Неизвестно, сколько семей сейчас лежат мертвые в запертых домах, в которые часто не решались заходить даже мародеры, не говоря уже о могильщиках, священниках и тех, кто занимался свозом и похоронами трупов. У них, у тех, что еще были живы, и так было слишком много работы. Чума убила и свела с ума множество людей. В общие могилы сваливали не только трупы бедняков и бывших людей неопознанных по одежде статусов, туда же сваливали и просто закапывали без всяких могильных камней даже трупы в богатых одеждах. Некогда было разбираться куда и в чью семью отправлять богато одетый труп, да некому, и не на чем. Повозки разбирали с драками для того, чтобы уехать из чумных поселений. У тех священников, кто еще чувствовал свой долг перед умирающими тоже не было сил и времени заботиться о мертвых, они пытались использовать то немногое оставшееся им время, чтобы позаботиться о душах еще живых. Сильно пострадал и Орден. К настоящему времени от общей численности Ордена оставалась одна треть. В то же время, отдельные территории — например, их земли и окрестности — не пострадали. Некоторые земли отделались малыми жертвами и никто не знал причин. Но, коли уж этот ужас добрался и до них, неизвестно, чего теперь можно ожидать. Ульрих мучительно думал, какие действия стоить предпринять, чтобы не допустить у себя хотя бы того опустошения, от чего безлюдели целые города, как можно уменьшить количество жертв.

Ожидая, пока его отряд, наконец, весь соберется, чтобы собраться в обратный путь, он устало думал, сколько же на него всего свалилось за всего один месяц с небольшим, такого значительного, чего ранее он не помнил в своей жизни в таком количестве. Еще на него свалилась Эрта. И ему казалось, что прямо с неба, как неосторожный ангел. Этому он был рад. И он подумал, что возможно, она была слишком ценным приобретением, чтобы он мог получить ее бесплатно. Возможно, все проблемы, начавшие происходить в его жизни в таком масштабе, были его платой, компенсацией за то невероятное счастье, которое ему досталось, когда в его жизни появилась она. А потом свет померк, и он провалился во тьму. Последняя четкая мысль Ульриха была о той, кто уже никогда его не дождется: «Эрта, мне кажется, что я люблю тебя…» Эта мысль пронзила все его существо как копье.

Когда Эрта вошла в просыпающийся замок, ее никто ни о чем не спрашивал. Слуги избегали ее, каким-то шестым чувством, понимая, что она Другая. Не такая как они, и что она опасна, если не для их жизни, то для их разума, которому пришлось бы усиленно и напряженно искать для них ответы на вопрос — почему она такая другая и странная. Большинство женщин ее уже невзлюбили, некоторые даже вплоть до того, что начинали ее ненавидеть. Большинство мужчин ее вожделели. И некоторые тоже начинали ее ненавидеть, потому что знали, что их вожделение никогда не будет удовлетворено. Оставшиеся люди ее еще не видели. Она чувствовала недоумение, настороженность этих людей. Но не чувствовала презрения, высокомерия, жалости или яркого недоверия практически ни от кого из них. Исключая Минерву. Та все это чувствовала, кроме жалости. Минерва чувствовала еще так много разного и отличительного от большинства обитателей замка, что вскоре Эрта подумала, действительно, стерва. И как она может быть сестрой Ульриха, они так непохожи. Но, потом она подумала, что видимо это то, что называется семейственной компенсаций. Всю душу этой семьи получил Ульрих. Минерве достались остатки. И она пожалела девушку. С генетикой люди этого мира спорить, еще не научились. Минерва была жертвой. Бродя по комнатам-залам замка, рассматривая их, она столкнулась с Кристиной. После приветствия Эрты, женщины, остановившись друг напротив друга, молчали. Кристина ждала, что Эрта что-нибудь ей скажет, как-то объяснит свое вчерашнее поведение. Но Эрта не хотела ничего объяснять. Это касалось только ее и как бы ни требовали нормы приличия разговоров об этом, это было только ее личное дело и право думать об этом принадлежало только ей.

Наконец, Кристина не выдержала:

— Ты голодна?

— Да, немного — честно и точно ответила Эрта.

— Когда ты ела в последний раз?

— Достаточно недавно, чтобы не проголодаться. Мне не нужно много еды.

— Вот как, — понимающе отвечала Кристина, — бережешь фигуру?

— Да, — сказала Эрта, подумав, что всегда держала свое тело в прекрасной боевой форме, которую ей никак нельзя было потерять ни на атом.

Этот коротенький диалог, проложил Эрте дорогу к сердцу Кристины. Женщина тепло улыбнулась ей и сказала:

— Я тоже стараюсь следить за собой. Годы берут свое, но берут только у женщин, мужчины остаются молодыми. Приходится всеми силами всю жизнь пытаться удержать свою уходящую молодость, чтобы остановить для них свое время, и не дать ему раздавить тебя в лепешку. Но, нельзя же морить себя голодом. Не думаю, что ты нормально ела последние два дня. Пойдем в мою комнату. Я прикажу принести тебе еды туда, если ты стесняешься, есть при людях.

Эрта изобразила смущение и искренне поблагодарила Кристину:

— Спасибо, Криста. Ты меня очень выручила.

— Не стоит. Мы же женщины и можем понять наши женские проблемы.

Накормив Эрту, Кристина полезла в свои сундуки с одеждой, пытаясь выбрать что-нибудь Эрте. Прикладывая к груди девушки то одно, то другое, она периодически грустно вздыхала и качала головой. У нее был великолепный вкус и она чувствовала что ни то, ни другое Эрте не подходит.

— Криста, как ты понимаешь, что именно мне нужно? Эта одежда такая пестрая, как можно решить, что именно пойдет тебе, если в одежде сочетание стольких цветов?

Кристина рассмеялась:

— Цвет это как музыка, — начала она, — ты любишь музыку?

— Да, — ответила Эрта, музыку она любила. В Живом Содружестве была разная музыка, но в большинстве своем эта музыка была совершенной. Когда вокруг львиная доля живых эмпаты, чувствующие гармонию собственным телом, музыка не могла быть другой. Но, эмпатия Эрты рассчитана на музыку или изобразительное искусство не была. Однако, Эрте нравилась музыка. Она не оставляла ее душу равнодушной.

— Ну, тогда ты сможешь меня понять, — продолжала Криста, — цвет, он тоже звучит, как нота. И ты всегда слышишь, в каком сочетании эта нота звучит фальшиво. Музыкой цвета можно писать целые оперы.

— Я понимаю, — ответила Эрта, действительно понимая, что имеет ввиду Кристина. И, продолжая следить за ее действиями, загоралась любопытством, какая же музыка цвета, по мнению композитора Кристы, будет музыкой Эрты.

Некоторое время они молчали. Кристину мучило любопытство. И она снова не выдержала:

— Вы с Ульрихом долго прощались, — острожно сказала она.

Это не было вопросом, но Эрте показалось, что на этот раз проигнорировать невысказанный вопрос Кристы будет фальшивой нотой в музыке их новых отношений. И она сказала:

— Мы многое пережили вместе.

Кристину этот ответ устроил. Но, она все же спросила:

— Вы… между вами любовь?

— Не думаю, — честно ответила Эрта, — думаю, мы просто друзья, только очень близкие. Он много для меня сделал.

— Ты с ним из благодарности за это?

— Нет. Я с ним, потому что я этого хочу.

— Но, ты же знаешь, что он никогда не женится на тебе?

— Теперь знаю. Это должно что-то менять?

Кристина вздохнула:

— Ульрих сказал нам, что ты из очень непосредственной страны. Где другие, более свободные нравы, чем у нас. Где женщины могут быть телохранителями других женщин, что я могу как раз понять, не очень прилично для женщины, когда рядом с ней постоянно находится телохранитель-мужчина. Но все же, другого варианта не вижу. С одной стороны, это наше правило вредит репутации женщины, которую иногда приходиться тщательно охранять. С другой стороны, оно спасает репутацию тех женщин, которым пришлось бы быть телохранителями. Тебя не волнует твоя репутация. Но, как же дети? Если, вдруг, у вас будут дети? Ты считаешь себя вправе решать вопрос их репутации за них?