Это уже было интересно и я приказал поднять тяжелый флайер в воздух и срочно лететь туда, но команду отбой всем остальным вирджсёрферам ещё не давал. Колдун Максим Синеус, как это и полагается всякому приличному деревенскому колдуну, жил на выселках и к его дому вела хорошо наезженная дорога. Поместный боярин первой статьи, на Земле М, в Светлой Руси, оказывается, имелось такое дворянское звание, равное европейскому барону, Никита Мещерский, начальствовал над двадцатью деревнями своего боярского удела, расположенного в Плавском уезде Тульской губернии. Это был высоченный, с меня ростом, мужчина сорока восьми лет, имевший богатырское телосложение и восьмерых детей – пять сыновей и три дочери. Мне этот вариант если чем и нравился, так только тем, что его младшего сына звали, как и меня, Матвеем. Зато мне совершенно не нравился этот толстый, за щеками ушей не видно, неповоротливый и до безобразия ленивый и капризный парень, который был весьма не глуп и даже знал французский и немецкий языки. Им обучил его отец. Вот он был мужик, что надо – умный, сильный, волевой.

Зато очень уж случай выдался подходящий. Похоже, что Мотя так достал отца своей ленью и бесконечными капризами, что тот решил сдать его в ученики своему помощнику по управлению уделом, главному боярскому колдуну. Если так, то это просто замечательно и я приказал вирджсёрферу засунуть голову в закрытую карету, чтобы подслушать о чём говорят отец и сын, что тот немедленно и сделал. А говорили они вот о чём. Боярин Никита Мещерский весёлым голосом успокаивал сына:

– Ничего, сынок, колдовское зелье не отрава. Оно немного сладкое и чуть-чуть кисловатое. Я в твои годы испил его и хотя записным колдуном мне так и не довелось стать, пришлось боярский удел из рук отца принять, когда того царь-батюшка к себе затребовал за заслуги, а всё ж таки в колдовской мудрости хорошо ведаю и весьма этим доволен.

– Да-а, батюшка, тебе хорошо об этом гуторить, ты вон какой сильный. – Тут же заныл Мотя-Рамотя – А меня чуть что, сразу карачун берёт за бока. Ежели не то что-либо съем, так всего и выворачивает. А вдруг меня от колдовского зелья так скорёжит, что я потом ни сесть, ни встать не смогу. Такое ить быват.

Похоже, что Мотя ныл уже не первый час, раз отец цыкнул:

– Цыть, шельмец! Хватит зудеть, ровно муха навозная. С меня ростом уже вымахал, орясина эдакая, а ленив даже похуже, чем твой дядя Антон, но тот хотя бы колдун знатный. К нему весь уезд в именье съезжается за зельями. Даже из самой Тулы дворяне, да, купцы не ленятся приезжать.

У Моти и на это был свой ответ:

– Да, тоже мне, колдун знатный. Ничего кроме помад и мазей для мамзелей наколдовать не может.

Никита Мещерский, похоже, уже начал потихоньку закипать, а я подумал: – "Ну и что? Подумаешь, толстый! Весь жир в мускулы, для меня будет всего три месяца работы, переплавить, зато если я покажу папаше, что у парня прорезался интерес к магии, то мне не составит особого труда уболтать его отправить меня в Кёнигсберг, хотя это и стоит немало денег". Подумав так, я приказал всем остальным разведчикам возвращаться в свои тела, а техникам быть готовым к тому, чтобы срочно погрузить меня в анабиоз, да, поглубже, чтобы я мог слиться с парнем полностью в считанные секунды. На других мирах это уже было отработано мною до полного автоматизма, но на Земле Магии я продела такой трюк всего трижды и все три раза очень успешно. Мой главный сопровождающий, Дон Вильямс, которому теперь было суждено стать моей тенью и связным, задал мне десятисекундный отсчёт и когда Мотя снова открыл было рот, я вселился в его тело и вместо очередной порции причитаний этот парень решительно и твёрдо сказал своему благородному родителю:

– Ладно, батюшка, двум смертям не бывать, а одной не миновать. Как сложится, так и сложится. Мне ведь давно уже надоело быть рохлей и таким обломом. Плачу я иной раз от этого по ночам, но ничего поделать с собой не могу. Может быть с колдовским зельем войдёт в меня сила и тогда стану я точно таким же воином, как и мои старшие братья?

У Никиты Мещерского от таких слов сына аж челюсть отвисла, но он тут же подобрал её, кивнул и весло воскликнул:

– Правильно глаголешь, сынок! Вот это по-нашему, по Мещерскому! Мы, бояре Мещерские, всегда славились своим умом, силой и отвагой. Умом тебя небеса и духи предков не обидели, а вот силу духа и отвагу только сейчас решили в тебя вселить, перед самым важным испытанием. Не волнуйся, сынок, всё будет хорошо. Брат мой, Антоша, тоже боялся, когда к Синеусу ехал, а потом, когда колдовского зелья выпил, враз переменился. Ты не смотри, что он такой толстый и полежать любит. Рыхлость в теле это у него от Просковитиных, по материнской линии пошла, но твой дядя всё равно силён. На медведя с рогатиной ходит, хотя с виду и не скажешь. В колдовстве он тоже зело умел. Ну, так уж вышло, сынок, что лучше всего ему удаются мази и румяна для женщин и девушек. Зато какими красавицами они их делают. Ты может и не стухнешь в теле, но всё равно в силу войдёшь…

– Стухну, батюшка, – усмехнувшись сказал я, – обязательно стухну. Лишь бы силы колдовской во мне хоть немного прибыло.

Разговаривая с папашей, я тем временем провёл ревизию своего приобретения и пришел в ужас. Мой носитель стоял в полушаге от диабета, а времени на то, чтобы привести в норму его поджелудочную железу, у меня уже не было. До подворья колдуна Синеуса оставалось не больше двух километров и тут я пошел на хитрость, сказав боярину Мещерскому, что мне срочно нужно сходить в кусты и не до ветру, а по более серьёзному делу и тот велел кучеру остановить карету. Пока я выбирал себе несколько больших и мягких лопушков, пока определялся под каким кустом мене будет сподручнее нагадить, пока делал то дело, которое даже сам царь-батюшка никому передоверить не может, прошло двадцать две минуты. Ещё через семь минут мы въехали во двор и тут я сказал, что мне нужно непременно помыть руки и желательно с мылом, чем очень удивил как отца, так и колдуна. В общем так или иначе, а поджелудочную я малость подштопал, хотя ею было ещё заниматься и заниматься.

Колдун дед Максим Синеус был кряжистым, широкоплечим мужиком с окладистой чёрной бородой и совершенно бесовскими, горящими глазами. Он явно не был расположен к тому, чтобы переводить на меня своё драгоценное колдовское зелье и это дало мне ещё полчаса на работу по приведению поджелудочной хотя бы в более или менее приличное состояние, отчего у меня даже раскраснелись щёки, не говоря уже про уши. А чего бы им не раскраснеться, если я взвинтил процесс обмена веществ до космических скоростей? Колдун посмотрел на меня с опаской и сказал:

– Вот что, Никита Васильевич, похоже, что у твоего парня лихоманка началась. Покраснел весь. Надобно его подлечить.

Я не выдержал и рыкнул строгим тоном:

– Сам ты лихоманка старая! Давай сюда своё зелье, не жлобись, а уши у меня красные потому, что мне перед батюшкой за тебя стыдно. Ты ему, боярину-колдуну, в уши всякую ерунду дуешь и даже не стесняешься. Го-о-док подождать! Тьфу! Даже слушать такие глупости противно!

Колдун от моих слов опешил, а батя радостно заулыбался и весёлым голосом пробасил:

– Слышишь, старый, что мой сын тебе речёт? Быстро дуй в свою колдовскую кухню и тащи сюда зелье. – Мне же он нежно сказал – Правильно, сынок. Колдунов незачем бояться. Они точно такие же люди, как и все, но с особыми знаниями и тонким чутьём на всё магическое. Маги зазря считают их каличными. Колдуны, сынок, иному магу так могут нос утереть, что ой-ёй-ёй.

Деда Максима от моих слов из горницы, куда мы вошли, как ветром сдуло. Вернулся он минут через пять, держа в руках литровый серебряный кубок, наполненный чуть ли не до краёв янтарной, чуть флюоресцирующей жидкостью с пряным, приятным запахом, в котором чего только не смешалось. Сосредоточенно кивнув, я протянул руки к кубку, но только что озорно улыбавшийся колдун тут же нахмурился и сказал: