Вскоре Ульрих развернулся и позвал коня. Гром с облегчением выбрался из-под мертвецов, которых еле терпел на себе, терпел только по приказу своего хозяина, и прихрамывая, подошел к нему. Осмотрев коня, рыцарь вскочил в седло и что-то сказал пожилому мужчине. Тот зло выругался, но что-то сказал своим людям. Во двор привели лошадь Ульрике, которую они привели из леса. Подведя к Эрте лошадь, воин ведший ее, сплюнув, бросил поводья и пошел назад.

Ульрих кровожадно посмотрел ему в след, повернулся к ней и сказал:

— Лошадь твоя.

— Зачем она мне? — искренне удивилась Эрта.

Ульрих не совсем понял, чего она хочет, но ответил:

— Тебе.

Эрта огорчено вздохнула и отрицательно покачала головой:

— Я не умею ездить на лошади.

Оба мужчины непонимающе смотрели на нее. Один пытался понять, что она хочет сказать, другой думал, что она не хочет брать подарки у врагов. Эрта обреченно вздохнула и решила, что показать будет лучше, чем объяснять. И попыталась залезть на лошадь, как залезала бы на мото или на унокар, пытаясь при этом скопировать аналогичные действия Ульриха, все же отчетливо понимая, что делает она все совершенно не так же. Потом она взяла поводья и попыталась продвинуть лошадь вперед. И если странная манера ее залезания еще не произвела особого впечатления на окружающих людей, то ее скачки и балансирование этим эффектом вполне обладали. Кое-где послышался хохот. И он разрастался. Люди истерично хохотали над ней, сбрасывая недавнее напряжение боя. Ее знакомый мужчина ошарашено поднял бровь, смотря на нее, незнакомый презрительно и насмешливо усмехнулся.

Конечно, она могла просто крепко держаться в седле и заставить лошадь идти саму так, как удобно Эрте. Но, она не хотела этого делать. Она хотела управлять лошадью по-настоящему, чтобы лошадь под ней была также прекрасна и грациозна как Гром под Ульрихом, а для этого лошадь должна сама управлять своими чувствами. Во взрывах всеобщего терапевтического веселья, Ульрих молча подъехал к ней и легко пересадил ее на Грома. Поводья ее лошади он привязал к своему седлу, прижал Эрту к себе одной рукой, другой рукой натягивая поводья Грома, что-то сказал отцу спасенной женщины и пустил коня вскачь, покидая крепость. Вслед им мужчина сказал что-то злое и угрожающее.

Но, Эрта почувствовала себя счастливой. Прошлое, ну и прошлое, подумаешь, — думала она — зато, в этом прошлом у нее теперь есть своя собственная живая лошадь! И она впервые в жизни скакала на коне, испытывая непередаваемые ощущения упоением скоростью и силой. Не той рекордной безжизненной скоростью флаеров, каров или рейдеров, а живой ощутимой бурлящей скоростью огромного красивого животного, несущего ее по дороге, расплескивающейся брызгами песка из-под копыт. Над нею все еще звездное небо, когда-то будущее ее домом, еще недоступное и красивое как сказка. По сторонам мелькают очерками ветви деревьев и воздух мягко рвется ей навстречу, даря ощущение живого крылатого полета. Как птицы или мифического дракона. Она чувствовала одновременно и спокойствие и волнение, наслаждаясь самозабвением. Отдавшись этим чувствам, она машинально извернулась, вызывая недовольство своего водителя, обхватила его руками за пояс и положила голову ему на плечо, вызывая в нем уже другие эмоции, но сейчас ее не волновало ничто, с его плеча она очарованно смотрела назад, на свою прекрасную лошадь.

Во двор начали падать трупы лучников. Ульрих не удивился, его это даже раздосадовало. Он подумал, что его отряд самовольно вернулся в замок и решил спасти его таким образом. Но, сейчас ему не из чего было выбирать. Он пытался закрыть от стрел Грома. Конь был весь в крови и хромал, и рыцарь не мог сейчас рассмотреть, насколько серьезно он ранен. Надо было спрятать коня, и под рукой не было ничего, кроме трупов, которых благо нападало со стен достаточно много. Гром был привычным к запаху трупов и крови, но все-таки ему очень не понравилось, когда их на него стали наваливать. Ульриху пришлось даже жестко приказать коню не двигаться.

Когда во дворе раздались крики «баба», «ведьма» и «черная смерть», он невольно вздрогнул. Неужели, ко всем бедам, в город все-таки пришла чума. Он помнил читанные им сообщения о чудовищной катастрофе дикого разгула смерти, разразившейся в Европе, охватившей все население ужасом и паникой. Волны сумасшествия, безверия, отчаяния, цинизма душевного самоуничтожения терзали города, через которые прошла эта занесенная из Азии страшная болезнь. Страх и бессилие перед необъяснимой беспощадной напастью заставлял людей, не находящих материальных причин ее возникновения и способов борьбы с ней, выдумывать причины и способы мистические, надеясь снискать защиты нематериальных сил. Комтурству Ульриха и нескольким соседним до сего дня почему-то везло, чума обходила их стороной, продолжая свирепствовать где-то за их пределами, в то время пока их поразила болезнь, за которую казнили старуху-лекарку, и все решили, что ее смерть спасла их от мистических сил. Ульрих решил тогда, что чума не тронула зараженные эпидемией земли, потому что не могла развиваться вместе с ней, но отец Риммен, занимающийся медициной, развеял его предположения.

Он похолодел, подумав об Эрте. Ее определенно могли принять за ведьму, наколдовавшую эту жуткую болезнь. Очень уж она отличалась от местного населения, а ее удивительные красота и здоровье совершенно точно могли быть растолкованы невежественным плебсом как милости, дарованные ей дьяволом за службу ему. Он подумал, что зря оставил ее в городе. И подумал, что, возможно, ему придется бросить Грома и любым путем выбираться из замка, чтобы успеть увести Эрту из города до утра. Иначе она может погибнуть мучительной смертью на костре. И погибнуть из-за него.

И тут он ее увидел. И все его чувства как будто оцепенели. Он понял, о чем кричали люди. Его знакомая была ужасна. Облепленная кусками человеческой плоти, залитая еще чуть дымящейся на холодном ночном воздухе человеческой кровью, она была страшной. Она была самой смертью, которая только что, за слишком короткое время для одного, пусть даже очень искусного воина, убила всех лучников на стенах замка. И ее красота только увеличивала устрашающее впечатление, которое она производила сейчас, еще больше уродуя ее кровавый смертоносный облик.

Когда она вступила в бой во дворе замка он, машинально продолжая укрывать Грома, окаменело наблюдал за ее молниеносными почти незаметными движениями, все в ней было смертельно, ее нежные руки, тепло и мягкость которых еще помнили его ладони, ее стройные ноги, ее мерцающие волосы — все в ней сейчас несло людям смерть. Ее коса свистела в воздухе как металлическая змея с острым жалом, теперь он понял, почему у ее заколки была такая странная форма. Ее руки, до локтей ощетинившиеся ножами и двумя мечами, казались сейчас двумя скорпионами, а на ее сапогах как будто выросли острые когти, рвущие людей с каждым ударом ее ног. Никогда раньше он не видел такую технику боя. Откуда она? — думал он, — в какой стране учат ТАК убивать?

Кто она, — с душевным стоном — думал Ульрих, кто она такая? Богиня? Сумасшедшая? Смерть? Женщина ли она? Дьявол? Кто бы она не была, она не моя мечта, не мое желание — отрешенно думал он. Все, чего я желал, все мое хрупкое небесное волшебство осталось в городе. И ему уже никогда не суждено встретиться с ним. Ему показалось, что часть его души как будто умерла. Или замерзла, как будто на его душу легла холодная снежная зима. Тяжелый день, — думал он, — очень тяжелый, но я справлюсь, у меня есть Гром. Гром и я, вместе, как всегда.

Он увидел ее изящный профиль. Сумасшедшая смерть улыбалась. Со всех сторон ее обступали воины замка. К ней стали проталкиваться копьеносцы и мечники. Но, она игнорировала их, хотя некоторым их них почти удалось достать ее сталью. Отмахивалась, извивалась, уворачивалась и выбирала лучников. Одного за одним она настигала их и убивала, хотя при ее ловкости они были для нее не опасны. Смерть сегодня пришла не за ним. Она пришла с ним, ради него. Она убивала лучников, которые были опасны для них с Громом. Кем бы она ни была, но выглядела она женщиной. Это было унизительно. И вокруг было множество свидетелей его унижения. Ульриха охватила холодная ярость. Начал эту битву не он, хотя он и сочувствовал этим людям, но они сами призвали к себе смерть, начав этот бой. И они участвовали в его унижении. Убедив себя, что Гром достаточно защищен, Ульрих избавился от всех мыслей и чувств, провалившись в снег своей душевной зимы. И тоже начал убивать.