Вот машину привезли к опытному полю, и она грузно осела на рыхлой почве.

Бутягин посмотрел на машину таким взглядом, как будто никогда раньше не видал ее. А ведь он знает в ней каждый винтик и каждый рычаг. Его волнение усилилось. Лоб покрылся влажной испариной. Он вынул носовой платок и долго вытирал им лицо.

— Не надо так волноваться, — сказала подошедшая Шэн: — это вредно.

А Груздев ходил вокруг машины, осматривал, все ли в порядке, и приговаривал тихонько:

— Тяжеловата вышла ты, матушка. Да на первый раз уж ладно… Не осрами, кормилица!

Бутягин молча смотрел на своего друга, а в голове вертелись цепкие мысли: «И мы не в последних рядах… Наша работа — борьба за утверждение социализма, за машинизацию, за урожай!»

Груздев отошел от машины, потирая руки:

— Отлично, Николай Петрович!

Бутягин очнулся, выпрямился, крикнул:

— Начинаем… Зерно сюда!.. Закладывайте!..

Сзади кабины приоткрылось небольшое жерло, и девяносто килограммов наилучшей пшеницы «альбины 117», дающей самую белую муку во всем мире, высыпались в приемник «Урожая».

— Садитесь, Владимир Федорович, — предложил Бутягин.

Конструктор легко вспрыгнул на возвышение и сел за управление. Еще раз оглядев машину, крикнул громким срывающимся голосом:

— Готов!..

Константин Иванович шагнул к машине и заговорил, обращаясь к присутствующим:

— Товарищи, за этим опытом следит весь наш заводский коллектив, вся наша наука, наша советская общественность, наша партия… На заводе мы приложили все усилия, чтобы дать стране большую модель машины в срок, указанный нам правительством. Мы закончили выпуск модели досрочно! Заверяем, что мы удесятерим наши силы и также досрочно овладеем техникой серийного выпуска машины «Урожай».

Бутягин распорядился:

— Дайте сигнал на силовую установку.

— Есть сигнал! — ответил техник и весело махнул флажком.

На краю поля двое других техников уже установили громоздкий энергетический передатчик с мелкими металлическими сетками. Один из них склонился над полевым телефоном. Через несколько секунд в ответ раздались два резких, отрывистых гудка академической электроподстанции.

Груздев поймал излучение. Внутри машины забились моторы, она двинулась вдоль опытного поля. Сбоку машины шагал Бутягин. Он не мог оставаться с другими и спокойно созерцать. Нет, ему необходимо сейчас бежать, не отставая ни на сантиметр. Груздев оборачивался к Бутягину, кричал что-то, но за тарахтением машины Бутягин не слыхал ничего.

Машина добралась до конца поля и остановилась. Груздев спрыгнул, схватил Бутягина за руки:

— Ну… — и тут оба они оглянулись.

Там, где прошла машина, попрежнему лежала пустая полоса черной земли, взрыхленная и молчаливая.

Альтиметр показывал все ту же высоту — 9 тысяч метров. Карта на роликах быстро развертывалась. С начала перелета прошло немного больше суток. Цель перелета казалась совсем близкой.

«Огненная Земля»… Красивое название! — подумал Лебедев. — Увидим!»

Под самолетом сейчас не было видно ни скал, ни островков, — лишь развертывался однообразный фон океанской шири. Самолет мчался на юго-восток. Лебедеву пришло на ум сравнение: «Самолет — только муха и летает под громадным стеклянным голубым колпаком». Впереди быстро тянул неизвестный самолет.

— Принял радио, — сказал Гуров: — «Привет старому знакомому». И опять осечка… Эфир молчит.

Лебедев взглянул на карту. «Гиблые места? И, кажется, первый сюрприз?»

Он впился взором вперед: «Повидимому, кто-то из старых знакомых, американских летчиков. Ничего, я тебя сейчас догоню, голубчик! Посмотрим, что ты за птица».

Он дал полный газ: «Не вам тягаться с советскими самолетами!» И тут же ахнул от изумления: неизвестный самолет прямо на глазах исчез, растворился, как кусочек сахару в стакане кипятку, — пропал бесследно.

— Василий Павлович, — закричал Лебедев, — самолет впереди пропал, сгинул!

— Сигнала о помощи не было. Радио молчит.

«Надо помочь людям, — принял решение Лебедев. — Пошарю, может быть куда-нибудь на воду сели…» Отдал приказание Гурову:

— Снижаюсь для помощи самолету, терпящему аварию… А ты поглядывай…

— Есть поглядывай!

Берясь за рычаг, Лебедев подумал: «Гиблое местечко…»

Изменил курс самолета на девяносто градусов и снизился. Самолет был рассчитан для возможных посадок на воду. Фюзеляж и нижние несущие поверхности были сделаны водонепроницаемыми. «Красная звезда» могла садиться на воду, как летающая лодка.

Летя почти над водой, Лебедев отметил, что океан, к счастью, в этот момент оправдывал свое название: он действительно сейчас был «тихий». Сделав несколько кругов, Лебедев тщательно вглядывался в однообразную темнозеленую рябь океанских вод. Никаких признаков самолета ни в воздухе, ни в воде не было.

— Василий Павлович, чудо какое-то! Ты ничего не видишь?

— Все глаза проглядел. Пропал самолет. Постой, дай-ка налево… Скала виднеется.

— Вижу, — пробормотал Лебедев и подумал: «Теперь, Антоша, осторожность!»

«Красная звезда» мягко села на воду и поплыла. Лебедев выработал план действий. Он пустил самолет, превратившийся теперь в морскую аэролодку, описывать большой круг вокруг скалы, действительно торчавшей из воды. Потом начал суживать круг по спирали, постепенно приближаясь к скале. Осторожность была нужна, чтобы случайно не напороться на подводный риф.

— Человек! — закричал Гуров.

— Вижу.

Приблизительно в километре от неизвестной скалы Лебедев увидал на воде колеблющуюся точку. Направил самолет южнее и заехал так, что солнце оказалось позади.

Теперь он рассмотрел, что на слабых волнах покачивается резиновая спасательная лодка, надутая воздухом, которой обычно снабжаются на случай аварии гидросамолеты.

Лебедев уменьшил подачу бензина в мотор, и «Красная звезда» через минуту почти поровнялась с лодкой.

Сидевший в лодке человек поднял короткое весло, как бы сигнализируя о помощи. Лицо его было закрыто широкими пилотскими очками. Он что-то кричал, но Лебедев не мог понять ни слова. Вопросы Лебедева через рупор на русском, французском и немецком языках остались без ответа. Незнакомец кричал на неизвестном Лебедеву языке. Лебедев попробовал свои знания английского языка:

— Кто вы? Вы — пилот снизившегося самолета?

Незнакомец подплыл на лодке к фюзеляжу и неожиданно, к удивлению Лебедева, спросил по-русски, со знакомым странным акцентом:

— А вы кто?

Лебедев перегнулся через борт:

— Я — советский летчик Лебедев. Совершаю перелет в Южную Америку. От Гонолулу впереди меня шел чей-то самолет. Несколько минут назад, несмотря на совершенно тихую погоду, он неожиданно кувырнулся и растаял.

Сидевший в лодке засмеялся:

— Вы сказали замечательно: «рас-та-ял». Только на русском языке нашлось подходящее определение. Совершенно верно: некий самолет «растаял».

Человек сдернул с лица очки и сделал иронический приветственный жест:

— Кажется, мы знакомы?

Перед Лебедевым на лодке сидел Штопаный Нос. Лицо его скривилось в однобокую гримасу:

— Вы не будете продолжать перелет.

Лебедев прищурил глаза и протянул вопросительно:

— Почему? — а сам шарил в кармане рукоятку автоматического пистолета, переводя рычажок на «огонь».

— Потому, что вы много знаете. Потому, что вы видели гибель самолета. Потому, что вы любите старые газетные вырезки и делаете из них выводы, которые мне не нравятся. Не пытайтесь искать оружие, иначе оно сейчас взорвется в вашем кармане.

Лебедев улыбнулся:

— Я нахожусь в запретной зоне?

— Да. Вам грозило уничтожение. Но я не хочу, чтобы вы «растаяли». Вы — человек особой породы. Вы предусмотрели опасность, о которой не подозревает никто.