– А пришло это тебе в голову потому, Мотя, что ты хорошо знаешь арифметику и высшую математику, геометрию и стереометрию, а также много других наук, но тебе не пришлось с ними сталкиваться на практике. То есть тебе ещё не было нужды использовать теперь уже наши общие знания с пользой для дела и когда я привёл этот простейший пример, ты посмотрел на всё шире и глубже, чем дядя Антоша и дед Максим. Поэтому, друг мой, чтобы я больше не слышал от тебя никаких истерик.

Через три дня из Юрьева-Невского, главного порта на Балтике, построенного прямо перед дельтой Невы, а не на месте Санкт-Петербурга, приехал Пётр Иванович Горчаков. Флотская казна выделила ему не только денег на строительство оросительной систем, питающейся подземными водами, но и строительных материалов, а вместе с ними командование Балтийским флотом снарядило в Горчаково целый строительный отряд. К нам в имение вся эта толпа, разумеется, не направилась. Дело обошлось одним только нашим соседом и молодым, бравым адмиралом флота, который сразу же принялся ухаживать за нашей старшей сестрицей и забыл буквально обо всём. Командование флотом обещало заплатить мне семь тысяч рублей золотом, если я подниму воду на поверхность, но с отставного адмирала пообещали строго взыскать, если дело закончится неудачей и потому он даже сидя за обеденным столом волновался.

К этому времени я уже стал иногда разнообразить свой стол и потому попросил нашу кухарку сварить мне простого, крестьянского угощения, запах которого меня временами чуть ли не сводил с ума, когда Анфиса варила для челяди вареники с требухой. Немного подумав, я велел Моте самому найти способ, как убедить Петра Ивановича в своей правоте и тот уже через пару минут сказал, что придумал, как это сделать и я допустил его к столу, превратившись в стороннего наблюдателя. Мотя взял два ломтя ржаного хлеба и проковырял в одном дырочку, после чего громким, весёлым голосом сказал:

– Пётр Иванович, господа, попрошу минуту внимания. Посмотрите на мои руки. Нижний ломоть хлеба, это тот каменный пласт, по которому течёт река, в нашем случае это вот этот вкуснейший вареник Анфисы и я кладу его на каменный пласт и кончиком ножа протыкаю в нём дырочку. Сверху я кладу на него второй каменный пласт, через который мы пробурим скважину. Хлеб у меня на ладони, это не камень, он не имеет того веса, как каменные пласты. А теперь придадим верхнему пласту его вес и вот сто мы из этого получим. – Мотя сдавил пальцами два куска хлеба и в потолок брызнула струйка пахнущего чесночком мясного бульона из вареника, после чего, возвращая мне бразды правления, он восторженно завопил – Ну, как я их, братко?

Улыбнувшись, я, вежливо поклонившись, сказал:

– Маменька, прошу простить меня за пятно на потолке, но такова она, наука физика, иногда даёт весьма неожиданные результаты. – И немедленно пояснил – Пётр Иванович, сила давления пластов, хотя она и незаметна, такова, что вода ударит в небо столбом в тридцать, а то и поболее, саженей в высоту, но вы не бойтесь, вода ничего не разрушит и не смоет с ваших земель. Перед тем, как выйти на заданную глубину, мы установим на обсадной колонне оголовок с вентилем и вода просто потечёт в большой накопительный бассейн. Учтите, вода та будет зело тёплой, примерно, как воздух погожий майский день, поэтому я советую вам пустить её по лоткам в свои деревни. Лишок завсегда уйдёт в землю и медленно просочится в подземную реку.

Матвей-младший окончательно уверовал в свои недюжинные умственные способности, а мы вместе дядей Антошей и батюшкой все командой отправились к тому месту, где предстояло пробурить скважину. Там была быстро построена большая колдовская кузница и началось строительство водонапорной башни высотой в тридцать саженей. Пётр Иванович захотел развести воду по всем деревням, так как летом колодцы часто пересыхали и народ мучился от жажды. Крестьяне, узнав, что к ним придёт тёплая подземная вода, тут же бросились строить по моему проекту настоящие римские акведуки, благо я выбрал местом для бурения скважины высокий холм. В общем работа закипела с первого же дня и уже на четвёртый день, прогнав всех флотских, нечего разбазаривать секреты Мещерских, мы принялись ладить бурового крота с тремя коническими шарошками и когтистыми захватами, чтобы ввинчиваться в землю. Крот у нас получился диаметром в метр и длиной в три, с трёхсотпятидесятимиллиметровым сквозным отверстием, проходящим через его блестящую тушу. К кроту, как только его опустят в круглую яму, заполненную жидким, колдовским бентонитом для смазки и наполнения крота колдовской силой, а вот тут имелись варианты.

Флотские колдуны остались недовольны нашим затворничеством, батюшка и дядя Антоша очень серьёзно отнёслись к моим словам относительно того, что простота хуже воровства и потому выставили вокруг кузницы круглосуточную охрану из дворовых колдунов, но мне было на это наплевать. Пока мы ладили крота, они построили по моим чертежам буровую вышку и бассейн для бентонита. Рядом же с каждым часом росла каменная махина водонапорной башни с дном, поднятым на высоту в двенадцать саженей. Когда крот был готов, мы вывезли его на стальной повозке, укутанной старыми парусами, наружу и флотские кузнецы принялись изготавливать стальные обсадные трубы наружным диаметром в четыреста двадцать миллиметров, внутренним в триста пятьдесят и длиной в семь с половиной саженей. Это были не простые, а колдовские трубы, имевшие способность чуть ли не мгновенно сращиваться одна с другой. Всё уже было почти готово к началу бурения, когда из Плавицы прискакали цыган Викентий и сын его Тихон. Они слетели с коней и упали на колени, после чего колдун, творивший магических коней, взмолился:

– Боярин, дозволь слово молвить!

Батюшка улыбнулся и сказал в ответ:

– Встань и говори, Викентий, чего тебе надобно.

Цыган прытко вскочил на ноги и взмолился пуще прежнего:

– Батюшка-боярин, прознали мы, что ты сына своего, молодого боярина Матвея Никитича в Пруссию, в магическую академию посылаешь! Дозволь моему сыну слугой его стать и тоже хоть чему-то у прусских магов научиться, а он ему не только слугой, но и телохранителем станет и клятву на крови даст, что не допустит его гибели раньше своей, а тебе должно быть известно про то, что такая цыганская клятва сбережет твоего сына даже в огне и чтобы не случилось, воротится он домой.

Пока отец не согласился на такие кабальные условия, я немедленно шагнул вперёд, положил руку папеньке на плечо и негромко, но очень настоятельно попросил его:

– Батюшка, Тихона в слуги для меня бери, но от клятвы откажись. Пусть он тебе другую клятву даст, что когда выучится в Великой академии всем магическим наукам, то вернётся в Мещерино, при князьях Мещерских откроет магическую школу в честь предка нашего Викулы Никитича и станет помощником Максима Демидовича Синеуса, ведь Синеусы вот уже четыреста двадцать лет с Мещерскими связаны, а потому негоже, чтобы Тихон, став магистром магии, потеснил его. – Повернувшись же к Викуле, я насмешливо сказал – А с тебя, цыганский колдун, я такую плату стребую за то, что твой сын римскую магию изучит – ты меня научишь простых крестьянских коней в магических превращать.

Батюшка с энтузиазмом воскликнул:

– Ну, что, Викентий, согласен своим родовым секретом с боярами Мещерскими на таких условиях поделиться?

Бородатый, совершенно дикого вида волоокий верзила со смуглым лицом, имевший рост не меньше, чем Мещерские, озадаченно крякнул и оторопело сказал:

– Так молодой боярин, на это лет пять уйдёт.

– Ничего, за полгода управимся. – С улыбкой сказал я и распорядился – А теперь вертайтесь домой. Соберёшь сына в дорогу и чтобы уже сегодня к вечеру он здесь был. И помни, Викула, мне в Кёнигсберге придётся очень сильно постараться, чтобы сын простого цыгана, не князя и не барона, был принят в Великую магическую академию. Про деньги, что за учёбу заплачу, я уже и не говорю потому, что их мы, Мещерские, заработаем.