Про давние неурядицы между семьями Макар знал не так уж и много, но все же достаточно, чтобы ненавидеть Ангурянов с самого детства. Знал он, что закрутилось все в начале двадцатого века, когда прапрадед — тоже, кстати, Макар, — лихой ростовский парень, увлекавшийся модернизацией технологий, чем-то крупно насолил влиятельным армянам. Знал, что потом много лет прапрадед обходил Ангурянов стороной, лишь бы не попасться на глаза старой ведьме Ануш, поклявшейся извести Шорохова во что бы то ни стало. Знал, что прапрадед странным образом пропал в тридцать втором. Вышел, что называется, с утра покурить на завалинку… и поминай, как звали. Ходили слухи, что он утонул в Доне и не по своей воле, только доказать ничего не смогли — у всех Ангурянов было железное алиби, включая Ануш, которая умерла за месяц до исчезновения товарища Шорохова. Но крови армянам тогда попортили немало — Макаровы приятели по ночам ходили бить Ангурянам окна, а крошечную их ремонтную будку, что стояла на углу Садовой, взламывали раз десять — не меньше.

Прадеду Виктору Макаровичу Шорохову исполнилось тогда двадцать, он учился в Вольском летном училище, а его будущее выглядело светлым и большим, как небо над Родиной. Оно таким оставалось до самого тридцать восьмого года. В боях на озере Хасан лейтенанта Шорохова подбили, он дотянул до своих… но машину потерял и сам оказался серьезно ранен. Уже в госпитале случайно познакомился с земляком. Артиллериста звали Вачиком. Вачик Беспалый (у Вачика не хватало мизинца на левой руке и половины среднего на правой). Был он старше Виктора лет на десять, отлично играл в подкидного, любил выпить, побалагурить… И выслушать умел как-то по-особенному. Внимательно. Без соплей и советов. Но лишь тогда, когда прямо из госпиталя Виктора Шорохова забрали в особый отдел, а оттуда сразу под трибунал, летчик — теперь уже бывший — сообразил, что ему отлично знакома фамилия беспалого Вачика — Ангурян.

Прадеду исполнилось тридцать, когда началась Великая Отечественная. Летать ему больше так и не довелось. В штрафбатах не летают. Он вернулся домой в Ростов в сорок четвертом. Без ноги, с гармошкой и сделанной из немецкой гильзы зажигалкой. Первым делом побывал на кладбище у матери, а потом отправился своим ходом в Нахичевань. Там в покосившемся бараке он разыскал семью Вачика Ангуряна — солдатскую вдову… и двух пацанов — восемнадцатилетнего Ваграма и шестилетнего Тороса. Ваграм чинил чей-то примус, вертел его в руках (на правой не было половины среднего пальца, как и у его отца), а Торос крутился рядом.

Виктор Шорохов ушел тогда прочь, ни сказав ни слова. Напился вусмерть и орал «Шар голубой» до тех пор, пока его не забрали в комендатуру до утра. Как знать, сколько бы прожил он, таскаясь на костылях по привокзальным рюмочным, если бы не пригревшая его сердобольная буфетчица Вера.

В сорок пятом родился у Виктора и Веры сын Сашка… вертлявый пацан с русыми шороховскими кудрями, а в пятьдесят пятом Виктора чуть не посадили за поджог — на рынке сгорела армянская часовая мастерская, а на месте пожара нашли ту самую зажигалку. Спасла его инвалидность и то, что с неделю назад в пивной он жаловался на пропажу трофея, — дело закрыли. А на то, что Сашка Шорохов потом еще с месяц ходил, хромая, никто внимания не обратил. Мало ли за что может получить ремня десятилетний оболтус.

Александр вырос, как и все Шороховы, выбрал военную карьеру. Служил во Владивостоке, в Таллине, в Польше. В перестройку комиссовался и, вернувшись в Ростов, организовал с друзьями свою охранную фирму. Назвал с размахом — «Империя». Оттуда и пошло — империя Шороховых да империя Шороховых. Император да Император. Сначала прилепилось, а потом оказалось пророческим.

Ровно в те годы поднялись и Ангуряны. «Вылезли» из обычных часовщиков и автомехаников в бизнесмены, открыли сперва один сервис, потом другой. И утихшая было вражда вышла на новый виток. Девяностые прогремели бурно и страшно. Погиб в уличной перестрелке Ваграм Ангурян. Доказать вину «императора» так не смогли, однако шила в мешке не утаишь. По городу ходили сплетни. Все ждали, что Торос не оставит смерть старшего брата просто так. Однако случилось то, чего никто не ожидал. На забитой сразу после гибели Ваграма стрелке не случилось бойни, но было заключено перемирие. Что и как обсуждали заклятые враги, закрывшись от всех в тонированном джипе «Чероки», — тайна. Однако после этого почти двадцать лет прошли хоть и не в согласии, но в условном мире… Интересы кланов не пересекались, а сами «боссы» при неизбежных встречах вежливо кивали друг другу.

В нулевых Александр Шорохов неожиданно отошел от дел, передав «Империю» единственному сыну. Торос Ангурян сделал то же самое семью годами раньше…

Александр Викторович Шорохов — тот самый юный поджигатель, родной и обожаемый дед Макара — был до сих пор жив, здоров, проживал с супругой в Черногории и до сих пор писал письма вручную. Аккуратнейшим почерком. Без единой помарки. «Сергей. Пришли с оказией гречки и селедки в круглых банках. Прежде чем принимать какое-либо решение, подумай семь раз. Не горячись. К армянам не лезь. И Макарку держи в ежовых рукавицах». Дед не просто так это писал. Шороховская горячая кровь то и дело давала о себе знать. Сергей Александрович в свои сорок пять не научился толком контролировать ни гнев, ни радость. Умел со вкусом широко гулять, умел работать, как проклятый. В городе его за это любили… и ненавидели тоже за это. Это он — неугомонный и отчаянный — уже который год бился с администрацией за метро. Чертово ростовское метро, которое, словно зачарованный замок (хотя какой уж тут замок… скорее, подземелье), то появлялось, то исчезало с градостроительных планов. Шорохов поднимал на уши столичные связи, разыскивал специалистов, тащил в город старых метростроевцев, знаменитых геологов и маркшейдеров, доказывая на всех углах, что Ростову необходимо метро, что оно, черт побери, просто обязано здесь уже быть и будет… мать вашу!!! будет!

И почти же преуспел. Если бы не Ангуряны!

Армяне нарушили двадцатилетние перемирие. Да так подло… Ударили прямо под дых. Когда почти готовый — еще полгода, и можно начинать работы — проект строительства ростовского метро уже лежал на сукне у больших людей, в мэрию явился сам Торос Ангурян. И что уж он там делал, кому и сколько платил, что врал, чем грозил, что обещал — неизвестно. Но только проект зарубили! Не просто проект… мечту!

Мечту!!!

«Лошади идут очень кучно. Скачку по-прежнему ведет Багет!»

— А-а-а-а!

— Артсиви!

— Ба-а-агет!

— О черт! Багет! Что ж ты творишь… Ах!

«Споткнулся и потерял всадника шестой номер — Багет».

— Ешкин же кот! — Отец рухнул на сиденье и зажмурился, словно не желая верить в происходящее на поле.

— Да ладно, па. Ничего страшного. Не последний же раз бежим. Ну па-а-а! — Макар неловко обнял отца за плечи. Ему показалось, что тот плачет. По крайней мере плечи тихо вздрагивали. — Молодой еще. Жеребенок. Обтешется и всех сделает. Ты ж видел! Он шел первым. Впереди ангуряновского каракового. В следующий раз он их сделает!

— Все… Я в норме, сынок. Так. Психанул. А ты что колготишься-то, Ванька? Что стряслось? — Отец шумно выдохнул и вытер глаза рукавом рубашки. Быстро посмотрел на дорожку, туда, где позади остальных участников весело скакал Багет с пустым седлом. Нашел глазами жокея, убедился, что тот в порядке, и повернулся к Цыбину.

— Ангуряны стекольный на Аксае подбирают, — сперва зашептал, а потом почти заорал дядька, пытаясь заглушить вопли толпы.

— Артсиви! Арт-си-ви!

Макар покосился в сторону Ангурянов. Те сидели строгие, с каменными лицами, словно происходящее на поле их никак не касалось. И только во взгляде Роберта плескался злой азарт.

— Артси-и-и-иви! Ура-а-а-а-а! А-а-а-а-а-а!

«Артсиви финиширует первым! Поздравляем владельцев!»

Поймав торжествующую усмешку Роберта, Макар не удержался. «Я тебя еще сделаю», — очень отчетливо одними губами произнес он. И незаметно для отца показал Роберту средний палец.