Прошла неделя, за ней ещё две. Каждое воскресенье ходил в больницу

Семёнов-младший. Уже с субботнего вечера он обязательно оставлял для деда кусок домашнего пирога и здесь, в больнице, сидя на кровати, ел его вместе с дедом, рассказывая об интернатских новостях.

— У нас, знаешь, деда, на каждой лестнице через пять ступенек цветы стоят.

— Красиво, должно быть.

— Да не для красоты вовсе. Воспитательница говорит, что мы всё живое с детства любить должны. Вот бежит мальчик, перепрыгивая через ступеньки. Задел горшок, разбил. Цветок погиб. А он ведь живой. Жалко цветка, так и к животным. У нас там целый живой уголок.

— Ишь ты! Придумали. Хорошо-о! крякал дед, довольно глядя на внука. Я вот скоро приду домой, мы с тобой собаку заведём. Пойдём на птичий рынок голубей купим и собаку.

— Он, деда! только и вымолвил с восторгом Семёнов-младший.

Но прошли месяцы. Дед давно выписался из больницы, а в своём подвале коротал длинные вечера одни. Пробовал он внука брать на неделю домой. Внук грустил, а по вечерам вместо урока из дощечек, пластилина и песка всё строил, строил, изредка с укором глядя на деда. Дед сначала злился на интернат, воспитателя, а потом стал ненавидеть дом, в котором родился, дом, в котором жильём ему был подвал. Подвал не ровня громаде-интернату. Вот внук и тянется туда… Сидит в подвале с дедом, а сам всё дом строит, где подвала нет. Поди объясни ребёнку, что дому подвал необходим, не станет слушать.

Да и зачем объяснять: пусть живёт светло, радостно в интернате. Горько было, одиноко Семёнову-старшему у себя одному коротать зимние будни.

А по воскресеньям теперь он ходил навещать внука в интернат. Там ревностно слушал рассказы о ребятах, друзьях Семёнова-младшего, недовольно ворчал и при каждом прощании говорил:

— Ладно, покамест поживи. Только не балуй.

Уходил дед, брёл один по улицам и сосредоточенно думал. Никому он не раскрывал своих дум. Но как-то в контору зашёл Семёнов-старший. И то, что он попросил, всех удивило и озадачило.

— Вы что, Афанасий Андреевич, на работу собрались, что ли?

— Да!

— Любопытно, куда же? Неужели на пенсии скучно жить стало?

Семёнов-старшей посмотрел на домоуправа и тихо, с укоризной, дескать, негоже шутить, когда речь идёт о жизни, сказал:

— Пенсию вы не трогайте. Это дело замечательное, государственно нужное, только ведь и в работе руки нужны всякие: молодые или старые. Всё одно. При строительном управлении работать буду. Дом без подвала строить хочу. Простите, оговорился, внучок так говорит. С подвалом, конечно, только подвал для всего, окромя людей.

Семёнову выписывали справку одну, другую, но он больше не проронил ни слова.

Домоуправ тоже молчал, глядел на кряжистую спину старика и видел почему-то за ней внука, Семёнова-младшего. Мальчишку с большими вдумчивыми глазами. Мальчишку, заставившего деда строить «дом без подвала», а его, домоуправа, при прощании с дедом уверенно сказать:

— Отчаялись преждевременно, Афанасий Андреевич. Дом наш снесут, снесут обязательно.

_____________