Тюремный надзиратель много повидал на своем веку, поэтому сразу понял, что перед ним птица высокого полета, и лучше будет, если все приказы и пожелания незнакомца будут исполняться быстро, точно и в лучшем виде. Поэтому заключенный прилетел в пыточную как на крыльях — наверху лестницы, ведущей в подвальное помещение, тюремщик дал ему пинка под зад, и бедный малый влетел в помещение кувырком, стеная и охая от ушибов; так приказал Уолсингем.

— Ай-яй-яй! — с наигранной укоризной сказал Уолсингем, обращаясь к тюремному надзирателю. — Что ж вы так… неаккуратно. Это ведь не кто-нибудь, а ученый муж, лекарь Элизиус Бомелиус…

И мысленно добавил: «Шарлатан и пройдоха, каких свет не видывал».

— Простите, сэр, — осклабился тюремщик.

— Дайте заключенному скамейку, — строго приказал Уолсингем.

Бомелиуса усадили на колченогий табурет, сиденье которого для мягкости было обито облезлой медвежьей шкурой. Обычно на этом табурете сиживал палач, когда у него не было работы. В начале правления Елизаветы он совсем было заскучал от безделья и даже начал побаиваться, что его уволят за ненадобностью, но последние два-три года выдались очень урожайными на заговорщиков разных мастей и оттенков, и палач трудился не покладая рук.

Он подошел к Бомелиусу и ловким профессиональным движением сорвал с лекаря рубаху, оголив его до пояса. А затем начал раздувать меха, дожидаясь указаний Уолсингема.

Бомелиус, который не понимал, что происходит, едва не потерял сознание от ужаса перед предстоящей пыткой — ведь его посадили в Тауэр не как бунтовщика, а из-за того, что он не смог выплатить штраф в 20 фунтов стерлингов[23], наложенный на него Лондонской медицинской коллегией за нарушение закона о лицензировании врачебной деятельности и плюс 15 фунтов для возмещения расходов по рассмотрению его дела.

Тем временем Уолсингем просматривал бумаги — дело Бомелиуса. Он видел, что лекарь готов для вербовки, но не мог отказать себе в удовольствии немного помучить, потомить неизвестностью будущего своего подчиненного — чтобы этот допрос в мрачном пыточном подвале врезался Бомелиусу в память на всю его оставшуюся жизнь и чтобы в его голову никогда не приходила мысль о предательстве.

— Итак, «Элезиус Бомелиус… — начал читать Уолсингем. — Родился в городе Везеле[24], Вестфалия, в семье преподобного Генри Бомелиуса. Учился в Кембридже на отделении медицины…» но всего пять лет, вместо шести. Почему? Сие есть загадка. «В 1564 году открыл практику в Лондоне недалеко от собора Святого Микаэля ле Кверн на бойком месте в самом Центре торгового района Чипсайд. В этом же году женился. В декабре 1569 года арестован по обвинению в исполнении врачебной практики без лицензии… а также в использовании черной магии». Теперь понятно, почему вам не дали закончить обучение в Кембридже… Черная магия и точные науки не совместимы. Не так ли, Бомелиус? Я прав?

— Я ни в чем таком не виновен, ваша светлость… — проблеял Бомелиус.

— Сэр, — с видимым неудовольствием поправил его Уолсингем.

Лекарь нечаянно зацепил, пожалуй, самую больную струну в душе помощника сэра Сесила. Уолсингем родился в семье простого юриста, хоть и дворянина, поэтому втайне остро завидовал титулованным персонам. Он никак не мог претендовать на обращение «ваша светлость», потому что так именовались лишь бароны и графы.

— Сэр… — как попугай, повторил Бомелиус, полумертвый от страха.

Следующий документ заставил Френсиса Уолсингема мгновенно вспотеть. Перед ним лежало письмо, написанное его непосредственным начальником сэром Сесилом! Это было прошение от имени жены Бомелиуса, направленное в медицинскую Коллегию. Сэр Сесил просил освободить доктора из тюрьмы, мотивируя тем, что Бомелиус уже возместил ущерб королеве за нарушение закона. Однако Коллегия присудила Бомелиусу штраф и запретила дальнейшую медицинскую практику. Штраф не был выплачен, и Бомелиус остался за решеткой.

Что все это значит? Каким боком жена лекаря-шарлатана, недоучки, соотносится с королевским секретарем? Неужто родственница? Но тогда возникает вопрос, почему сэр Сесил не дал ей денег взаймы, чтобы заплатить штраф. Впрочем, 35 фунтов — это огромная сумма. А сэр Сесил почти всегда пребывает в стесненных обстоятельствах.

Интересно, чем это Бомелиус так досадил главе Коллегии, что тот наложил на него такие серьезные санкции? Чтобы долго не мудрствовать, Уолсингем так прямо и спросил Бомелиуса.

— Видите ли… э-э… сэр, я составил для главы Коллегии персональный гороскоп…

— Так вы еще и астролог?

— Да, сэр… балуюсь иногда.

— Ну и что там с этим гороскопом? Похоже, «факир был пьян и фокус не удался». Вам не удалось обмануть своего коллегу. Не так ли?

— Совершенно наоборот, сэр. Все вышло, как я и предсказывал. Это меня и сгубило.

— То есть?..

— Расположение звезд указывало на то, что у главы Коллегии будут какие-то неприятности в семье. Он не поверил мне… Увы, к несчастью, я оказался прав.

— По-моему, глава Лондонской медицинской коллегии до сих пор живет и здравствует…

— Да, сэр, все верно. Но проблема заключалась в том, что с некоторых пор у него выросли рога.

— Рога?.. — Уолсингем сначала с недоумением уставился на хитрую физиономию пройдохи Бомелиуса, который постепенно обретал душевное равновесие, а затем, запрокинув голову назад, громко и безудержно расхохотался.

Смеялись все: Уолсингем, надзиратель, Бомелиус (он лишь робко хихикал) и даже глухонемой палач — за компанию, чтобы потрафить начальству. Наконец Уолсингем сделал над собой усилие, достал кружевной платок, смахнул набежавшую слезу-смешинку и сразу сделался очень серьезным.

— Оставьте нас, — приказал он тюремному надзирателю; тот послушно вышел, плотно притворив за собой тяжелую дубовую дверь пыточной. — А скажите, любезный, кем приходится вам или вашей жене сэр Уильям Сесил, государственный секретарь?

Этот вопрос для Уолсингема неожиданно стал самым главным. Если сэр Сесил и этот лекарь-шарлатан родственники, тогда весь его великолепный план по внедрению агента тайной королевской службы в ближайшее окружение царя московитов можно считать безвременно усопшим. Ведь Уолсингем не получил санкцию своего начальника на вовлечение в смертельно опасную интригу Бомелиуса. Но откуда он мог знать?!

«Дьявол!..» — Уолсингем выругался в мыслях длинно, виртуозно и грубо, как настоящий пират. Несмотря на всю свою ученость и приличное воспитание, помощник начальника тайной службы мог вращаться практически в любых слоях английского общества. Он с детства обладал даром мимикрии. Иногда Уолсингем, переодевшись моряком или кокни[25] прогуливался по Лондону, заходя в пабы[26], чтобы из первых уст узнать новости и тайны, от которых нередко зависели судьбы и даже жизни многих людей.

— Простите, сэр, но ни я, ни моя жена не имели чести…

— Тогда как объяснить, что сэр Сесил хлопочет за вас перед Коллегией? Или вы тоже составили ему гороскоп? — В последней фразе Уолсингема явственно прозвучала насмешка.

— Что вы, сэр! Как можно. Где я, а где секретарь ее королевского высочества… — Тут Бомелиус поднял свои бегающие глазки к закопченному потолку пыточной.

— И все-таки. Говорите правду, черт вас дери! — Слова Уолсингема прозвучали как удар хлыстом по обнаженной спине узника.

Палач был глухим и немым, но не слепым. Заметив, как грозно нахмурился Уолсингем, он начал деловито ворошить тлеющие угли, чем снова довел бедного лекаря до состояния панического ужаса.

— Да-да, конечно… только правду… и ничего более… — заторопился Бомелиус. — Я точно не знаю, — ведь мы с женой не виделись со дня моего ареста, — но мне кажется, что нам помогла госпожа Бертье, урожденная баронесса Виллоуби де Эресби. Это она находится в родстве с государственным секретарем.