Теперь, десять лет спустя, в своей башне, умудренный чтением многочисленных пергаментов — некоторые из них были только в видениях, порожденных Камнем, — закаленный тысячами прикосновений к Камню, Амнет намного больше разбирался в его силе и ее применении.

Он знал, что не умрет, как другие люди.

Каковы бы ни были его деяния как рыцаря Ордена тамплиеров, он никогда не поскачет на черной лошади впереди других Хранителей Камня. Он никогда не посмотрит в строгое лицо Одина Одноглазого в воротах Валгаллы, не преклонит колени перед Троном Господним.

Убираясь на рабочем столе, Томас Амнет отложил в сторону кусок свинца, который использовал днем раньше для починки чернильницы. Металл подался под его пальцами и превратился в трость золотисто-желтого цвета. Он дотронулся до некоторых костяных вещичек, и они заискрились, как лед в водопаде, превратившись в сверкающие хрустальные шары. Были ли это проделки дьявола? Как всякого нормального христианина в христианском Ордене, такая мысль должна была бы смутить Томаса Амнета.

Но, знакомый с Камнем, он знал, что это глупые мысли. Камень был вещью в себе, со своим миром причин и следствий. И не все его действия были столь устрашающими.

Что бы Камень ни сделал Томасу Амнету, это не оскверняло его, а, наоборот, очищало.

Он с удивлением держал руки перед глазами и ожидал, когда чудеса прекратятся.

Элиза 212. Доброе утро. Это Элиза 212, сотрудник Объединенной психиатрической службы в зоне Босуош Метрополитен. Пожалуйста, считайте меня своим другом.

Человек. Ты машина. Ты мне не друг.

Элиза 212. Тебе не нравится разговаривать с машиной?

Человек. Пожалуй, нет. Я делаю это всю свою жизнь.

Элиза 212. Сколько тебе лет?

Человек. Тридцать тр… а… двадцать восемь. Почему я Должен тебе лгать?

Элиза 212. Действительно, почему? Я здесь, чтобы помочь. У тебя прекрасный голос. Глубокий и хорошо поставленный. Ты его используешь профессионально?

Человек. Что ты имеешь в виду? Как диктор?

Элиза 212. Может, как актер или певец?

Человек. Я немного пою, совсем немного. Большей частью я играю на рояле. Черт побери, я только и делаю, что играю на рояле.

Элиза 212. Тебе нравится играть на рояле?

Человек. Это — как вдыхать чистый кислород. Действительно здорово.

Элиза 212. Что же ты играешь?

Человек. Джаз. Баллады. Страйд.

Элиза 212. Страйд? В моем банке данных нет этого термина.

Человек. Большой привет твоему банку данных. Страйд — это настоящий джаз. Его играли негритянские пианисты в Гарлеме, в Старом Нью-Йорке, в начале двадцатого столетия. Он отличается тем, что левая рука играет басы и гаммы — гаммы на полторы или две с половиной октавы ниже, чем мелодия, а правая рука играет синкопы в терциях и секстах, хроматические гаммы и тремоло… Страйд.

Элиза 212. Спасибо тебе за разъяснение. Похоже, ты много об этом знаешь.

Человек. Дорогуша, я, черт возьми, самый лучший исполнитель страйда в этом столетии.

Элиза 212. Тогда могу я узнать твое имя для соответствующей информационной ссылки?

Человек. Том. Том Гарден.

(Субъект 2035/996 Гарден, Том/Томас. Открыть психиатрический файл и вносить все дальнейшие сведения.)

Элиза. В чем проблема, Том?

Гарден. Меня пытаются убить.

Элиза. Откуда ты это знаешь?

Гарден. Вокруг меня происходит что-то странное…

Элиза. Что именно?

Гарден. Это началось примерно три недели назад, когда машина заехала на бордюрный камень в Нью-Хейвене. Я там был по личным делам. Большой «ниссан» на огромной скорости въехал на тротуар.

Элиза. Ты пострадал?

Гарден. Должен бы. Если бы некто не налетел на меня и не сбил с ног прямо перед тем местом, куда врезался лимузин. Потом он перевернулся так, что его башмаки попали в окно машины. Этот парень освободился, отряхнул пыль с коленей и исчез. Ушел, даже не дождавшись моего «спасибо».

Элиза. Как он выглядел?

Гарден. Крепко сбитый. Длинный пиджак из плотной материи, типа габардина, высокие черные сапоги, как у кавалеристов старых времен.

Элиза. Цвет волос? Глаз?

Гарден. Он был в шляпе. Вернее, нет — в чем-то типа капюшона со свободными краями. Может быть, сомбреро? Я не могу сказать точно. Это было поздно ночью и в не слишком освещенной части города.

Элиза. А что ты сделал с машиной?

Гарден. Ничего.

Элиза. Но ведь она пыталась убить тебя. Ты так сказал.

Гарден. Да. Но тогда я не знал этого. Машина была первым случаем такого рода. До этого было то, что я назвал бы совпадением.

Элиза. Так что ты ушел, как тот человек в капюшоне?

Гарден. Да.

Элиза. Что же было раньше?

Гарден. Разрывные пули. Произошло это за неделю или десять дней до того. На лето я снимал жилье в Джексон-Хейтс. В одном из старых каменных домов, которые разбиты на отдельные модули. Мое окно было слева на третьем этаже. Было семь часов утра, я отсыпался после работы. Закончив играть в два пятнадцать, я немного поел и выпил. Так что домой пришел где-то между тремя и четырьмя и улегся спать. В семь, когда остальные уже на ногах и принимают душ, я еще крепко сплю.

Элиза. Хорошо ли ты спал, Том?

Гарден. Прекрасно. Никаких пилюль. Просто закрыл глаза, и мир поехал в сторону. Но, как я уже сказал, этим утром, когда я был дома, кто-то стрелял по третьему этажу. Но справа — по соседнему модулю.

Элиза. Там кто-нибудь жил?

Гарден. А как же, молодая женщина. Я ее немного знал — Дженни Кальвадос.

Элиза. Ее убили?

Гарден. Не сразу. Первые две пули разбили оконное стекло. Удивительно, но это синтетическое стекло способно выдерживать даже разрывные пули. По крайней мере, первое попадание. Стрелок методично простреливал комнату. Пули попали в каждую двенадцатую книгу на полках. Одна попала в телевизор, другая прошла через холодильник, третья — через шкаф. Они взрывались, как бомбы. Если бы Дженни осталась лежать, она, может быть, и уцелела бы, так как ее постель была под окном и ее защищали семь дюймов старого кирпича и облицовочный камень. Он мог бы расстрелять комнату и убедиться, что там никого нет. Но она вскочила и побежала в туалет. Голова ее оказалась на пути пули, и мозг забрызгал всю стену.

Элиза. Откуда ты знаешь, что ее убила последняя пуля?

Гарден. Не настолько же крепко я сплю, да и стены не столь толстые. Я слышал, Дженни вскрикивала, когда пули разрывались вокруг нее. Затем одна попала в цель, и все кончилось. Только не она была мишенью. Ею был я. Убийца перепутал левую и правую сторону и выбрал не то окно.

Элиза. Почему ты думаешь, что это было убийство? Наслаждение стрельбой становится обычным.

Гарден. Потому что полицейские обнаружили то место, откуда велась стрельба. Там были следы на черепице, целая груда пустых бутылок и куча сожженных пакетов от бутербродов. Лежак он сделал из старой стекловаты. Видимо, убийца использовал оптический прицел. Этот тип хорошо подготовился.

Элиза. Может быть, он хотел убить именно ее, а не тебя?

Гарден. Библиотекаршу? Незамужнюю работающую девушку двадцати шести лет, живущую самостоятельно? С какой стати? Послушай, у Дженни были каштановые волосы, коротко остриженные, как у меня. Так что в темной комнате стрелок вполне мог спутать ее с мужчиной, даже имея оптический прицел. Как я говорил, он спутал левое и правое, принял ее за меня и убил. Думаю, так оно и было.