Так было в Анголе, но ведь в Эфиопии-то никогда не было ни каких колонизаторов. Эфиопы всегда сами себя обслуживали, и что же сейчас мешало им навести порядок хотя бы в столице? Если в 1975 году здесь свергли императора, так ведь это не означает, что из страны разом исчезли все автомеханики и строители. Андрей не торопился задавать вопросы (горький опыт недавних бесед до некоторой степени всё же пошёл ему в прок), но теперь он без радости ожидал, что поселят их в каком-нибудь бараке без окон, без дверей. Однако он опять ошибся, посёлок советских военных специалистов под Дэбрэ состоял полностью из великолепных коттеджей. Женатым офицерам на семью предоставляли целый коттедж. Детей сюда было запрещено привозить и «на семью» означало на двоих с женой. Холостякам, таким как Андрей, предоставляли коттедж на троих, а это три отдельных комнаты и общий холл на полсотни квадратных метров. Красотища. Служи да радуйся.

Наши советники читали лекции эфиопским вертолётчикам, которые, как правило, были уже пилотами самолётов, и в своё время учились где-нибудь в Союзе, в Киеве или в Краснодаре. Большинство из них немного говорили по-русски, но не достаточно, чтобы понимать лекции, которые наш переводчик переводил на английский, известный эфиопам гораздо лучше русского. Сначала Андрей недоумевал, почему нельзя переводить лекции сразу на амхарэ — язык, имеющий в Эфиопии статус государственного? Советник командира полка мигом остудил его пыл:

— Ты думаешь тигрэ или оромо понимают амхарэ? Это тебе не Союз, где и грузины, и таджики, и эстонцы свободно говорят по-русски. Мы нашли бы им переводчика с русского на амхарэ, так ведь две трети слушателей ничего не поймут. Вот это их военная элита: английским владеют почти свободно, русский тоже немного знают, а языков своей родной земли вообще не знают, и знать не хотят.

— А амхара?

— А им тем более плевать. Они здесь самые крутые. Раса господ. Станут они тебе учить язык каких-то там оромо.

— Вообще-то хоть бывают эфиопы, говорящие на основных языках своей земли?

— Редко, но встречаются такие экземпляры. Наш командир полка, например. Большой судьбы человек. Говорит на четырёх языках Эфиопии, может к любому из своих подчинённых обратиться без переводчика. Сам он, кстати, тигрэ.

— А меж собой эфиопские офицеры, выходит, и поговорить не могут?

— Ну, это ты у них спроси. Не знаю, правда, на каком языке будешь спрашивать. Попытайся на русском.

Андрей пытался. И на русском, и на английском. Сам он был не советником, а инструктором, лекций не читал, обучал пилотов навыкам вертолётовождения. В кабине вертолёта, куда они садились вдвоём с очередным эфиопом, что бы понять друг друга достаточно было десятка фраз на англо-русском военно-техническом сленге. Он очень хотел подружиться хотя бы с некоторыми эфиопскими офицерами, но наткнулся на абсолютно непроницаемую стену, впрочем, не имевшую ничего общего с языковым барьером. Тут был какой-то другой барьер. Непонятный.

Был у них в полку один амхара с довольно экзотической для Эфиопии фамилией — Чуб. Однажды Сиверцев подошёл к нему, и широко дружелюбно улыбнувшись, слегка хлопнул по плечу: «Да ты, братец, казак!». Чуб неплохо понимал по-русски, он был вполне способен воспринимать русский юмор, однако ответил сухо и строго, без тени улыбки:

— Я не казак, — при этом было очевидно, что он вовсе не собирается пояснять, откуда у него украинская фамилия.

Сиверцев решил зайти с другого бока:

— Ну и ладно. А давай после работы в ресторан сходим: посидим, выпьем.

Амхарский Чуб равнодушно и сухо согласился. Вечером они уже сидели в одном из маленьких ресторанчиков Дэбрэ. Обстановка здесь была европейская, а кухня — любая. Можно было заказать огнедышащие эфиопские блюда, а можно просто какие-нибудь спагетти с типовым американским кетчупом. Амхара заказал мясо с соусом бербере. Сиверцев тоже самое, и даже не потому что хотел доставить удовольствие своему эфиопскому другу, а просто ему это нравилось:

— Очень люблю вашу национальную кухню. У нас в России вообще-то не готовят таких острых блюд и даже на Кавказе хоть и перчат всё подряд, но всё же гораздо меньше чем вы. А мне эфиопские блюда нравятся больше кавказских. Знаешь, у меня желудок иногда побаливает, врачи говорят — острого вообще нельзя, но здесь я ем всё такое же острое, как и вы, а желудок вообще перестал болеть.

Чуб ответил как всегда сухо и односложно:

— У нас хорошо готовят, — при этом он сдержанно улыбнулся — минимальная вежливость, без которой его поведение вообще можно было бы считать хамским.

— Кстати, я вот хотел спросить у тебя: воюем мы сейчас с Эритреей (Сиверцев сделал упор на слове «мы»). Что там у вас за противоречия? Что вообще происходит?

— Война, — амхара превзошёл в лаконичности самого себя. Его тёмное лицо с тонкими чертами оставалось абсолютно непроницаемым, как посмертная маска египетского фараона. Это было почти полное отсутствие мимики — древний восточный покой. Глаза амхара были так же необычны: умные, глубокие, немного томные, и всегда избегающие встречного взгляда. Казалось, он хранил некую тайну, ни сколько при этом не беспокоясь, что она будет раскрыта, по причине полной недоступности назойливому фаранти. Однако Сиверцев не унимался:

— А как у вас в стране преобразования идут? Как простые люди относятся к президенту Менгисту Хайле Мариаму? — вопрос Сиверцева был вполне советским. Едва грянули первые барабаны перестройки, в Союзе стало не найти ни одной кухни, где не обсуждали бы Горбачёва. Но Чуб, похоже, не был взволнован этой темой:

— Не знаю, — он ответил совершенно спокойно и равнодушно. «Всё ты знаешь, — подумал про себя Сиверцев, — И русский язык ты знаешь достаточно, чтобы ответить развёрнуто. А если честно не хотел отвечать, так мог хотя бы выразить своё восхищение горячо любимым лидером, но ты вообще говорить не хочешь. Ты хотя бы помнишь о том, что такие как я подставляют свои головы под пули ради таких как ты?». И всё-таки Сиверцев не унимался:

— Слушай, а чего это многие ваши офицеры так зло на нас смотрят? Заметно, что они нас ненавидят, да они и скрывать это не пытаются. Обидно всё-таки. Мы же здесь не оккупанты какие-нибудь. Вы сами нас позвали, мы вам помогаем.

— Не надо обращать на них внимания, — этими словами амхара Чуб, во всяком случае, отметил, что сам он не принадлежит к тем, кто ненавидит русских.

Когда они уходили из ресторана, Сиверцев хотел заплатить за своего «боевого друга», но Чуб спокойно и бесстрастно сказал, что сам за себя заплатит. «Спасу нет до чего гордый», — раздраженно подумал Сиверцев. Кажется, на сей раз он не сумел скрыть своего раздражения, да уже и не пытался.

На следующий день его вызвал к себе советник командира полка, бравый подполковник, до Эфиопии прошедший Анголу и Мозамбик. Сиверцев уважал этого немногословного боевого офицера в первую очередь за то, что подполковник никогда не отдавал бессмысленных и абсурдных распоряжений по службе, чем славились другие наши советники. Подполковник Мелин был вполне дружелюбен:

— Капитан Сиверцев, очень прошу вас никогда и ни при каких обстоятельствах не задавать эфиопским офицерам вопросы выходящие за рамки ваших непосредственных служебных обязанностей. Это первое. Второе: когда вам сказали, что не позднее чем в 19 часов вы должны находиться у себя дома, это была не шутка. А вчера в 19 часов 15 минут вы всё ещё находились в городе. Указываю на недопустимость.

— Товарищ подполковник, разрешите обратиться в частном порядке, без чинов.

— Ну, попытайся.

— За что мы воюем? Защищаем завоевания эфиопской революции? Это было бы мне понятно. Я никакой не диссидент и не антисоветчик. Мы оказываем помощь братскому народу? Это тоже было бы понятно, но почему тогда высококультурные и хорошо образованные эфиопы смотрят на нас, как на назойливых мух, как будто едва терпят нас рядом с собой? А это люди политически грамотные, смею вас заверить, они никакие не контрики. Но почему тогда они относятся к нам не как к братьям по оружию, а как к паршивым наёмникам, как к рабам, которых они купили с потрохами? Мы здесь не колонизаторы, мы уважаем местное население, но они-то нас уважают хоть чуть-чуть? В столовке есть с нами не хотят за одним столом, сколько мы не приглашаем, как будто они белые люди, а мы черные. Вечер отдыха недавно был, Володька Кудасов решил пригласить на танец одну местную красавицу, так эфиопы его чуть на части не порвали, растаскивать пришлось.