К концу трапезы, когда мы лениво потягивали из кружек остатки вина, в горницу припожаловала Валька. Черт, никак не привыкну к этому ее имени - ну, Валька она, один в один! Пусть Валькой и остается!

  Моя жрица, похоже, чувствовала себя не слишком уверенно. Имевшее место быть последние два дня агрессивное презрение исчезло - это было видно сразу. Превалировала задумчивость с налетом, снова появившейся, почтительности. Она аккуратно закрыла за собой дверь, с легким удивлением глянула, на сидящего со мной за столом Туробоя, после секундного колебания опустилась передо мной на колено и склонила голову. Точно так же, как в тот первый раз.

  - Поздравляю вас, господин, с пройденным первым испытанием.

  Фраза эта далась ей, похоже, нелегко. Голос подсел, и не было в нем искренности - сказала, потому что нужно было сказать. Я, к этому времени, уже отошел от стресса и расслабился. Не мудрено - во мне плескалось грамм семьсот вина, оказавшегося довольно крепким, кстати.

  - Валентина, давай без церемоний, - слегка заплетающимся языком, сказал я. - Поднимайся и присаживайся к столу. Выпей, закуси с нами.

  Потом дотянулся до кувшина и тряхнул его. На дне, что-то еще плескалось.

  - Вот видишь - винцо еще осталось. Выпей, расслабься.

  Возможно, последняя фраза прозвучала несколько развязно. По крайней мере, Валька решила, что это так. Она поднялась на ноги. Лицо ее затвердело, брови сошлись в линию, глаза гневно засверкали.

  - Как вы меня назвали? - от холода в ее голосе, казалось, стены внутри горницы должны покрыться инеем.

  - Валентина, Волеслава - по-моему, вполне созвучно. А если их сократить до Вали и Воли, разницы почти совсем не будет. Давай я буду называть тебя Валей - мне так привычнее.

  - У нас сокращают имена только простолюдины, - отчеканила Валька, гневно раздувая ноздри. - А позволять коверкать свое имя, данное мне богами, не позволительно никому, даже посланцу богов. Тем более, посланцу еще не доказавшему свою божественную сущность.

  Вот так - неосторожная фраза и опять прошла любовь, завяли помидоры. Экая резкая ты дама, Валентина. Избаловали тут тебя. Надо будет после всех этих мероприятий заняться твоим воспитанием. Тем более, если я подтвержу свой статус, это можно будет делать на законном основании. Ну, там видно будет, а сейчас надо ее как-то успокоить.

  - Ладно, Волеслава, извини - немного нетрезв, вот и наговорил лишнего, - примиряющим тоном выдал я.

  - Мужчина, а тем более посланец богов, должен контролировать свой язык в любом состоянии, или однажды может его лишиться. Вместе с головой, - отчеканила жрица.

  С этим трудно было не согласиться.

  - Постараюсь воспользоваться твоим советом,

  Валька, похоже, чуть остыла. Подозрительно глянула на меня - не издеваюсь ли? Я смотрел в ее глаза с искренним, пусть и слегка хмельным, раскаянием.

  - Хорошо, - уже почти спокойно сказала она. - Я пришла спросить, что делать с варангом, которого ты, почему-то не убил. Хотя и должен был.

  - Кому это я здесь что-то должен?

  Терпеть не могу, когда меня пытаются заставить делать то, что делать не хочу, тем более убивать человека.

  Валентина, кажется, слегка смутилась, но, все же, продолжала гнуть свое.

  - Пророчество говорит о четырех испытаниях, которые должен пройти посланник, чтобы доказать свою истинность. И в первом он должен убить мечом противника в поединке. Убить, - выделила она последнее слово.

  - Посланник богов лучше знает, что ему делать с побежденным противником, - отрезал я. - Кстати, где он, сейчас, и как у него с головой?

  - С головой все в порядке, - криво усмехнулась Валька. - Это же варанг, а они всегда крепки на голову. Один, говорят, на спор пробил головой ворота вражеского города вместо тарана. Так, что своим ударом ты его просто погладил. А сейчас сидит в порубе. Ждет казни - он же приговорен, а с задачей убить тебя, не справился.

  - И за что его приговорили?

  - Был повязан дружинниками во время грабежа веси, неподалеку отсюда. Грабил, конечно, не один - со своим хирдом. Но всех, кроме него побили.

  - Понятно, - протянул я. Не столь уж и великое преступление по средневековым меркам. Да и работа у него такая. - Пусть сидит, где сидит. Когда пройду испытания, напомни о нем.

  - Кстати, - вспомнил, заинтересовавший меня во время поединка момент, - все варанги так, хорошо говорят по-русски?

  - По.... Что? - явно не поняла меня Валентина.

  - Ну, я хотел сказать, по-славски, в смысле, на славском языке?

  Валька опять меня не поняла.

  - Что значит - славский язык? Язык, он и есть - язык.

  Теперь ее не понял я.

  - Ну, как же. Славы говорят на славском языке. Варанги должны говорить на языке варангов. Румийцы - на румийском.

  - С чего бы это? - изумилась жрица. - Язык он один на всех.

  - Ты хочешь сказать, что все народы говорят на одном языке? - теперь пришел черед изумляться мне. - Одинаковыми словами?

  - Ну, есть, конечно, разница. У морских народов есть слова, которых нет, допустим, у жителей пустыни, потому что у них нет таких предметов, или понятий и наоборот. Но основные слова звучат одинаково. А что, в Ирии и этого не знают? - в голосе Вальки снова зазвучало плохо скрытое сомнение в моей сущности.

  - В Ирии, наверное, знают, - пробормотал я. - Вот, только мне об этом сообщить забыли.

  Дурдом, какой-то, а не мир. Или, все же бред умирающего мозга? Что-то, только, долго помирает. Ну да я не в претензии.

  - Вы позволите мне уйти, господин? - с показным смирением склонила голову Валентина.

  - Да, конечно.... - буркнул я.

  - Не увлекайтесь вином и ложитесь спать пораньше, - посоветовала она на прощание. - Завтра опять тяжелый день.

  - Кстати, в чем будет заключаться завтрашнее испытание? - задал, волнующий меня вопрос.

  Валентина, уже открывавшая дверь, обернулась, многообещающе усмехнулась и ответила:

  - Завтра и увидите.

  Вот ведь зараза! Впрочем, другого ответа от нее и не ожидал. Спросил так, на всякий случай - вдруг проговорится. Я повернулся, к сидевшему по стойке 'смирно' во время нашего разговора Туробою и пожаловался:

  - Не говорит. А ведь знал бы, что будет - смог бы подготовиться. Хотя бы морально. И ты сказать ничего не можешь. Писать, наверное, тоже не обучен?

  Богатырь сожалеющее развел руками. Ну да, откуда деревенскому парню знать грамоту. Даже если бы знал, не факт, что пишут они здесь кириллицей. Впрочем, если и ей - не удивлюсь. Может даже с соблюдением всех правил современной мне русской грамматики. Кстати, до сих пор не видел здесь никакой писанины. Письменность-то у них есть, вообще? Ладно, посмотрим.

  Так, пить расхотелось. Есть - тоже. Спать, вроде рановато - солнце в самом зените. Полдень, судя по всему.

  - А не пойти ли нам прогуляться? - предложил я своему молчаливому другу.

  Туробой с готовностью встал из-за стола.

  Гуляли долго - часа три. Вернулись домой. Ужинать пока не хотелось - обед еще не переварили. Хмель, правда, почти выветрился. По зрелому размышлению, решили не добавлять - Валька правильно сказала: завтра день тяжелый. Впрочем, как и послезавтра и послепосле.... До темноты времени было еще много, и у меня возникла идея проверить - сохранилась ли у меня еще способность к владению мечом. Я спросил у Туробоя, может ли он составить мне пару в учебном поединке. Тот кивнул и поманил меня за собой. Вышли на ту же площадь перед храмом. По пути мой телохранитель зашел в какую-то кладовку в цоколе храма и вышел оттуда с мечом в ножнах. Свой я, понятно, захватил с собой.

  Обнажили мечи. Сошлись. Ура! Все навыки сохранились. Туробой, кстати, владел мечом очень прилично. Намного лучше побежденного мной варанга. Но, все же, без ложной скромности, послабее меня. Бились в полную силу, но аккуратно, чтобы не поранить друг друга. С потом выходили остатки хмеля. Исчезла тяжесть от переедания. Меня опять охватило чувство восторга и всемогущества. Меч в моих руках пел песню боя. Удар, уклон, отбив, укол - хорошо! Чувство времени было потеряно. Остановился я, поняв, что мой телохранитель совсем выдохся - тяжеловат, все же. Или я взял слишком высокий темп. Сам, кстати, только чуть запыхался. Что это - хорошая, по сравнению с Туробоем, физическая форма, или тоже проявление помощи богов? Что-то подсказывало, что последнее - даже в лучшие времена не был таким резвым.