Неровный свет отблесков огней проплывающих мимо вагонного окна селений время от времени озарял силуэты попутчиков. Луиза безрадостно спрашивала себя: будет ли она когда-нибудь чувствовать радость — и будет ли она когда-нибудь вообще что-то чувствовать? Она еще не опомнилась от сумасшедшей спешки через пихающийся, гуляющий, напористый поток уличного движения Сиднея, от стремительного бега по эстакадам и бесконечным лестницам Центрального вокзала. Она еще не поняла необратимости просьбы: «Один билет во второй класс до Нандойи, пожалуйста», когда наконец подошла ее очередь к билетной кассе. Она вообще ничего не чувствовала с той ужасной минуты, когда мистер Кларк медленно снял старомодные очки в роговой оправе, посмотрел на нее с обиженным удивлением в добрых голубых глазах и произнес:

— Ну, мисс Стейси, надеюсь, вы понимаете — у нас нет другого выхода. Мы вынуждены немедленно отказаться от ваших услуг. Компании важно поддерживать безупречную репутацию, а в свете доказательств, которые мисс Пул, к счастью для нас, обнаружила, у нас нет выбора. Так что заберите свои документы. Миссис Берджес выдаст вам зарплату, когда будете уходить. — Он увидел немое огорчение, которое Лу не смогла скрыть, и взорвался — почти закричал от разочарования и раздражения: — Право, мисс Стейси, я не могу понять, почему вам взбрело в голову подделывать цифры в книге мелких поступлений! Вы же знали, что всегда можете обратиться ко мне, если у вас личные затруднения! Устраиваясь к нам на работу, вы сказали, что у вас в Австралии никого нет. И мы бы постарались как-то вам помочь. До сих пор ваша работа была вполне удовлетворительной. Мне казалось, что вы искренне заинтересованы в процветании фирмы. Я даже предложил мистеру Уорингу, чтобы он взял вас с собой на строительный объект, чтобы вы познакомились с местностью на практике, а не только на бумаге. А теперь… — Он горестно вздохнул, взял злополучную приходную книгу и, пробормотав: «Пойдемте, мисс Пул», в сердцах толкнул дверь, ведущую в кабинет.

Анжела Пул поспешила за ним, и Лу заметила злобное торжество в красивых глазах девушки.

Лу и Дик Уоринг остались одни в ужасной, напряжённой тишине. Лу не выдержала первой:

— Дик, ты ведь не думаешь, что… что я могла… Дик, ты должен знать меня лучше! Неужели ты веришь, что я могу сделать такое! Зачем мне рисковать своей работой и… счастьем из-за такой пустяковой суммы? Ведь еще на прошлой неделе мы вместе планировали, что начнем копить деньги для нашей будущей совместной жизни? Дик, ведь ты не думаешь, что я начала копить деньги подобным образом?..

Аккуратно вытянув укутанные пледом затекшие ноги, стараясь не задеть ноги спящего напротив мужчины, Лу подумала, что перестала чувствовать именно в тот момент. С какой-то болезненно-ошеломленной отстраненностью она вспомнила отвращение на лице Дика, брезгливость в его голосе, когда он холодно обронил:

— Не вижу смысла обсуждать!

Он взял со стола кипу чертежей, с непреклонным видом запихнул их в портфель и удалился из комнаты — и из ее жизни.

Лу сама не понимала, как пережила полные отчаяния дни. Недоверие Дика разбило ей сердце, а той жалкой суммы, что удалось скопить, хватит ненадолго. Лу понимала, что надежда занять хорошую должность испарится, едва она назовет прежнее место работы — компанию «Кларк, Кроссинг и Пул».

Ей сообщили, что недостающая сумма вычтена из ее жалованья, а у девушки не было сил протестовать и оправдываться — чувство полной безнадежности охватило ее. Она не присваивала этих денег, но что значит ее слово против слова Анжелы Пул, красивой самоуверенной племянницы младшего компаньона фирмы? Анжела невзлюбила ее с первого взгляда. А уж когда стало ясно, что Дик Уоринг увлекся Лу не на шутку, сдержанная антипатия этой девицы переросла в открытую враждебность. Для Лу много значили дружелюбие и внимание Дика. Ведь она совсем недавно приехала в Австралию, и небрежная симпатия новых знакомых только подчеркивала одиночество девушки. Все были поглощены своими делами: бежали на свидания, строили планы на уик-энд, всегда находили время улыбнуться и спросить: «Ну, Лулу, как тебе жизнь у антиподов?» или «Есть какие-нибудь новости с той стороны?» Но не задерживались, чтобы услышать ответ, и не приглашали присоединиться к их увлекательным мероприятиям. Наверное, она казалась сдержанной, тихой и неприметной на фоне самодовольных и жизнерадостных молодых людей, которых Лу повсюду встречала.

Они не могли знать, что причиной ее сдержанности был страх перед бедностью. У нее действительно не было лишних денег, чтобы тратиться на развлечения, и она боялась возможных приглашений, означающих лишние расходы. Для нее жизнь была серьёзным делом: надо обеспечить себя в чужой стране, укрепить свою пока столь хрупкую материальную стабильность, сохранить независимость, когда так хочется опереться на чье-то надежное плечо. А еще Лу нужно было писать сестре в Англию жизнерадостные письма о том, что все в порядке, ей ужасно нравится здешняя жизнь, она нашла прекрасную работу, где ее неопытность не мешает ей быть полезной, она сняла малюсенькую, но уютную квартирку, расставила свои немногочисленные вещи и устроила «дом»; и она обрела чудесного друга — Дика.

Именно Дик прокатил ее по крутому пролету моста Харбор, откуда открывается потрясающий вид на город, доки, верфи и причалы, на сверкающую гладь воды сапфировых заливов, словно пальцы синей океанской ладони тянущихся отхватить кусочек суши.

С ним было легко и уютно. И можно было весело смеяться, уворачиваясь от соленых брызг, которые так и норовили окатить их с ног до головы, когда они плыли на пароме от Круглого причала до Мэнли. Они притопывали в такт веселой мелодии маленького оркестра, гуляли по палубе, хрустя чипсами, восхищались изумительными пляжами, пока пустующими из-за межсезонья, которые простирались вдоль побережья кремово-золотыми дугами, окаймленными пальмами.

Именно Дик показал ей знаменитый зоопарк в парке Таронга и от души забавлялся, глядя, как она кормит обезьян. Он сводил ее в Олимпийский плавательный бассейн и снисходительно посмеивался, когда она в страхе визжала на крутых поворотах американских горок в парке аттракционов. Постепенно Лу расслабилась и почти забыла о том, как тяжело расставалась со своими близкими там, в Англии.

Срывающимся голосом Лу заставила себя сказать Норе:

— Мне было очень хорошо с тобой и близнецами. Но теперь Джеймс вернулся из Нигерии. Тебе не будет одиноко. Рикки и Питер заходятся от восторга, потому что их папа вернулся насовсем, и вы наконец-то станете счастливой полной семьей. А я хочу пожить самостоятельно. Думаю, ты меня поймешь. Да и комната моя тебе понадобится — дети уже не младенцы.

Нора протестовала, Джеймс тоже, но не слишком настойчиво: если он и жалел об ее отъезде, то лишь потому, что они теряли бесплатную прислугу и няньку. Лу души не чаяла в Норе, но Джеймс не упускал случая намекнуть, что она лишняя в их семейном кругу.

После трагической гибели родителей Луиза, пока доучивалась в пансионе, приезжала на каникулы к Норе и Джеймсу. И они содержали ее, пока девушка училась на курсах машинописи. Намеки Джеймса ускорили стремление Луизы поскорее найти работу. Из своей зарплаты машинистки она вносила долю в их семейный бюджет. К тому же три года тщательной экономии позволили ей без страха уйти из их жизни, когда Джеймс окончательно вернулся из-за границы.

Острая тоска по дому и неуверенность в завтрашнем дне стали забываться благодаря душевной теплоте Дика и радости, которую дарило ей общество этого симпатичного молодого человека. Анжеле это явно не нравилось…

Теперь, в сумрачном купе поезда, быстро уносящего ее в ночь через Синие горы, девушку вновь охватило чувство страха и неуверенности. Замерзшей рукой Лу протерла окно и, вглядываясь в залитые холодным лунным светом причудливые картины проплывающих мимо долин и ущелий, подумала, что сердце ее теперь такое же холодное и неприступное. «Господи, Луиза О’Доннел Стейси, куда подевалась твоя храбрость, из-за которой ты сейчас трясешься в этом поезде? Возьми себя в руки, дорогая. И смотри в будущее, а не в прошлое».