Клима отчего-то заклинило, и он даже целое расследование провел, составив на Фому подробную характеристику. В общем и целом выходило, что ученик он был так себе, но целеустремленный, всегда получавший то, к чему проникался интересом, будь то пятерка по контрольной на спор или скоростной забег по стометровке. Зато товарищем он был надежным и верным - друзья очень жалели о том, что после армии Фома не вернулся в родной город.

С места службы Клим тоже получил хорошие отзывы. Выходило, что Фома - абсолютно обычный парень, которому просто не повезло в жизни, а не какой-то там испорченный улицей разгильдяй. Климу было совестно. Незаурядный фокусник запомнился ему еще с самой первой встречи там, на рынке, сумел удивить его твердым характером в Доме, покорил смелостью, отвагой и чувством юмора на ринге, тем более он, Фома, похоже, симпатизировал ему в ответ. Но Клим захотел все и сразу, потому что он был всем, а Фома, как он считал изначально, практически никем, по правде говоря, голодранцем и шлюхой он его считал. Он растолковал явную симпатию к себе как распущенность и теперь буквально локти кусал от опрометчивого решения.

И вот сейчас, стоя напротив Фомы, он не знал, что вообще нужно говорить в подобных случаях, и тогда сказал просто:

- Слушай, - он нервно почесал лоб, - прости меня.

Фома предсказуемо закатил глаза и закусил нижнюю губу - он не верил в раскаяние человека, хотя оно было на самом деле искренним. После всего пережитого пара брошенных слов казались какой-то подачкой, формальностью, сказанной лишь потому, что так было нужно.

- Я сильно выпил - продолжал Клим, набравшись смелости и прямо взглянув на своего собеседника. - В меня словно бес вселился... Короче, мне жаль, что я так сделал.

Фома тяжело вздохнул и не ответил. В холле никого, кроме охранника, стоявшего невдалеке, не было и мужчины могли общаться совершенно свободно, практически без лишних свидетелей.

- Если я что-то смогу для тебя сделать, - вкрадчиво начал Клим, не зная, куда девать руки. Он то совал их в карманы, то дергал на байке шнурки, то почесывал гладко выбритый подбородок, - ты только скажи.

Первым желанием Фомы было, естественно, послать этого самоуверенного типа ко всем чертям. Ему хотелось этим своим отказом доказать Климу, что тот властен далеко не над всеми, доказать, что у него есть гордость и свобода выбора. Да, он бы доказал Климу свою независимость, однако... тем самым он лишил бы себя, именно себя возможности доказать, опять же, себе самому, что он чего-то да сможет добиться.

Гордость и свобода не всегда идут рука об руку. Его нынешняя свобода лишала Фому возможности помочь одному-единственному человеку, который действительно нуждался в этом - Марии. Марии, которая была похожа на его мать, Мария, которая потом, после выписки с бесплатным неподходящим протезом вместо глаза наверняка будет страдать от боли и загноения. Фома просто жаждал сделать доброе дело, а эта самая гордость лишала его свободы выбора.

- Так что же? - выжидающе осведомился Клим. Он очень хотел, чтобы Фома обратился к нему с какой-нибудь просьбой. Он бы сделал это одолжение, и понемногу совесть бы прекратила донимать его истерзанную душу. Но теперь, зная Фому, он ясно понимал, что тот не простит, что Фома потерян для него навсегда.

- Мне нужна тысяча долларов, - твердо, с решимостью произнес Фома.

Брови Клима удивленно приподнялись. Вот те раз! Он просчитался!

- Не для себя, - продолжил Фома, в нерешительности теребя свой паспорт. - В третьей больнице лежит человек, Мария, ей нужна операция на глазу. В общем, нужна тысяча долларов. Мне просто так не надо, я буду работать, я буду каждый месяц вам отдавать, за год рассчитаюсь, может и раньше, честное слово! - карие глаза Фомы возбужденно загорелись. Он очень сильно хотел помочь, помочь даже с такого жизненного ракурса, в котором оказался. Его темные брови приблизились к переносице, между ними залегла глубокая складка, придавая взгляду энергию честности и жар душевного запала.

Клим несказанно удивился тому, что Фома просит не для себя, он хочет отработать эти деньги, не просто взять, а отработать - необычный молодой человек не уставал поражать его своей честностью, открытостью и самоотдачей.

Клим не отвечал, пытаясь прочесть на лице собеседника хоть какой-нибудь намек на ложь, но тягучий янтарь неповторимых глаз, подобно меду притягивающий его грубое, медвежье внимание, обманывать не мог. И тогда Клим решился на такую проверку:

- Я сам оплачу операцию, полностью, и прослежу, чтобы все прошло как надо, не давая тебе наличности на руки. Такой вариант подойдет?

Лицо Фомы просветлело. Он и не понял, что это был элементарный тест на чистоту помыслов:

- Конечно! Это самый лучший вариант! - он доверчиво улыбнулся, словно ребенок, и, обняв рюкзак, будто плюшевого мишку, продолжил. - На днях я устроюсь на работу и тогда начну вам выплачивать. Клим Анатольевич, третья больница, четвертая палата, Мария, у которой кровать возле самого окна, я не знаю ее фамилии, ну вы же разберетесь, правда?

- Правда, - тяжелым, грудным голосом отозвался Клим, как завороженный разглядывая Фому. Еще вчера он мысленно клялся себе в том, что и думать забудет о слишком молодом для себя человеке, но он уже слишком много о нем знал. Все эти дни Клим просто питался этой информацией, он слишком искренне заинтересовался открытым и честным юношей - это не давало ему так просто пойти на скучные условия Фомы.

К тому же внешний вид его недавнего гостя, открытая соблазнительная шея, к которой он прикасался так грубо, обнаженные запястья, которые он сжимал с такой силой, пухлые губы, которые он целовал с такой страстью, манили к себе просто непреодолимо. И демон-искуситель кровожадным червем зашевелился в его подпорченном сердце.

- Фома, не нужно отдавать мне деньги по частям. Я хочу, чтобы ты их сразу отработал. Сразу. Ты понимаешь? - Клим пошло облизал губы и прищелкнул языком настолько похабно, что Фома даже покраснел при этом, не решаясь ответить. - Не бойся. Я клянусь, что не причиню тебе никакого вреда. Вот тебе истинный крест, - и Клим отрывисто совершил крестное знамение.

Нужно было что-то решать. Свобода, выражающаяся в помощи своему ближнему или бессильная гордость? Фома решился. Он провел рукавом по глазам, словно стряхивая с ресниц пылинки, шморгнул носом и очень тихо спросил:

- Когда приходить?

Клим обрадовался настолько, что это даже было заметно со стороны, хотя он всячески пытался скрыть накатившее чувство. Он потер ладонью щеку, будто бы ища случайную небритость, а потом с удовольствием произнес:

- Завтра. Давай ровно в десять? Днем все твои дела порешаю, - по-отечески заверил его Клим, в своих фантазиях уже путешествуя в следующем дне. - Давай тогда до завтра и на «ты».

- Хорошо, - вымученно выдавил из себя Фома, - до завтра, Клим.

9. Музыка и картина

   Фома умудрился удрать из приюта сразу после ужина. Времени до десяти оставалось немерено и можно было провести его в городском парке, но сильный дождь, промозглый и холодный, свел на нет подобные намерения. До дома Клима было полчаса езды на автобусе и еще минут десять пешком, но все остальное время нужно было где-то перекантоваться, и Фома выбрал первое попавшееся крыльцо - крыльцо кинотеатра.

К вечернему сеансу подтягивались люди, они приближались к ступеням, стряхивали зонты и заходили вовнутрь помещения. Фома взглянул на афишу - какая-то мелодрама. Это совсем не привлекало, но дождь превратился в ливень, люди все тянулись и тянулись, покупая воздушную кукурузу и билеты, улыбаясь и радуясь тому, что они сейчас вот здесь, в тепле, им вкусно, а потом будет еще и интересно. Фоме захотелось того же самого, что зовется благополучием, чтобы как раньше, когда родители были живы и дома всегда ждали.

Фома вывернул карман куртки, казенной, грязно-синего цвета, и оценил состояние своих финансов. Состояние было весьма плачевным, но черт возьми! Этого хватало и на билет в кино, и на автобус - так пусть все катится в тартарары - он идет на премьеру!