Можно сказать, что в настоящее время есть серьезные причины узаконить деторождение. Ситуация может поменяться, если возникнут серьезные сомнения в не-вреде рождения, но если правительство уважает права личности, запрет все равно не будет введен. Если бы вред стал очевиден, потеря права на деторождения переживалась бы менее болезненно. И при осознании вреда в либеральном обществе от деторождения могли бы отказаться задолго до введения запрета – если он вообще будет введен при либерализме. Пока этого не случилось, деторождение может быть узаконено, даже если перед нами стоит долг воздержаться от него.

Тот факт, что право на деторождение может быть узаконено, не означает, что оно должно сохранить нынешнюю значимость. Удивительно, какой вес имеет данное право во многих сферах. Когда речь идет о деторождении, нанесение вреда (или риск) оправдывается, а в других случаях это недопустимо. Возьмем человека-носителя опасного генетического заболевания (скажем, болезни Тея-Сакса или болезни Хантингтона) или же инфекционного (скажем, СПИДа). В зависимости от болезни в некоторых или всех случаях такой человек серьезно рискует передать болезнь своему ребенку. Для генетических заболеваний риск составляет 25-50%, для инфекционных – около 35-40%. Во многих сферах не потерпели бы действий, имеющих такой же процент риска нанесения вреда, однако если речь зайдет о деторождении, общество сразу становится мягче.

Порой, как я говорил выше, на это есть весомые причины. Например, невозможно доказать виновность человека в нанесении вреда таким образом (по крайней мере, не вмешиваясь в его личную жизнь). Знал ли он, что является носителем генетического заболевания? Знала ли она, что ВИЧ-позитивна? Использовали ли они достаточные меры контрацепции? В связи с этим трудно обвинить кого-либо в безответственности (не говоря уже об уголовном наказании). Без введения ответственности за такие действия, невозможно даже предъявить гражданский иск. Однако ситуация не ограничивается терпимостью к рискующим родителям или даже поощрением таковых. Считается неправильным запрещать, предотвращать, препятствовать или даже отговаривать кого-то от рождения (даже при существовании столь огромного риска). Не имеет значения, если мы при этом не будем нарушать границ личной жизни.

Поскольку не существует ни одной естественной причины, почему вред, нанесенный посредством рождения, должен отличаться от любого другого вреда, мы должны быть готовы переосмыслить границы свободы, предоставляемой нам правом на размножение. Разрешая риск или нанесение вреда через рождение, стоит задаться вопросом: почему точно такой же вред нельзя нанести в других обстоятельствах? Придя к выводу, что в других сферах такой вред недопустим, следует так же относиться к нему и в рамках деторождения.

Ярый защитник свободы, Джон Стюарт Милл считал, что деторождение необходимо ограничить определенными рамками. Он имел в виду ситуации, когда детей заводят люди, неспособные их прокормить, однако это распространяется и на другие случаи. Он обрушивает гнев на многочисленных «писателей и ораторов, в том числе напыщенных, показных поборников ‘высоких чувств’, чьи взгляды на жизнь настолько тупы и жестоки, что они считают неудобным лишить бедняков возможности плодить бедноту в своих мастерских и работных домах».¹³ Он говорит, что государство хоть и не обязано кормить неимущих, «не может безнаказанно наедаться самому, а остальным позволить плодиться».¹⁴ Он приходит к выводу, что есть «видимые причины, чтобы превратить моральный долг не обременять общество детьми в долг законный».¹⁵

Эти резкие слова не придутся по душе либералам, желающим потакать людям в их желании заниматься отвратительно безответственным размножением. Такое отношение не лишено оснований. Есть опасность, что ограничительные меры будут применяться лишь к не имеющим власти, в то время как влиятельные люди вряд ли станут судить себя по общим стандартам.¹⁶ Но если оставить все как есть, пострадают появившиеся вследствие этого люди. Наиболее подходящий выход в ситуациях с рискованным и пагубным репродуктивным поведением, это запретить деторождение в тех случаях, когда это разумно, а также контролировать возможную предрасположенность к такому поведению.

Недееспособность и «испорченная» жизнь.

Хотя многие не готовы ограничивать право на деторождение, считается, что в некоторых случаях с моральной точки зрения неправильно заводить детей. Широко распространено мнение, что этически неправильно (сознательно или по неосмотрительности) допустить рождение ребенка с серьезными ограничениями здоровья, например – слепого, глухого, парализованного и т.д. Многие считают, что если существует риск серьезной инвалидности, лучше не начинать жизнь. Доходит до того, что некоторые предлагают обвинять таких родителей и давать их детям право подавать иски в суд за «испорченную жизнь».¹⁷

Проблема безличности и права инвалидов.

В начале второй части я рассматривал возражения на тему того, что человек с серьезной инвалидностью пострадал от своего рождения. Возражение основывается на проблеме безличности. Напомню, что это значит. Противники не отрицают, что жизнь с серьезными увечьями и инвалидностью тяжела. Действительно, так и есть. Проблема безличности заключается в том, что, хотя такая жизнь и тяжела, невозможно сказать, что не-существование, как альтернатива, лучше (т.к. не-существующий человек не может испытывать блага). Соответственно, нельзя сказать, что появление на свет причинило вред рожденному.

Из этого вытекает вторая проблема: вопрос прав инвалидов. Самые ярые защитники прав утверждают, что иметь ограничения (или некоторые из них) – не плохо. Более сдержанные говорят, что инвалидность не настолько страшна, чтобы предотвращать появление на свет инвалидов. И те, и другие порицают средства предотвращения появления таких людей на свет, что включает предварительные генетические анализы, не говоря уже об абортах. Защитники прав инвалидов считают, что эти меры принижают ценность жизни людей с ограниченными возможностями и провоцируют плохое к ним отношение. Я намерен не только объяснить свою точку зрения, но и показать, что напротив – защищаю права таких людей.

Я сосредоточу свое внимание на серьезных, но не тяжелейших, формах инвалидности. Очевидно, что защитники прав инвалидов имею в виду носителей болезни Тая-Сакса или Леша-Найхана, чьи страдания настолько сильны, что в их интересах перестать существовать. Будет по меньшей мере наивно (а скорее, невежественно) уверять, что жизнь с такими заболеваниями стоит того, чтобы родиться, или, еще хуже, не так страшна. Потому я рассмотрю случаи, когда человек лишен возможности видеть, слышать или двигаться. К таким ограничениям здоровые люди часто относятся с ужасом. Конечно, люди с этими ограничениями предпочли бы быть здоровыми.¹⁸ Но если речь идет о выборе: существовать с ограничениями или не появляться на свет вовсе, многие инвалиды предпочтут первое. Еще больше инвалидов выберут продолжение существование со своими ограничениями, нежели его прекращение. Что идет вразрез с мнением здоровых людей, которые заявляют, что предпочли бы умереть, чем иметь эти ограничения. Любопытно, что приобретя инвалидность, зачастую люди меняют свое мнение.

Из этого должно стать видно, что серьезные, но не самые страшные ограничения являются предметом разногласий, и именно поэтому я должен рассматривать эти случаи.

Инвалидность как социальный конструкт.

Защитники прав инвалидов продвигают аргумент (часто неправильно понятый), что инвалидность является социальным конструктом. Иными словами, они считают, что это общество своим мнением делает инвалидов инвалидами. Сталкиваясь с этим аргументом, люди зачастую слишком быстро его отметают, предполагая его абсурдность. Если человек не можем ходить или слышать, как это может быть мысленной конструкцией общества? Однако это не совсем правильное понимание сути аргумента. Конечно, общество не влияет на способность человека слышать и ходить. На самом деле речь идет о том, что необходимо разделять неспособность и инвалидность.¹⁹ Слепой не способен видеть, глухой – слышать, а паралитик – двигаться. Эти ограничения становятся инвалидностью лишь в определенных социальных рамках. Например, когда в здании отсутствует пандус, и неспособность ходить превращается в неспособность наравне со всеми получить доступ в здание. Защитники прав инвалидов часто говорят, что каждый человек обладает той или иной неспособностью. Например, ни один человек не может летать, но это не делает нас ущербными, т.к. существуют вспомогательные средства в виде лестниц и лифтов и т.д. Это не приходит нам в голову только лишь потому, что не иметь крыльев – нормально для человека. Если бы у всех были крылья, а у некоторых не было, бескрылые ощущали бы себя ущербными там, где для них нет специальных приспособлений. Таким образом, именно общество делает человека с определенной неспособностью инвалидом, исключая и отвергая его.