— Да, но с Логрусом мне сподручнее.

— Попробуй при случае испытать обоих и сравнить.

— Зачем?

— У меня возникли кое-какие предчувствия. Расскажу, как только проверю.

Призрак исчез.

Я выругался и умыл лицо.

Когда я выглянул в окно, там кружился снег. Я выдвинул ящик стола, нашел ключ. Кое-что надо было сделать незамедлительно.

Я вышел в коридор, но после первых же нескольких шагов меня остановил звук. Я постоял, потом двинулся мимо лестницы. Звук нарастал. К тому времени как я добрался до длинного коридора, идущего мимо библиотеки, стало ясно, что вернулся Рэндом. Никто другой не умеет так барабанить — да никто и не посмел бы коснуться королевских барабанов, даже если б умел.

Я миновал приоткрытую дверь в конце коридора и повернул направо. Моим первым движением было войти, отдать Судный Камень и объяснить, что произошло. Однако я вспомнил слова Флоры: честность, прямота и открытость тут до добра не доведут. Мне не хотелось верить, что это — общее правило, однако сейчас честность и прямота вынудили бы меня долго и нудно объясняться, в то время как я хотел бы заняться совсем иным; мало того, очень может быть, что Рэндом запретил бы мне этим заниматься.

Я дошел до дальнего входа в столовую, заглянул внутрь. Пусто. Справа, насколько я помнил, панель отодвигается. Стена между библиотекой и столовой полая, а на ней — не то веревочная лестница, не то крючки, по которым можно добраться до потайного входа на библиотечную галерею. Если мне память не изменяет, там же можно спуститься по винтовой лестнице в пещеру. Я надеялся, что эти сведения мне не понадобятся, но уже достаточно проникся семейным духом, чтобы меня потянуло подслушивать и подглядывать, тем более что, судя по приглушенным голосам из полуоткрытой двери, Рэндом был в библиотеке не один. Если знание и вправду сила, то лишним оно не окажется, особенно в моем уязвимом положении.

Панель легко отодвинулась, я посветил внутрь волшебным светом и одним махом запрыгнул сам. Довольно быстро вскарабкался по стене, медленно и тихо отодвинул следующую панель — спасибо, кто-то поставил перед нею большое кресло. Я мог, оставаясь невидимым, смотреть из-за правого подлокотника в северный угол комнаты.

Играл действительно Рэндом, а Мартин, весь в коже и металлических цепочках, сидел перед ним и слушал.

Рэндом вытворял нечто невиданное. Он играл пятью палочками — держал по одной в руках, под мышками и в зубах. По ходу игры он перекладывал их — изо рта — под мышку, из-под мышки — в правую руку, из нее — в левую, из левой руки — под мышку, а оттуда — в зубы. И ни разу не сбился с ритма.

Это завораживало. Я смотрел, пока он не перебрал все. Старые королевские ударные меньше всего напоминали пластиково-люминесцентную мечту джаз-рокмена: тарелки размером с боевые щиты, куча тамтамов и пара больших барабанов, освещенные, словно Корэл в кольце огня. Они были сделаны до того, как малые барабаны стали тонкими и нервными, большие — съежились, а тарелки гипертрофировались и начали гудеть.

— Никогда такого не видел, — сказал Мартин. Рэндом пожал плечами:

— Валяю дурака помаленьку. Научился у Фредди Мура в тридцатых, в Виктории, когда он играл с Артом Ходсом и Максом Камински. А может, и не там. Не помню. Это еще была эстрада, никаких тебе микрофонов и плохой свет.

Приходилось напяливать на себя черт-те что или откалывать такие вот штучки, чтоб народ ходил слушать.

— Жалко, что им приходилось искать дешевой популярности.

— Ага, вы никогда не рядились черт-те во что и не швыряли в толпу инструментов.

Наступило молчание. Мартинова лица я не видел.

— Я не о том, — наконец произнес Мартин.

— И я не о том, — отозвался Рэндом. Он бросил три палочки на пол и заиграл снова.

Я прислонился к стене и стал слушать. Через какое-то время я вздрогнул, услышав саксофонное соло, и выглянул.

Играл Мартин — стоя по-прежнему спиной ко мне. Видимо, саксофон лежал прежде за стулом. Мелодия отдавала Риччи Колем, я даже удивился, как мне нравится. И чем больше мне нравилось, тем сильнее я чувствовал себя лишним. Поэтому я тихонько отодвинул панель, пролез внутрь и задвинул ее снова. Спустился, выбрался в столовую и решил выйти в другую дверь, чтобы не проходить мимо входа в библиотеку. Музыка еще слышалась, и я пожалел, что не умею, как Мэндор, заключать ее в самоцветы. Впрочем, не знаю, как бы Судному Камню понравилось нести в себе «Блюз дикаря»[12].

Я собирался пройти по восточному коридору до пересечения с северным, то есть почти до своей комнаты, повернуть налево, подняться по лестнице в монаршии покои, постучаться и отдать Камень Вайол. Я надеялся, что она удовлетворится самыми краткими объяснениями. А если нет, все равно лучше рассказывать ей, чем Рэндому. О многом она не догадается спросить. Разумеется, со временем Рэндом меня поймает и все равно будет пытать. Однако чем позже, тем лучше.

Я как раз проходил мимо отцовской комнаты. Ключ был со мной, я собирался заглянуть сюда позже — зачем, по-моему, ясно и так. Впрочем, если я уже здесь, почему бы Не сэкономить время?

Я отпер дверь и вошел.

Из вазы под зеркалом исчезла серебряная роза. Странно. Я сделал шаг. В дальней комнате разговаривали, но тихо — слов было не разобрать. Я замер. Возможно, он там. Но не ворвешься же к человеку в спальню, особенно если он, судя по всему, не один — тем более к отцу, тем более после того, как отпер дверь своим ключом.

Я вдруг страшно смутился. Мне захотелось убраться как можно скорее. Я расстегнул перевязь с Грейсвандиром в чужих ему ножнах и повесил на одежную вешалку возле двери, рядом с коротким военного покроя пальто, которого прежде не видел. Потом выскользнул за дверь и тихонечко ее запер.

Неловко получилось. Неужто отец и впрямь время от времени здесь появляется, загадочным образом избегая внимания? Или в его комнате происходят явления совсем иного порядка? Я слышал, будто в некоторых старых помещениях есть двери в подпространство, надо только уметь ими пользоваться. Там тебе и дополнительный чуланчик, и возможность приходить и уходить незамеченным… Об этом тоже стоило спросить Дворкина. Может, у меня под кроватью — карманная вселенная. Никогда не проверял.

Я быстро пошел прочь, но возле угла остановился. Дворкин считает, что Судный Камень защитил меня от Пути (если тот и впрямь хотел меня уничтожить). Однако, если носить Камень слишком долго, он погубит владельца Поэтому Дворкин посоветовал мне отдохнуть, а затем мысленно пройти сквозь Камень, чтобы приобрести большую силу того же Пути и заодно и щит от его возможных атак. Интересное умопостроение. Вот и все остальное тоже: умопостроения.

Я добрался до коридора, ведущего влево к лестнице и вправо к моей комнате, и остановился в сомнении. Впереди, слева, напротив обычно пустующих комнат Бенедикта, была гостиная. Я вошел и плюхнулся в глубокое кресло. Мне так мало надо: разделаться с врагами, помочь друзьям, очистить мое имя от налипшей на него грязи, разыскать отца и хоть как-то договориться со спящей ти'игой! А там можно было бы продолжить прерванный Wanderjahr[13]. Из этого следует, что я вновь должен задать себе уже почти риторический вопрос: насколько я хочу посвящать Рэндома в свои дела?

Я вспомнил, как он в библиотеке играет дуэт с почти чужим ему сыном. Когда-то мой дядюшка вел довольно разгульный образ жизни и вовсе не хотел править этим архитипическим миром. Однако отцовство, брак, выбор Единорога, видимо, сильно его изменили — укрепили характер и заставили отказаться от многих былых увлечений. Сейчас, по-видимому, он увяз в заботах о Кашфе и Бегме, вероятно, вынужден был недавно прибегнуть к убийству и пойти на унизительный мир ради сохранения политической стабильности в пределах Золотого Кольца. А кто знает, какие хлопоты и неурядицы готовит ему завтрашний день? Хочу ли я взваливать на него дополнительный груз, когда вполне могу разобраться своими силами, не тревожа и не беспокоя его? И наоборот, если я втяну Рэндома в эту историю, он скорее всего запретит мне многое, стеснит мою свободу действий. Хуже того, может всплыть вопрос, о котором давно и благополучно позабыли.