Путники уже приближались к центральной площади, когда заметили первые признаки жизни: хриплые голоса нестройно горланили песни похабного содержания. Соня с Севером подъехали к краю площади и здесь уже в третий раз остановились, осматриваясь. Здание на противоположном углу перекрестка и в самом деле оказалось огромным и даже сохранилось лучше прочих, хотя крыша посередине просела, грозя провалиться в любое мгновение. На булыжной мостовой, по крайней мере в трех местах, никак не могла как следует разгореться драка. По-видимому, жара нагоняла на жителей Ямы непривычную вялость. О том же свидетельствовали и несколько разморенных пьяниц, которые разлеглись на площади и сосредоточенно храпели, не обращая никакого внимания на полчища мух. Дверь отворилась, и на пороге возник невероятно широкоплечий, словно приплюснутый сверху, коротышка. Он обернулся на миг и хрипло гаркнул:

— Я сейчас! Разомнусь только…

Все, кто был на площади, поняли его слова совершенно однозначно, потому что один из вяло дерущихся мгновенно оживился и бросился на новичка, но тут же получил дубинкой по голове и сел, ошарашенно тряся нечесаной башкой. Соня подумала, что если такое происходит постоянно, этим в какой-то степени объясняется низкорослость обитателей Ямы.

— Смотри, какие они все породистые! — хмыкнула она.— Оп! Один получил по мозгам!

— Не думаю, что это слишком повредило ему,— отозвался Север.

Он тоже обратил внимание на то, что все участники потасовки, включая спящих, оказались такими же широкоплечими коротышками. Появление нового действующего лица заставило-таки остальных зашевелиться, и потасовка разгорелась с новой силой. Плечистые крепыши метались по площади, размахивая кулаками размером с голову годовалого ребенка. Удар — падение, еще удар — и опять падение. Соня покачала головой, представив, сколько сил тратится бессмысленно, а главное, насколько крепким должен быть череп, чтобы выдерживать такое вот ежедневное развлечение.

— Славная мужская гулянка,— ухмыльнулась красавица,— а не развлечение для слюнтяев.

Вожак кивнул, соглашаясь. Становилось ясно, что в Яме не только любят, но, что самое главное, умеют отдыхать. Наконец в центре площади завязалась настоящая драка. Коротышки подпрыгивали и орали друг на друга, а тот, кто держал дубинку, орал на всех одновременно. Вестница и ее ученица кружили над дерущимися и яростно каркали, добавляя неразбериху во всеобщую сумятицу, так что понять, о чем идет спор, ни Соня, ни Север так и не сумели.

— Хватит с меня развлечений. Едем! — решительно заявил Север и направил гнедого к таверне.

Возле оглушенного дубинкой, который так и сидел в пыли, Вожак придержал коня.

— Скажи, уважаемый, где здесь можно хорошо пообедать? — спросил он.

Тот, не отводя взгляда от спорящих, медленно, словно во сне, поднял руку и указал на огромное строение на углу площади.

— А не скажешь ли, добрый человек, где я могу оставить коней? — продолжил Север.

Так и не посмотрев на них, коротышка указал на угол таверны где воин заметил нечто вроде коновязи. Самым интересным оказалось то, что жители Ямы не обратили никакого внимания ни на путников, ни на их животных, словно такие гости являлись к ним по десять раз на дню. Север привязал коней и подошел к остановившейся у двери подруге, которая внимательно изучала вывеску. Прибитая над дверью широкая, покрытая трещинами доска еще хранила на себе следы соблазнительного приглашения: «Промочи глотку!»

— Что-то мне не хочется здесь пить, я только перекушу.— Девушка толкнула ногой покосившуюся дверь и вошла внутрь.

В нос ей ударили запахи перекисшего пива, перебродившего вина и прогорклого жира. Север вошел следом и остановился рядом, окидывая внимательным взглядом огромный зал. Загаженные окна почти не пропускали солнечных лучей, и все освещение состояло из нещадно чадивших сосновых факелов да двух огромных очагов, разожженных в дальних углах зала. Почти половина из двух десятков столов оказалась занятой. Четыре столба, судя по всему установленные сравнительно недавно, подпирали провалившийся конек крыши. Один из столбов, переломленный посередине, носил следы небрежного или, скорее, неумелого ремонта. Над одним из очагов жарилась кабанья туша, над другим — не иначе как бычья. Бревенчатая перегородка отделяла часть зала, как видно, под кухню. К ней же примыкала занавеска, за которой явно что-то происходило.

В зале стоял оглушительный гвалт. Завсегдатаи спорили во весь голос, пошло шутили, пьяно смеялись. Соня посмотрела на посетителей. М-да, порода… Все, как один, обладали скошенными лбами, как будто по ним лупили с самого рождения. Сросшиеся брови и слюнявые оттопыренные губы придавали лицам одинаковое угрюмо-похотливое выражение. Внезапно кто-то заметил вошедших, и тут же к ним обернулась едва ли не половина собравшихся в таверне плечистых коротышек. Перепившиеся жители Ямы встретили появление Сони совершенно недвусмысленными возгласами скабрезного содержания.

— Хвам, видал?! Ну и девка!..— восхищенно протянул один.

— С дружком приперлась,— гундосо поделился своим наблюдением его сосед и разочарованно протянул: — Не отколется…

— А паренек-то хорош! — ответил ему еще кто-то.— Глянь, серьезный какой — того и гляди забодает!

Говорившие так и остались неизвестными, но зато слова их привлекли к Северу с Соней внимание остальных пьянчуг. Налитые кровью глаза загорелись, на отечных лицах заиграли довольные ухмылки, которые тут же гасли одна за другой, едва только коротышки сталкивались со спокойным взглядом Вожака.

Задира застрекотала, сидя на плече девушки: запахи явно не нравились ей. В этот миг к вошедшим подскочил низенький толстяк и согнулся в раболепном поклоне.

— Что желают благородные господа? — елейным голоском поинтересовался он, ни на мгновение не переставая чесаться.

— Для начала — стол почище и место посветлее,— брезгливо поморщившись, высказала пожелание Соня.

— Прошу за мной.

Все так же кланяясь и почесываясь, толстяк начал пятиться, пока не уперся пухлой задницей в первый из столбов-подпорок. Тогда он позволил себе разогнуться и неожиданно резво проскакал в середину зала к относительно чистому столу, который тут же принялся усердно тереть не первой свежести тряпкой.

— Садитесь, господа. Сейчас и свечи принесут.

Взъерошенный мальчуган с таким же, как и у всех взрослых, скошенным лбом принес подсвечник с сальной свечой. Соня недовольно потянула носом: вони от свечи оказалось явно больше, чем света.

— Чего изволите откушать?

Толстяк осклабился, обнажив в угодливой ухмылке желтые кривые зубы, часть которых торчала вперед. При этом он не переставал кланяться с размеренностью маятника, а рука так же старательно скоблила тело то здесь, то там.

— Кабанью ногу,— ответил Север.— Если есть приличное вино, принеси кувшин. Если нет, налей в него чистой воды.

На последней фразе он подбросил серебряную монету, а толстяк опять-таки неожиданно ловко поймал ее на лету и, мгновенно сунув в рот, проверил на прочность. Удостоверившись, что серебро настоящее, он начал кланяться и чесаться еще быстрее и, пятясь, скрылся за дверью.

— Теперь я понимаю, отчего у него такие зубы,— заметила Соня, осматриваясь.

Все вокруг старательно и увлеченно жевали, словно позабыли об ее существовании. Впрочем, нет. Так ей показалось только на первый взгляд. Правда, справа за соседним столом один из плечистых коротышек и впрямь жрал так, будто до этого голодал не один год. Соня на миг остановилась на нем взглядом. Почувствовав некое беспокойство, обжора оторвался на миг от жаркого, но тут же зарычал и, захлебываясь слюной, впился в него зубами с новой силой и принялся рвать, пока не отодрал здоровенный кусок. Соню передернуло от отвращения, и она посмотрела на соседа обжоры. Оказалось, что тот пялится на нее, но, поймав на себе негодующий взгляд девушки, он тут же отвел глаза и принялся с неподдельным наслаждением ковырять в носу. Соня поспешно отвернулась, чувствуя, что ей уже вовсе не хочется есть.