— А как же иначе?

— Да ты приглядись, сколько троп под ногами. Придет время, и каждый найдет свою.

— А если нет?

— Ты о тех, кто не ищет?

— Хотя бы.

— Ну,— Север пожал плечами,— этих ты и не заставишь.

— Так ты предлагаешь ни во что не вмешиваться?

— Да почему же? — удивился Вожак.— Я предлагаю оставить других в покое и делать дело самому. Не справляешься, найди помощника, но не тяни за собой того, кто этого не хочет!

— А сам-то ты чем занят?

— У нас дело на юге Иранистана. Важное, но и опасное тоже. Так что, думаю, тебе лучше расстаться с нами. Не обязательно завтра, но в ближайшие дни.

— А куда мне идти? — с неожиданной тоской в голосе спросил Мурзио, и Северу вдруг стало жаль этого человека, который попусту растрачивает жизнь.— Надоели мне эти крестьяне и рыбаки,— подумав, пожаловался он.— Наверное, ты прав: они идут своим путем. Быть может, и сами не знают куда, но разве это так уж важно? — Он помолчал.— Вы хоть и странные, а хорошие люди. Разрешите мне остаться с вами хотя бы на время,— попросил он, глядя в сторону.

— Зачем это тебе? — удивился Вожак.— Я ведь не преувеличил, говоря, что наше путешествие опасно. Ты можешь и погибнуть.

— Пусть,— посмотрев ему в глаза, спокойно ответил зингарец, и Север понял, что тот не кривит душой.— Вы спасли мою жизнь и теперь вольны распоряжаться ею. Во всяком случае, я хочу отплатить вам тем же.

Север взглянул на Соню, и та, не раздумывая, кивнула.

— Ладно,— согласился Вожак и тут же подумал, не совершает ли еще одну ошибку.— Ты говорил, что исходил этот край вдоль и поперек,— перевел он разговор на другую тему.— Расскажи, что ждет нас на юге и как туда безопасней добраться?

— Это и просто, и сложно,— подумав, ответил Мурзио.— Простота в том, что край этот гол как…— запнулся он, ища подходящее сравнение.

— …Череп митрианского жреца,— с невозмутимым видом подсказала Соня.

Гана прыснула, а Мурзио непроизвольно дотронулся до выбритой макушки, улыбнулся — ну и характер! — и кивнул.

— Верно,— согласился он.— Можно сказать и так, дочь моя. В этом простота, но в том же и сложность: нам ведь придется обходить селения стороной.

Соня уже во второй раз услышала этот совет, и первый же опыт подтвердил его правильность, но, быть может, именно поэтому рассердилась.

— Да почему же мы должны обходить стороной селения?! — воскликнула она.

— Это Иранистан,— ответил митрианец и пожал плечами.— Здесь не любят безбородых.

Внимавшая ему со всей доступной ей серьезностью Гана снова прыснула, потом не выдержала и рассмеялась: видно, представила себя с бородой.

— Не удивляйся,— пояснил жрец, вполне уже освоившийся в обществе красавицы-насмешницы и красотки-хохотуньи.— В Иранистане безбородым называют не только того, у кого нет бороды, но и любого, кто хоть чем-то отличается от прочих. К ним относят и тех, у кого действительно нет бороды, и блондинов,— он посмотрел на Гану,— и в особенности рыжих, а также всех, кто отмечен каким-либо физическим недостатком. Всем им приписывают хитрость и коварство и относятся, в лучшем случае, настороженно.

— Так это из-за отсутствия бороды тебя попытались обезглавить?

— Ну, не совсем так,— помявшись, ответил Мурзио.— Как я сказал, я здесь уже четыре года, и все это время в каждой из посещаемых мною деревень с удручающим постоянством повторялось одно и то же. Сперва меня принимают за странствующего нищего монаха и окружают почетом и поклонением. Потом во мне начинают видеть слабоумного, и мои проповеди никто не слушает. Затем я превращаюсь в отступника, и меня начинают избегать, как чумного.

— Интересная цепочка,— хмыкнул Север.— И что же происходило после этого?

— Как только я замечал, что на меня начинают косо смотреть, я уходил.

— А сейчас, как я понимаю, не успел? — засмеялась Соня.

— Так оно и есть,— смиренно согласился Мурзио.

— А кто эти пятеро? — поинтересовался Вожак.

— Двое — просто подручные,— пожал плечами митрианец,— а те трое, что спорили, сипахи — главы этой и двух соседних деревень, что лежат севернее по течению Ильбарса.

— Странно…— задумчиво протянула Соня.— Даже в Заморе, где не слишком-то возятся с неугодными, ты неизбежно предстал бы перед судом.

— Может, так оно и происходит в Заморе,— не стал спорить жрец,— но здесь Иранистан. Среди сипахов бытует пословица: шах правит в Аншане, а эта земля принадлежит мне. Так что сипах — он владыка для людей своего села и судья для любого очутившегося в его владениях. Я побывал в двух соседних селах, когда Балаша и Хамана не было там, а сюда пришел, когда Кобад отправился в гости к Хаману, но тут неожиданно нагрянули все трое. Вот так и возник спор: каждый из них считал себя вправе разделаться со мной по собственному усмотрению.— Он невесело усмехнулся.

— Не стоит печалиться.— Соня ободряюще кивнула ему.— Посмотри на происшедшее иначе: ты жив! — Девушка взглянула на плывущие по небу облака.— Небо синее, солнце светит! — Она кивнула на верхушки скал.— Да. Утро было мрачным,— согласилась она.— Зато день выдался радостным, а вечер золотым! Чего же тебе еще?! — Она насмешливо посмотрела на жреца.

— Все так,— вымученно улыбнулся тот.— Но четыре года жизни пропали впустую,— заключил он с горестным вздохом.— С этим можно смириться, но это совсем не радует…

— Многое в жизни зависит от твоей точки зрения,— заметил Север.— Отнесись к происшедшему не как к краху, а как к уроку. Как к жестокому уроку, который преподал тебе Рок.

— Ты веришь в предначертанность судьбы? — удивился Мурзио.

— Если хочешь, то отчасти да,— не стал спорить Север.

— О, Митра! — воскликнул жрец, закатив глаза и молитвенно сложив на груди ладони.— Воистину невежество твое превыше северных гор и глубже океанских впадин.

— Да ладно тебе! — добродушно отмахнулся Вожак.— Зато моя вера дает мне простые правила на каждый день. И одно из них гласит: помни вчерашний день, живи сегодняшним, думай о завтрашнем, и душа твоя обретет покой.

— По-моему, думать стоит только о вечном,— заметил Мурзио.

— Ну, думай о вечном,— пожав плечами, согласился Вожак. Он видел, что зингарец не склонен воспринимать чужое мнение, и потому не настаивал..— Но расскажи нам, как мы пойдем дальше? Учти: нас четыре всадника, восемь коней и двое волков.

При этих словах Задира прыгнула к нему на колени и, встав на задние лапы, зацокала, глядя человеку в лицо и возмущенно жестикулируя. Мурзио изумленно уставился на зверька.

— Ну, извини, милая! — усмехнулся Север.— Если не заметят меня, то уж тебя, поверь, и подавно. Поэтому я перечисляю только крупных животных и не упоминаю ни тебя, ни тем более Вестницу и вороненка.

— Она что — тоже? — спросил жрец, переведя изумленный взгляд со зверька на человека.

— Разумна? — Вожак вопросительно посмотрел на толстяка.— Конечно! И Задира, и вороненок, и Вестница, и Вулоф с Вилвой. Кони тоже умны, но лишь как кони.

— Пресветлый Митра! — взмолился зингарец.— Как же ты допустил такое!

Соня нахмурилась, ясно давая понять, что ей не нравится такой подход, но пока молчала.

— Перестань.— Север поморщился.— Ты противоречишь сам себе. Если, по твоему разумению, Митра направил нас тебе на выручку, то, значит, он и зверей направил тоже, потому что в твоем спасении они участвовали с нами наравне. И, следовательно, они угодны Подателю Жизни,— закончил он насмешливо.

Мурзио ошарашенно уставился на воина.

— Мне такие соображения не приходили в голову,— признался он и тут же спохватился.— Мы пройдем. Иранистан пустынен, но не настолько, чтобы по нему не сумел тайно пробраться такой немногочисленный отряд. Главное, не углубляться на запад, где край гол и каменист. Впрочем, и на востоке нам тоже делать нечего. Ближе к морю много такыров. В засушливое время года это бесплодная пустыня, которая в сезон дождей превращается в вязкое болото. Нам лучше держаться между ними. Сперва я поведу вас майелиновыми рощами,— пообещал митрианец.— Дальше начинаются буксовые рощи, иногда настолько большие, что правильнее бы их назвать лесами.— Он помолчал, прежде чем спросить.— А куда вы направляетесь?