Сердце красавицы бешено заколотилось в груди, когда она услышала вдруг, что дверь и впрямь отворилась. Человек медленно вошел, закрыл ее за собой и задвинул засов. Кучулуг… Злые слезы брызнули из глаз, но Халима не открыла их, словно боялась разрушить мечту, все еще туманившую взор. Она даже не пошевелилась, просто продолжала стоять и слушать, как он подкрадывается к ней сзади.

У нее дыхание перехватило от одной только мысли, что на месте Кучулуга мог оказаться Север. Халима запрокинула голову, и гирканец начал покрывать поцелуями ее высокую шею, точеные плечи.

— Ты плачешь, любимая? — неожиданно нежно прошептал он, поворачивая девушку лицом к себе.

Прежде он никогда не говорил таких слов, и это так не походило на Кучулуга, что ее затрясло от возбуждения. Дрожащими руками она принялась срывать с него одежду, желая только одного: чтобы все произошло как можно быстрее, пока не рассеялась иллюзия.

То ли что-то изменилось в самом гирканце, то ли заметная перемена отношений так подействовала на него, но сегодня он вел себя не как обычно. Он стал мягче и нежнее, что еще больше взволновало Халиму. Она стонала объятиях Кучулуга, хотя видела перед собой Севера, но даже это не охлаждало ее, а наоборот, добавляло остроты ощущениям. Она и представить не могла, что и Ханторек когда-то представлял на ее месте Соню.

Под утро они успокоились.

Халима лежала на смятых простынях и думала о том, что после сегодняшней ночи не угомонится до тех пор, пока рядом с ней вместо гирканца не окажется Север. И Кучулуг поможет ей в этом…

Если бы тот, к кому так пренебрежительно относилась девушка, мог прочесть ее мысли, он тут же свернул бы на сторону ее хорошенькую головку. Но он ни о чем не догадывался, и его грубая душа ревела от дикого восторга, потому что он наконец-то почувствовал, что провел ночь с любящей женщиной, а не просто с человеческой самкой, удовлетворяющей похоть.

Как ни странно, оба к утру поняли, что влюбились. Только Кучулуг полюбил ту, которую обнимал, а Халима того, о ком мечтала. Но об этом знала только она.

Свою вторую ночь в темнице Соня провела не в пример лучше первой, хотя бы потому, что знала: она жива и здорова. По крайней мере, тело ее здорово. Девушку по-прежнему мучил вопрос о том, что же они с ней сделали.

Она прекрасно помнила лопавшуюся кожу на ногах и запах горящей плоти. Даже сейчас стоило подумать об этом, как она ощущала жар пламени и дикую боль, скрутившую тело.

Шумно выдохнув, она встала. В коридоре послышались шаги, и пленница невольно насторожилась. Как она устала от этих шагов за дверью темницы, от постоянного страха за себя и мыслей о том, что ждет ее завтра. Сегодня… Сейчас!

Дверь отворилась, и в камеру вошел Север. Подняв голову, Соня с вызовом посмотрела на него.

— Я же велела тебе убираться,— прожигая его взглядом, напомнила девушка.— Или ты забыл?

— Как же, помню,— Север едва заметно кивнул,— Но прошла ночь. Я надеялся, что ты переменишь решение. Я хочу поговорить с тобой.

— Неплохо бы узнать, хочу ли этого я,— язвительно заметила девушка.— А у меня нет ни малейшего желания. Убирайся!

— Ну уж нет! Я пришел говорить с тобой и буду говорить, нравится это тебе или не нравится!

— О, боги! — взмолилась Соня.— За что мне такое наказание?!

Она обернулась к Северу, готовая выплеснуть ему в лицо все, что накопилось на душе, но, когда взгляды их встретились, руки девушки безвольно опустились, и голова поникла. Долго копившаяся злость мгновенно исчезла, оставив после себя неприятную пустоту.

— Говори,— устало вздохнула она.

— Посмотри мне в глаза,— попросил он.

— Да?! — вскинулась она с новой силой.— Может, еще поцеловать тебя, дорогой?

— Мне нравится твоя откровенность,— усмехнулся Север,— да и мысль, признаюсь, хороша. Но это после. Сначала дело.

— Ах, ты…— прошипела Соня, и щеки ее вспыхнули.

— Успокойся.— Вожак взял ее за плечи и тихонько встряхнул.— Я просто хочу, чтобы ты не только услышала, но и поняла все, что я скажу тебе.

— Хорошо,— неожиданно согласилась девушка,— говори. Только не стоит убеждать меня, что

Разара мне как мать, Халима как сестра, ну и так далее.

— Да я не собирался даже упоминать о них,— удивился Север.— С чего ты взяла?

— О чем же тогда?

— Да о тебе! О ком же еще? Ты должна выжить. Я хочу этого,— добавил он чуть тише.

— Неужели? С чего это вдруг такая трогательная забота?

— Ну,— он пожал могучими плечами,— у меня есть свой интерес.

— Какой это?

— Мне давно подыскивают напарницу…

— Напарницу? — перебила его девушка, впервые позабыв о раздражении.

— Именно,— подтвердил Вожак.— Мать-настоятельница считает, что мужчина и женщина составляют идеальную пару для предстоящих дел, но ты — первая, кто, по ее мнению, равен мне.

— Ого! — усмехнулась Соня,— Какого ты высокого о себе мнения!

— Я ведь сказал: по ее мнению,— мягко поправил девушку Север,— а не по моему.

— Ну, надеюсь, ты хоть не обиделся? — Она ехидно улыбнулась.

— Да нет, шути на здоровье,— в тон ей отозвался Север и тут же посерьезнел.— До сих пор я работал один, но вчера мать-настоятельница вернулась из Похиолы, и, судя по ее рассказу, нас ожидают бурные времена. Это значит, что мне недолго оставаться одному, и я хочу, чтобы моим напарником стала ты.

— Он хочет! — опять вспылила Соня.— А у меня ты спросил?!

Она явно стремилась хоть на ком-то сорвать накопившуюся злость.

— Вот я и спрашиваю.

Девушка вздрогнула и так растерянно посмотрела на него, что ему даже показалась: она не выдержит и расплачется.

— Ты не говори пока ничего,— поспешил добавить он, поняв, что она наконец-то начала воспринимать его слова всерьез,— просто послушай, что я расскажу. Не хочу пугать тебя, но скажу прямо: дела твои плохи. Ханторек продолжает настаивать на твоей казни, а Халима хоть и защищает тебя на словах, но я ей не слишком верю. Мать-настоятельница не говорит ни «да», ни «нет», но, похоже, до крайности раздражена твоим непокорством.

— Видно, песенка моя спета,— невесело усмехнулась Соня.

— Согласись,— попросил Север,— и я попробую отстоять тебя.

— А если нет, так, значит, нет?! — вспылила Соня, и Вожак сокрушенно покачал головой: ну что за характер!

— Да пойми ты наконец! — повысил он голос.— Если ты говоришь «да», то я знаю, какие доводы мне привести, а если «нет», то понятия не имею, как убедить мать-настоятельницу сохранить жизнь послушнице, от которой вреда больше, чем пользы! Ну?!

— Да-а-а!!! — рявкнула она.

— Вот и прекрасно,— спокойно сказал Север.

Он коротко кивнул девушке и вышел. Прямо из подвала Вожак поднялся к матери-настоятельнице, но, когда вошел, понял, что время для визита выбрал не совсем удачное. Разара беседовала с Хантореком.

— Прошу прощения.— Север остановился на пороге,— Я не знал, что не вовремя.

— Нет, нет, Север. Останься,— ответила Разара.— Отцу-настоятелю пора. Карета давно ждет его.

— Все-таки я могу надеяться? — начал было тот, но договорить так и не успел.

— Ты все узнаешь, когда вернешься,— грозно возвысив голос, произнесла мать-настоятельница таким тоном, что любой бы понял: настаивать бессмысленно.

Однако Ханторек, видимо, не считал себя «любым». Он открыл рот, явно намереваясь продолжить спор, когда мать-настоятельница, потеряв остатки терпения, гаркнула: «Карета ждет!!!» — и указала рукой на окно. Отец-настоятель осекся и, посмотрев на Разару, сообразил, что если сейчас не выйдет в дверь, то через мгновение вылетит в окно. Проглотив раздражение, он молча поклонился и вышел. Север изумленно смотрел на Владычицу. Никогда еще ему не приходилось видеть ее в таком состоянии: лицо пунцовое от гнева, глаза горят, руки мелко трясутся.

Вожак налил в кубок вина и подошел к ней.

— Возьми, Владычица,— сказал он.— Тебе надо успокоиться.

Она кивнула, принимая кубок, и некоторое время задумчиво стояла, потягивая вино маленькими глотками. Север остановился рядом. Карета с гербом Волчицы на дверях двинулась вперед в сопровождении на сей раз двух десятков всадников, вооруженных арбалетами. Вожак подумал, что, окажись у них в тот раз не два, а десять арбалетов, они, возможно, сумели бы отбиться.