– Э-э-э-э-это где я? - шкрябая сухим языком по еще более сухому небу, спросила Танька.

Герцог слегка склонил голову, и Танька заметила спускающиеся от его ушей тонкие проводки наушников. Танька резко села, толкнув локтем Маршала, но тот спал нетрезвым сном и не проснулся.

«"Уши»-то сними!» - жестами показала Танька, заодно разглядывая Герцога. Резкие скулы, короткий прямой нос, мощный подбородок. Хорошее, правильное, не сильно обремененное интеллектом мужское лицо. Только глаза ему не соответствовали - какие-то… «прозрачно-дикие», изобрела определение Танька. Серые, льдистые и очень, очень странные.

Герцог полез под бушлат, отключая звук в наушниках.

– Это где же я? - еще раз спросила Танька.

Герцог удивленно приподнял брови. Проснулся Маршал, вскинулся - как будто и не спал только что.

– Где-где… в автобусе.

Танька еще раз огляделась. Ну да, вертолетом или поездом это не было. Но и городским автобусом - тоже. Тетки с баулами, битком забитые тюками и сумками полки и проходы, сонные, мятые лица.

– В каком автобусе, блин?!

– Да-а-а… амнезия алкогольная… - подал голос Маршал.

Герцог задумчиво посмотрел на Таньку.

– Опять за рыбу деньги… В автобусе. Междугородном. Москва-Кострома. Не вспоминается?

– Кострома? - Танька поперхнулась. - Какая Кострома… зачем? - в сердце нехорошо екнуло.

– Да мы только до Ростова, не волнуйся. Что, правда, ничего не помнишь?

– «Я всегда, когда напьюсь, головой о стенку бьюсь…» - задумчиво процитировала Танька любимое из Дивова.

– «То ли вредно мне спиртное, то ли это возрастное…» - откликнулся немедленно Герцог. - В гости едешь.

– А это… муж… работа… экзамен?!

Герцог и Маршал одновременно хихикнули - весьма пакостно, надо заметить.

– Ну… мужу ты позвонила. А что сказала про свою работу и свою учебу - я тебе потом повторю. Если захочешь.

Танька вполне себе представляла, что она может сказать. Но одно дело - сказать. Другое - наплевать и на то, и на другое… А вот звонок…

– И… что я сказала?! - в панике спросила Танька.

– Не имею привычки подслушивать чужие разговоры, - подмигнул ей Герцог.

Танька обреченно вздохнула и вновь улеглась к нему на коленки, размышляя перед сном. Муж был уже давно - год - как нелюбимый и ненужный. Некоторая польза в виде социального статуса и зарплаты от него, конечно же, была. Хотя, в общем, Таньке было плевать и на первое, и на второе. Но ссориться с мужем она опасалась - тот легко переходил на нытье и не успокаивался часами. Думая о том, каких еще странностей можно ожидать от себя и окружающего мира, Танька заснула и спала до самого Ростова сном без сновидений.

От вокзала до дома путь вел, так загадочно петляя, что первым впечатлением Таньки было - город, состоящий из одной, но длинной улицы. С одно-двухэтажными домами. Где-то на горизонте маячил ростовский Кремль. Танька услышала колокольный звон, и скривилась, потирая виски, в которых что-то нехорошо аукнулось.

Герцог вопросительно приподнял брови.

– Благодать… - мрачно произнесла Танька. - Полные уши благодати…

– Столярова, значит, почитываем… ну-ну… - непонятно высказался Герцог.

Дом, в котором проживал Герцог - Танька уже разобралась, что Маршал москвич, и тоже едет в гости - оказался весьма странным. По московским меркам. Это был здоровенный деревянный одноэтажный дом с участком, комнат на шесть, однако внутри обнаружились не только коммунальные удобства, но еще и батареи, телефон, и, что наповал убило Таньку, «выделенка». К «выделенке» был подключен относительно новый компьютер, вокруг которого валялось множество различных девайсов.

– Красиво живешь…

В доме царил легкий бардак серии «все под рукой». Сначала Танька решила, что они в доме одни, но, выходя из ванной в старом невероятных размеров махровом полотенце, столкнулась с женщиной лет пятидесяти. Та посмотрела на Таньку равнодушно, кивнула головой в ответ на слегка ошарашенное «здрасте!» и удалилась куда-то в глубь дома.

Из ванной Танька направилась в сад, идти в сари из полотенца в комнату к парням ей не хотелось. В саду все было симпатично - запущенно и тенисто. Обнаружив полуодичалый крыжовник, Танька облюбовала куст с ягодами покислее и принялась его общипывать, периодически потряхивая волосами.

Сзади кто-то обнаружился, но Танька не стала оглядываться, кожей спины угадывая Герцога.

– Жрешь? - ласково осведомился он.

– Угу! - ответила с набитым ртом Танька.

– Кислятина же…

– Так в том и кайф, что кислятина…

Герцог уселся рядом на корточки и задумчиво отщипнул пару ягод.

– Кстати, - вспомнила Танька, - там женщина в доме… она тебе кто?

Герцог самую малость закаменел в лице.

– Она мне… Алла Николаевна. Племянница первого мужа бабушки.

– Хитро-о… - протянула Танька, рассчитывая на продолжение.

– Если бы не она, меня сдали бы в детдом, когда погибли родители. Впрочем, может, оно и к лучшему… - уставился в пастельное северное небо Герцог.

– А чем в детдоме лучше?

– В детдоме труднее попасться на глаза психиатру.

Танька повернулась к Герцогу, рассыпав крыжовник.

– Когда меня стало ломать… лет в тринадцать… она, конечно, всполошилась. И отвела меня к добрым докторам.

– Диагноз приклеили? - понимающе спросила Танька.

– Не дошло. Но химии пришлось выжрать изрядно.

– Повезло. Мне вот тоже повезло… три раза укладывали, но на учет не поставили. Родители меня лечить хотели, а вот дочь на выданье с клеймом из «дурки» их не приколола. Зато всю задницу искололи и много чего там еще было… - помрачнела Танька.

Она вдруг поняла, что первый раз за четыре года, которые она прожила в Москве, получив квартиру от дальней родственницы, рассказывает кому-то об этой части своей биографии. Порвать с родителями на следующий день после восемнадцатилетия, сменить фамилию, выйдя замуж, поступить в институт было проще, чем рассказать кому-то о пяти годах лечения у участковых детских психоневрологов и прелестях пребывания в соответственных заведениях «на обследовании». Не знали об этом ни Танькины знакомые (подруг у нее не было), ни муж.

– Я вот не понимаю! - вскинулась вдруг Танька, безжалостно обдирая листья с ветки крыжовника. - Я не понимаю! За что?! Я мешала кому-то?! Я Чикатилло?!

– Ну, ты ж читала Столярова. Тебе других объяснений нужно, более приятных? А нифига… «Кина не будет, кинщик пьян».

– Свинья ты… - ляпнула Танька и испугалась, что будет понята превратно.

Герцог повернул к ней лицо, уже совсем обычное и привычно-насмешливое.

– А мне тебя что, пожалеть? Маленькую и слабенькую?

– Я тебе пожалею… - показала Танька мелкий, но крепкий кулачок. - Тебя самого потом пожалеют…

– Ну вот, все ты сама понимаешь, - рассмеялся Герцог. - Кстати, стихи у тебя неплохие…

– Это не стихи… - буркнула Танька, смутившись. - Это блевотина больного мозга…

Герцог заржал, как жеребец при виде кобылы.

– Ценю поэтическое слово… крепкое и конкретное… Кстати, в дом пошли, а то Маршал будет варить пельмени до тех пор, пока не придут их поедатели.

Танька испугалась за пельмени и резво отправилась в дом.

В Ростове обнаружился не только противный Кремль с колокольней, но и очаровательное озеро, название которого Танька сразу запомнила. Однако шашлык из сарделек и пять литров разливного вина в летний вечер от этого менее приятными не стали. По ходу дела Танька узнала, чем занимаются ее новые знакомые. Герцог в Ростове был сразу и тренером юношеской команды по карате, и программистом-фриленсером. У Маршала в Москве был «бизнес», о котором он говорил мало и невнятно. Еще у них обнаружились паспортные имена. Герцога мама с папой, оказывается, назвали Димой, а Маршала - Михаилом. Однако Таньке это не понравилось. Ей даже хотелось, чтобы ее называли тоже… не Танькой, а так, как она сама называла себя иногда. Но смелости назвать это имя не хватило. Или просто показалось несвоевременным.