— Меня выписывают завтра, — сказал Лебедев. — За мной приедет Гуров. Я попросил его пожить у меня, пока окончательно не поправлюсь.

— И это правильно, — согласился Звягин. — Кстати, Гуров вчера был у меня. Мы с ним подработали кое-какие мелочи, относящиеся к твоему перелету, в частности кое-что насчет радиооборудования и, особенно, насчет кабины. Наши заводские конструкторы выдвигают такую идею: строить фюзеляж твоего самолета таким образом, чтобы в случае вынужденной посадки на землю кабина меньше всего пострадала. Оказывается, можно так расположить амортизационные пружины, что при какой-нибудь непредвиденной аварии весь фюзеляж придет в негодность, а кабина останется цела.

— И мы в ней тоже, — добавил как бы шутя Лебедев.

— Само собой. Из-за вас-то и стараемся, — отозвался Константин Иванович. — Теперь дальше…

— Ну, а дальше все понятно. Непроницаемость фюзеляжа для посадки на воду. Парашютное приспособление к кабине на случай аварии в воздухе…

— Конечно, ты все знаешь раньше нас, раньше, чем это придумали конструкторы, — довольным тоном сказал Константин Иванович. Он любил Лебедева за его прозорливый ум, за точность и аккуратность изложения мыслей.

В самый разгар разговора, когда Звягин сообщил ему последнюю новость, что ему, вероятно, скоро дадут для руководства еще один номерной завод и если уж строить модель машины, о которой думают Бутягин и Груздев, то только там, — опять послышались мягкие шаги сестры и осторожный скрип двери.

— К вам, товарищ Лебедев, посетительница.

Лебедев в удивлении быстро приподнялся с койки:

— Кто? — Он ногами искал на полу туфли. — Посетительница?

Он слышал, как Константин Иванович, приосаниваясь, откашлялся:

— Халат запахни, Антон. Туфли вот я к тебе придвигаю. Надел?

Лебедев оправил воротник халата, сунул ноги в туфли, по привычке ладонью пригладил волосы. Пожалел, что не может посмотреть на себя в зеркало. Спросил Звягина:

— Как вид у меня, Костя?

Тот оглядел его:

— Правильный вид, кавалерский! Ну, приглашай… Кто это к тебе?

Лебедев пожал плечами:

— Не знаю.

Звягин приподнялся со стула:

— Ну, я мчусь дальше. Батюшки, двадцать минут!..

Голос сестры прозвучал рядом:

— Посетительница ждет вас в саду, товарищ Лебедев.

Тут Звягин заторопился еще более:

— До свидания, Антоша. Завтра увидимся.

Вдогонку Звягину Лебедев крикнул с обычной своей шутливостью:

— Буквально увидимся!

Он выпрямился и покорно протянул руку сестре:

— Пожалуйста, проведите меня в сад.

Сестра повела его по коридору в вестибюль. Лебедев шаркал туфлями; боясь споткнуться, сосчитал ступеньки лестницы с террасы в сад. Ощутив под ногами гравий садовой дорожки, остановился. Тихий голос сказал близко:

— Это я, Лика Груздева… Не узнали?

Лебедев приложил руку к сердцу:

— Не ожидал, лестное слово! Но по голосу узнал сразу. Здравствуйте, Лика.

Он обменивался с Ликой рукопожатием, а сам думал: «Туфли на босу ногу, халат… Сегодня не брился… Бррр!..»

Он запахнул полу госпитального халата:

— Вы, Лика, простите, что я принимаю вас в таком виде. Отведите меня к скамеечке. Тут около фонтана есть такая, в тени.

Лика провела его за руку несколько шагов:

— Здесь?

— Спасибо. Именно тут. Ну, вот мы и сидим. Погода хорошая. Как облачность?

— С утра было много облаков. Такие, знаете, клубами, как дым из трубы… А сейчас — солнце. Какой тут фонтан!.. И рыбки в бассейне… Я уж посмотрела…

— Выздоровлю, и я посмотрю, — сказал Лебедев. — Но, Лика, чему я обязан, что вы навещаете меня? Важное дело?

— Я принесла вам привет от папы. Он вчера приехал из клиники, разговаривал по телефону с Николаем Петровичем.

— Как их здоровье?

— Отлично. Николай Петрович тоже уже дома. Папа, кажется, и вам звонил. Только к вам трудно сюда дозвониться. Мама сказала, чтобы я навестила вас. Я знаю: если хвораешь, то всегда приятно, когда навещают.

— Я тронут, Лика. Спасибо.

— Ребята из нашей школы, как узнали, что вы хвораете, тоже взволновались. Они вас знают. Просили и от них передать привет.

Лебедев почувствовал себя растроганным:

— Им тоже мой привет. Самый искренний, сердечный.

— А сейчас как ваше здоровье, Антон Григорьевич? — волнуясь, спросила Лика.

Лебедев ответил мягко:

— Все обошлось благополучно. Завтра снимут повязку. Товарищи отвезут меня домой, и через сутки я — опять за работу полным ходом.

Он добавил твердым тоном старшего товарища:

— Будут ребята и подруги спрашивать, передайте, что все хорошо.

Лика дотронулась до руки Лебедева:

— Они прислали вам цветы. На память о вашем выздоровлении.

Лебедев осторожно принял цветы. Они тонко и сладко пахли, как дорогие духи.

— Спасибо… какой чудесный запах!

— И вот еще…

В руках Лебедев ощутил два свертка.

— Что такое?

Очень тихо, почти виновато, Лика вымолвила:

— Это — пастила и печенье… Вам к чаю.

В тоне этих слов Лебедев почувствовал, что Лика сейчас сконфужена. Он пришел ей на помощь и заговорил бодро и уверенно:

— Спасибо еще раз. Вы — молодчина! Мне как раз нехватало к чаю печенья и пастилы. Спасибо… Яблочная?

— Пополам. Яблочная и рябиновая. Можно попробовать…

— Давайте.

Лика шуршала бумагой, развертывая сверток с пастилой. Лебедеву думалось: «Славная эта Лика!.. Пастилы принесла, чудачка…»

— Берите, Антон Григорьевич, справа — яблочная…

Они стали есть вкусную, ароматную пастилу.

— Товарищ Лебедев, на перевязку! — прозвучал голос сестры.

Лика попрощалась. Лебедев слышал ее осторожные удаляющиеся шаги. Держась за руку сестры, он ощущал хорошую, уверенную бодрость. Вдохнув аромат цветов, которые прижимал левой рукой к груди, сказал тихо:

— Какая у нас прекрасная, цветущая родина!.. Какая молодежь!.. Сейчас последняя перевязка. А завтра я уже буду снова видеть… и опять за работу… Перелет все-таки состоится.

— Сейчас поползет…

— А я говорю, не поползет. Зачем ему ползти?

— Вот увидишь…

— Не поползет!

— Ну, тогда ты, знаешь, кто?

— Кто?

— Скептик.

Лика сердито качнула головой и укоризненно посмотрела на черноволосого круглолицего паренька, который усердно водил карандашом по большому листу бумаги, разостланному на широком столе.

— Скептик, так скептик, — проворчал тот. — Я свое дело знаю. Начерчу вам ход лучей, а там как знаете.

— Это не значит — коллективно работать, если только свое дело сделал, да и ручки сложил!

В школьной лаборатории при машинно-тракторной станции имени товарища В. М. Молотова Лика сейчас же сделалась признанной руководительницей группы юных натуралистов. Стараниями агроакадемии, которая шефствовала над школой, лаборатория была оборудована необычайно заботливо: шкафы с обширным инструментарием, лабораторные столы, два террариума, большой аквариум с проточной водой, полка со справочниками. На стенах висели чертежи и диаграммы работы самих юных любителей. Летний отдых Лики, как и всегда, был наполнен кипучей деятельностью.

Широкое окно было распахнуто настежь. В комнату вливалась радостная свежесть солнечного летнего утра. На подоконнике возвышалось сложное самодельное сооружение из банок, трубочек и рычажков. Худощавый подросток сосредоточенно работал над прилаживанием тонкой резиновой трубки к стеклянному баллону. Не отрываясь от работы, он выговорил тихо, но твердо:

— Опять дискуссию затеяли? Лика, не мешай Воде делать чертеж. А ты, Водя, не раздражай Лику. Точечка.

— Да мы ничего, — послюнявил Водя кончик карандаша, от чего губы у него накрасились, будто он ел уголь. — А вот Лика обозвала меня скептиком. Послушай, Семен, это очень ругательно?

— Напротив, очень ласкательно.

Семен приладил трубку, подергал, крепко ли прилажена.

— Готова. Я этого дня, может быть, год дожидался. «Ботаническая группа Лики Груздевой с участием двух ее ассистентов ставит экс-пе-ри-мент…» Ого!