Лишь Клаф, одетый в комбинезон цвета хаки, резко выделялся на общем фоне. Сменить привычную одежду на чудо-костюм он наотрез отказался. К его лицу прилип неуклюжий респиратор, а вооружен он был устрашающего вида автоматической винтовкой с подствольником.

– Мы на подходе к примерному району боя. Дальше нужно соблюдать особую осторожность, – заявил Клаф.

– Привал, – скомандовал Странник впервые с момента, когда группа покинула поверхность Тромба.

– А здесь не холодно, – заметил один из оперативников, усаживаясь на дно тоннеля.

– До поверхности около полукилометра. Температура растет с глубиной, – пояснил Клаф.

– Тридцать пять градусов и пятьсот двадцать два метра, – уточнила Ида. Клаф удивленно посмотрел на нее.

– Мы можем сканировать окружающее пространство на несколько километров, – пояснил Сан Саныч.

– Так вы можете видеть все туннели вокруг?

– Можем.

– И людей в них?

– Людей, к сожалению, нет. Из-за температуры. Она здесь почти совпадает с температурой тела человека. А что, входов в катакомбы поближе к месту боя нет?

– Есть один. Я через него и выходил в прошлый раз, когда наткнулся на контрразведчиков. Но теперь его, скорее всего, обнаружили. Соваться туда сейчас опасно.

– Ну, все. Всем отдыхать, – вмешался Странник. – На отдых восемь часов. Дальше нам могут потребоваться все наши ресурсы.

Походные синтезаторы выдали порции пищи, и все принялись утолять голод. А еще через пятнадцать минут все члены группы, кроме Сан Саныча и Иды, уже крепко спали.

Алексей на время отдыха отключил даже дежурные рецепторы, чего обычно никогда не делал, зная, что на «homo artificialis» в плане безопасности можно положиться полностью. Поэтому на глубокий отдых ему хватило пяти часов. Проснувшись, он какое-то мгновение лежал, пытаясь просканировать окружающее пространство. Однако не только слух, но и другие органы чувств не принесли никакой информации. В катакомбах царила абсолютная, неестественная тишина.

Алексей поднялся и подошел к Сан Санычу с Идой, молча сидевшим в некотором отдалении от спящих людей. Однако Странник знал, что для общения им не нужны слова. Чтобы не побеспокоить спящих разведчиков, он тоже перешел на один из способов связи вне звукового диапазона.

– Воркуете?

– Не только. Пытаемся просчитать дальнейшее развитие событий.

– И что получается?

– То, что контрразведка оставила на месте боя засаду в надежде, что кто-нибудь поинтересуется судьбой радистов – сомнений не вызывает. Это аксиома. Вопрос в том, сняли они ее или еще нет. Здесь много факторов, просчитать которые невозможно. Поэтому рассмотрим два варианта. Первый: засада еще на месте. Стоит ли нам в этом случае вступать в бой? Может ли это нам что-нибудь дать в плане поисков?

– Вряд ли.

– Тогда следующий вопрос. Сможем ли мы обойти место боя так, чтобы не вступать в схватку с агентами безопасности?

– Это зависит от конкретного расположения туннелей на месте сражения. Это будет ясно, когда мы его точно локализуем.

– Верно. Вариант второй: засада уже снята.

– В этом случае все проще. С вашей помощью по следам микрочастиц, оставленных радистами, мы сможем проследить их путь по тоннелям. Ведь ваши возможности в этом плане покруче, чем у сотни специально натасканных собак – ищеек, не в обиду вам будет сказано.

– Совершенно верно. Мы можем проследить даже следы от их дыхания, осевшие на стенках туннелей. Если же засада не снята, и обойти ее по готовым туннелям не получится, придется вступить в бой. Мы могли бы проложить и новые туннели в обход, но велик риск раньше времени обнаружить наши возможности противнику.

– Согласен. Скажи, а вы сможете в этих условиях обнаружить засаду заранее?

– Почти наверняка да. Мы сможем уловить шум от дыхания людей за несколько сотен метров. Да и опять же микрочастицы: вряд ли участники засады не обследовали ближайшие туннели хотя бы на полкилометра вокруг. Мы это сразу обнаружим.

– Ясно. Тактика боя в таком случае очевидна: подойти к месту засады в режиме невидимости и атаковать агентов с применением бесшумного оружия.

– И лучше, если эту проблему решим мы с Идой. Наши возможности обнаружить затаившихся агентов гораздо выше.

– Пожалуй, ты прав. Мы будем вам только мешать.

– С этим разобрались. Давай-ка теперь поговорим за жизнь. До подъема еще целых два с половиной часа. А то в суматохе последних событий у нас и времени-то не было пообщаться.

– С удовольствием. У меня к вам накопилась целая куча вопросов.

– У нас тоже есть ряд тем. Ладно, давай начнем с твоих вопросов.

– Первый к тебе, Ида. Я давно хотел спросить: как ты смогла просуществовать миллион лет в полном одиночестве на этой базе и притом, извини, не сойти с ума?

Ида звонко рассмеялась:

– Неужели ты думаешь, что я миллион лет сидела там и таращилась в экраны? Да я за это время «бодрствовала» максимум год. Я активизировалась всего несколько десятков раз, а все остальное время была «в отключке». Автоматы «будили» меня, только тогда, когда не могли справиться с ситуацией сами.

– Что-то в этом роде я и предполагал… Но больше всего меня интересует вот что: что изменилось в вашем восприятии мира после инициирования новых технологий Предтеч? И что вы узнали об истории самих Предтеч? Куда и зачем они ушли?

– Хорошие вопросы… Ты, как всегда, зришь в корень. Хочешь честный ответ?

– Конечно, – несколько недоуменно ответил Странник.

– Видишь ли, от моих откровений ты можешь испытать некоторый шок…

– Подожди, дай попробую ответить я, – вмешалась в разговор Ида. – Что касается первого вопроса, Алексей. Ты помнишь, на сколько порядков увеличились наши вычислительные мощности после инициирования технологий Предтеч?

– Кажется, на несколько порядков. Но причем здесь это?

– Сейчас поймешь. Наше быстродействие увеличились на двенадцать порядков и достигло величины цифры с тридцатью нулями. Между тем «человек разумный биологический» с мозгом из нейронов – то есть вид, к которому относишься и ты – имеет теоретический предел скорости обработки информации, и этот предел учеными рассчитан. Он обусловлен количеством нейронов человеческого мозга, количеством соединений между ними и скоростью, с которой эти соединения способны обрабатывать информацию. Ученые подсчитали, что это где-то порядка десять в шестнадцатой степени операций в секунду. Такая производительность мозга плюс емкость его памяти делает человека тем, кто он есть, она же ставит предел его возможностям. Такой предел есть и у всего человечества в целом: это предел для одного индивидуума, умноженный на количество индивидуумов. С учетом населения всех известных нам планет, это десять в двадцать пятой – десять в двадцать шестой степени. Наши возможности как минимум на четыре порядка превышают эту величину. Это означает, в том числе и то, что мы можем создавать магические технологии. Тему магических технологий вы не раз обсуждали с Вилором Коном. Помнишь? Это когда интеллектуальных ресурсов всего человечества не хватит для создания таких технологий.

– Конечно, помню. Ни один человек не в состоянии сделать, например, телевизор, если принимать в расчет весь объем знаний, который нужен для этого: начиная от изготовления необходимых сплавов и заканчивая технологией сборки микросхем. Нужны знания тысяч, десятков тысяч людей.

– Совершенно верно. И есть задачи такой сложности, с которыми не в состоянии справиться все человечество целиком. У него просто не хватит людей и времени, чтобы разобраться во всех нюансах проблемы. Мы можем решать подобные задачи. Это говорит о том, что человек, как биологический вид, подошел к пределу своих возможностей. Но человечество в целом с учетом наших возможностей – а мы себя однозначно относим к представителям человечества – далеко еще не достигло своего предела.

– Уж не хочешь ли ты сказать, что вы теперь в десять тысяч раз умнее всего человечества?

– Нет, конечно, – рассмеялась Ида. – Интеллект – это не только объем памяти и скорость обработки информации. И даже не столько. Это еще и духовная составляющая. Или, говоря компьютерным языком, программа. Давно доказано, что с точки зрения физики человек является биологической машиной по переработке информации, ибо все, чем он занимается, в конечном итоге сводится именно к этому. Как и любая машина по переработке информации, биологическая машина имеет программу. Такой программой у человека является душа. Возможно, это звучит обидно, но подумай сам: именно порывы души подвигают человека писать музыку, сочинять стихи или доказывать теоремы, задействуя в той или иной степени потенциал своего мозга. Конечно, душа – это не жесткая статичная программа первых компьютеров – вычислителей. Она постоянно меняется под воздействием на её владельца внешних факторов – радости, страха, общения с друзьями или книгой, чувства любви, наконец. Она усложняется и повышает интеллект человека, если последний стремится к этому и работает над собой. Или же упрощается, если её владелец махнул на себя рукой. Тогда человек скатывается до уровня животного. Немалую роль для качества души-программы у человека играет и закрепленная в генах наследственность, которую можно охарактеризовать как составную часть души-программы человека, обусловленную суммарными усилиями его предков в развитии этой программы. Но у нас-то с тобой программы одинаковые! У тебя человеческая душа – программа, но и у нас она человеческая! Конечно, наши души – программы отличаются, как и души всех людей вообще. Однако различия эти не носят глобального характера. Тот факт, что ученые нашли способ переписать человеческое «Я» на электронные носители, не меняет ровным счетом ничего, если доказано, что исходная матрица и её электронный аналог идентичны. А что произойдет в плане выполнения задачи, если на двух компьютерах с одинаковым программным обеспечением, но разной мощности выполнять одну и ту же задачу?