Поев и напившись, я вышел на улицу и еще раз поискал Серую Метелку. Нашел ее в их дворе, у крыльца, дремлющей, по обыкновению на ступеньке.

— Привет. Искал тебя с утра, — сказал я. — Даже соскучился.

Она потянулась и зевнула.

— Меня не было дома. Проверяла окрестности церкви.

— Внутри была?

— Нет. Но заглянула во все отверстия, куда достала.

— Узнала что-нибудь интересное?

— Викарий держит на письменном столе в кабинете череп.

— Memento mori, — заметил я. — Церковники иногда склонны к таким вещам. Может быть, он достался ему вместе с домом как часть обстановки.

— Череп стоит на чаше.

— На чаше?

— На той самой чаше. Старинной магической чаше, о которой ходят слухи.

— О! Значит, я ошибался, считая обладателем этого предмета Доброго Доктора. Один из пунктов проясняется, — протянул я. Потом добавил фальшивым тоном: — Если бы ты мне еще сказала, где находятся две волшебные палочки…

Серая бросила на меня странный взгляд и продолжала вылизываться.

— …И мне пришлось карабкаться по стене дома, — сказала она.

— Зачем?

— Услышала, как кто-то плачет наверху. Взобралась по стенке и заглянула в окно. Увидела на кровати девочку. На ней было голубое платье, а к щиколотке привязана длинная цепочка. Второй конец прикреплен к раме кровати.

— Кто она?

— Ну, немного позже я встретила Текелу… Не думаю, чтобы она так уж горела желанием побеседовать с кошкой. И все же я уговорила ее, и Текела мне призналась, что девочку зовут Линет, она дочь покойной жены викария от первого брака.

— Почему она сидит на цепи?

— Текела сказала, что ее наказали за попытку убежать.

— Очень подозрительно. Сколько ей лет?

— Тринадцать.

— Да. Все правильно. Жертвоприношение, конечно.

— Конечно.

— Какую ты ей дала в обмен информацию?

— Я рассказала ей о нашей встрече с большим человеком в ту ночь и о вероятности того, что цыгане связаны с Графом.

— Мне надо кое-что сообщить тебе о Графе. — Я подробно поведал ей о своих расследованиях вместе с Шипучкой.

— Независимо от того, на чьей он был стороне, я не могу сказать, что сожалею о его выходе из игры, — сказала Серая Метелка. — Он наводил на меня ужас.

— Ты с ним встречалась?

— Видела его однажды ночью, когда он покидал свой первый склеп. Я спряталась на ветке дерева, чтобы посмотреть, как он это делает. Казалось, он просто просочился оттуда, не двинув ни единым мускулом, просто перелился, так же, как умеет Шипучка. Потом постоял там секунду в развевающемся на ветру плаще, глядя на мир так, будто весь свет принадлежит ему и он решает, какая из его частей могла бы поразвлечь его в данный момент. А потом он рассмеялся. Никогда не забуду этот смех. Он просто запрокинул голову и залаял — не так, как лаешь ты, разве только у тебя есть особенный вид лая перед тем, как съесть что-нибудь, что не хочет быть съеденным, а это доставляет тебе удовольствие, придает особую прелесть еде… Потом он начал двигаться — превращался в разные предметы, разной формы — и вдруг улетел, как обрывок плаща, уплывающий прочь в лунном свете. Не стану утверждать, что меня не обрадовал его отлет.

— Никогда не видел ничего столь драматичного, — признался я. — Но я познакомился с ним еще ближе, и он произвел на меня впечатление. — Я помолчал. — Текела еще что-нибудь выдала тебе, кроме истории Линет?

— По-видимому, все теперь ухватились за идею, что центр — это тот старый дом пастора, — сказала Серая. — Викарий рассказал Текеле, что он когда-то стоял при гораздо большей церкви, к югу отсюда, и последний король Генрих разрушил его, чтобы доказать всем остальным серьезность своих намерений.

— Это делает его таким подходящим кандидатом, меня даже раздражает, что Граф проявил дурной вкус и пустил насмарку все вычисления.

— Ты еще не рассчитал новое место?

— Нет. Но скоро рассчитаю.

— Дашь мне знать?

— Я возьму тебя с собой, когда займусь этим, — предложил я.

— Когда это будет?

— Возможно, завтра. Сейчас я как раз собирался пройтись по дороге и посмотреть на цыган.

— Зачем?

— Иногда они довольно живописны. Пойдем вместе, если хочешь.

— Пошли.

Мы отправились вверх по дороге. Ночь опять выдалась ясная, со множеством звезд на небе. Когда мы подошли к дому Ларри, я услышал в отдалении музыку, потом увидел вспышки фейерверка. По мере того как мы подходили ближе, я стал различать в музыке звуки скрипки, гитары, тамбурина и одного барабана. Мы подбирались все ближе и наконец нашли место и спрятались ниже табора, откуда могли наблюдать за происходящим. Я чуял присутствие собак, но ветер дул в нашу сторону, и никто нас не потревожил.

Несколько цыганок постарше танцевали. Неожиданно одна из них запела, издавая протяжные, завывающие звуки. Музыка волновала, движения танцорок напоминали мне стилизованные движения длинноногих птиц, которых я видел в более благодатных краях. Повсюду горели костры, и от некоторых из них доносился запах готовящейся еды. Зрелище состояло не только из света, но и из теней, и мне скорее даже нравилось то завывание, поскольку я считаю себя знатоком в вопросах лая и воя. Некоторое время мы смотрели на цыган, зачарованные яркими цветами одежды танцорок и музыкантов не меньше, чем движениями и звуками.

Они сыграли несколько мелодий, а потом скрипач махнул рукой в сторону кучки зрителей, протянул свой инструмент и сделал приглашающий жест. Я услышал протесты, но скрипач настаивал, и в конце концов одна из женщин вышла вперед в круг света. Прошло несколько мгновений, прежде чем я узнал Линду Эндерби. Очевидно, Великий Детектив наносил очередной из своих светских визитов. На заднем плане, в тени, я различил короткую плотную фигуру его спутника.

После короткого препирательства он принял скрипку и смычок, потрогал струны и взял скрипку под подбородок так, будто делал это всю жизнь. Поднял смычок, замер на долгое мгновение и затем начал играть.

Он играл хорошо. Это была не цыганская музыка, а старинная народная песня, которую я уже где-то слышал. Закончив ее, Великий Детектив без паузы начал другую, исполнив несколько вариаций. Он все играл и играл, и игра его становилась все более и более необузданной…

Внезапно он резко оборвал игру и сделал шаг в сторону, как будто неожиданно проснувшись. Затем поклонился и вернул инструмент хозяину, и движения его в тот момент были совершенно мужскими. Я подумал о контролируемом мышлении, о мастерской дедукции, которые привели его сюда, и потом вот это — минутный срыв в необузданность, а затем обратное превращение, с улыбкой, в женщину. Я понял, что это проявление огромной силы воли, и внезапно увидел в нем гораздо больше, чем преследователя со множеством лиц. Внезапно я осознал, что он вынужден изучать, как мы изучали другие аспекты, размах нашего предприятия, и в конце концов даже может оказаться прямо за нашей спиной, что он почти стал игроком в каком-то смысле и даже больше того — силой в Игре. И я почувствовал к нему такое уважение, какое испытывал к очень немногим существам из всех мне известных.

Позднее, по дороге домой, Серая Метелка сказала:

— Хорошо было на время отвлечься от дел.

— Да, — ответил я, — хорошо, — и взглянул на небо, где луна все росла.

— Чихуахуа? — предложила Тварь в круге. — Просто так, для смеха?

— Не-а, — ответил я. — Языковой барьер.

— Давай! — сказала она. — Я уже почти набралась сил, чтобы самой вырваться отсюда. Если ты продержишь меня здесь до тех пор, тебе не поздоровится.

— «Почти», — заметил я, — это недостаточно. Она зарычала. Я рыкнул в ответ. Она отшатнулась.

Я все еще держал ее под контролем.

Тварь в паропроводе тоже стала гораздо активнее и сверкала на меня глазом сквозь отверстие в трубе. И еще нам пришлось пристроить засов на шкаф на чердаке, так как сидящая в нем Тварь сломала крючок. Но я загнал ее обратно. Ее я тоже пока держал под контролем.