Надо сказать, что политическое и научно-историческое открытие Египта так или иначе связано с именем его завоевателя в конце XVIII века, Наполеона I. Зачем же для этого приходить туда обязательно с оружием? Считается, что он рассматривал эту страну как перевалочную базу на дороге в Индию, да и сам об этом писал [94*]. Почему же он взял с собой гражданских лиц, 175 учёных и художников, а также всю мыслимую и известную литературу о стране на Ниле? Известнейший немецкий публицист так объяснил [95*] намерения Бонапарта: «Это был вызов человека Запада мировой истории». Вряд ли на самом деле это что-то объясняет. Но Керам, ранее снискавший себе популярность весьма достоверным описанием культурно-исторической жизни американских индейцев [96], в книге о Египте, кажется, грешит против истины, оставаясь довольным собой. Он приводит много интересного фактического материала, но выводы и суждения сформировались не на его рабочем столе, а кем-то навязаны. И эти кто-то и дали ему заказ ещё на один бестселлер. Однако вернёмся к Наполеону.

Это он, во многом, определил выводы Керама, но и сам находился в плену тех же ложных и чужих идей, определивших дорогу в Африку. Книга «Египетский поход» явно вышла не из-под пера учёного или писателя. Её делал солдат. Поэтому она так походит на пространную штабную сводку. При чтении становится понятным, что её не мог написать человек по имени Бонапарт, так утончённо многажды изваянный «придворным» живописцем Давидом и художником картины, взятой издателем на обложку книги: стройный, длинноногий, нежный и справедливый мудрец. Скорее, автору «Египетского похода» подошло бы его собственное изображение на литографии Г. Дельпьера (1826 г.), хранящейся в Российской национальной библиотеке (Санкт-Петербург). Проще же её те найти в издании А. Дюма, которое мы цитировали выше [71], и в моей библиотеке. Здесь Бонапарт представлен совсем маленьким, коротконогим, узкоплечим, изнеженным толстячком, с жёстким выражением губ — подобной физиономией могут похвалиться и пермские милиционеры, выросшие в деревне, в семьях алкоголиков или дебоширов. Говоря проще — лица-то и нет.

Ты спросишь, а почему те знаменитые художники были столь неточны в существенных деталях? Скорее всего, потому, что они были если не зачинателями, то славными продолжателями жанра в живописи, бурно расцветшего при Советской власти и называвшегося социалистическим реализмом. Это такая форма в искусстве, когда желаемое тирану требуется выдавать за действительное, единственно узаконенное на подражание и существование. Да и сам Бонапарт там, где речь в его книге шла о военных операциях с указанием количества и названия полков, легко сходит с путей реальности и чеканит какую-то другую, неведомую ему самому. Потому что создание фантома было важнейшей целью похода, о которой он нигде не проговорился.

Самого себя он представляет триумфатором победы («которого не судят») и другом народа, вторгшегося в чужую страну ради одной ясной цели — уничтожения рода мамелюков (т. е. наших с тобой предков, правивших Египтом несколько сот лет). Даже обещает при случае принять ислам. Он тщательно описывает жизнь приморских городов на Средиземном море: Розетта, Дамьетта, Яффа, Газа, их снабжение и численность населения. Вот только с так называемым палестинским Иерусалимом и его «коренными» жителями евреями получается неясность, проистекающая от недоговорённостей. Вся его данность состоит из намёка на реальность: оказывается, город «лежит в развалинах, а порт обмелел» (с. 222). Но известен вопрос, поставленный ФН: «А был ли город?» Может ли мелководье считаться бывшим портом, а развалины — бывшим Иерусалимом?

Историки любят беспочвенно фантазировать: в кучке камней им видятся остатки мифического Вавилона, в захудалой деревне — легендарный город Эфес или Великая Пермь. Что же остаётся делать? — но нельзя разочаровывать и заказчика…Вероятно, и Наполеон усвоил их метод научного воображения или решил активно поддержать скалигеровскую, общепринятую, но и одновременно ложную версии истории, утвердившуюся к тому времени в трудах и умах. Вот основные сведения о мифическом городе и «окрестностях» устами Бонапарта и некоторые его планы:

Вместе с тем, заявления Бонапарта о величии истории Египта — лишь популистский ход, для него коренные жители были и оставались варварами. Его суждения об Иерусалиме — попытка потрафить подлинным создателям скалигеровской истории, приведшим его на Олимп, и которая увенчалась успехом. Но ФН пришли к выводу, что поход Наполеона в Палестину был войной, действительно, в голой пустыне, где не могло быть Иерусалима, храмов Господня и Соломона, а Иерусалим — это прежнее название г. Москвы и Константинополя [21a*, с. 188–199]. Собор Василия Блаженного имел и другое название — Иерусалимская церковь. Да и так называемая Святая земля — это здесь. Об этом свидетельствовал Исаак Масса, проживавший в России при Борисе Годунове [97*]. Вот какую Святую историю у нас отняли! Её необходимо восстанавливать.

А портрет Исаака Массы кисти Франса Халса можно даже увидеть в альбоме, приобретённом стараниями твоей бабушки Наташи [98*]. Вот только автор сопроводительного текста почему-то не упоминает столь значимой страницы в его истории как пребывание в Московии. Это не случайно: так скалигеровцы пытаются разорвать связи между событиями и явлениями — чтобы в чьей-то голове не сложилась правдивая картина.

Дружок, скоро заканчивается мой отпуск.

Вчера вернулись с дачи. Занимались посадками зелени. В основном, бабушка. Но я сумел подготовить для тебя и сестрёнки ровную площадку — вместо бывших неудачными грядок с викторией, которую пересадили в другое место. Виктория — это наша основная, хотя и не изобильная продукция. Моя Наташа уже тебя кормила и нынче этой чудо-ягодой — из Египта, но купленной здесь, в Перми. Ты очень быстро её пожирал и приговаривал: «ням-ням». Так у тебя бывает, когда что-то очень нравится. В благодарность ты научился называть ягоду словом «вик». Пока все твои слова состоят из трёх-четырёх звуков. Но ты стал их повторять с удовольствием. Впрочем, неделю назад ты, увидев кучу книг, сказал слово из четырёх с половиной букв: «кНИГИ». А из Африки бабушка привезла тебе целый килограмм гуавы, которую и мы-то никогда не видели. Ты же воспротивился. Съели за 10 дней сами — фрукт непортящийся; растягивали удовольствие, при этом полагали: вдруг одумаешься? Но ты наотрез отказывался её кушать. Это твой характер — на первое предъявление всегда отвечаешь отказом.