дело идет к вечеру, можно дойти хотя бы до собора. Как они с Марией мечтали его увидеть! Они ведь впервые в городе. Разве можно сидеть в четырех стенах?

Но донна Энкарнасьон мягко удержала Викторию:

— Сегодня мы так устали! Осмотрим все завтра. Куда спешить? У вас вся жизнь впереди, дорогие мои девочки.

Мария послушно отправилась в спальню. Но Виктория и подумать не могла, что дверь сейчас запрут и она останется в этом красивом доме как в клетке.

— Мамочка! Я ненадолго! В сад! Подышать воздухом!

Донна Энкарнасьон кивнула: после воли в поместье, конечно, ее девочке тут тесновато.

Виктория вышла в сад, оглянулась и выскользнула за ворога, собираясь сделать хоть несколько шагов по этому неведомому чудесному городу. Все было ей тут внове — дома, люди. Уже смеркалось, в окнах зажигались огни. Виктория шла в предвкушении чудес, которые могли открыться на каждом шагу.