Он отвечает:
— Ты, старая ведьма, меня сперва напои, накорми, а потом спрашивай.
Встает она живо с печи, достает кувшин молока, ставит на стол и кладет ему булку. Он подымается и благодарит бабушку.
— Спасибо, — говорит, — тебе, бабушка, за добрый обед. Ну теперь, бабушка, спрашивай, зачем я к тебе пришел.
Она спрашивает:
— Какого ты роду и кто ты таков?
— Я, — говорит, — Сверхдуб (такое сам себе имя дал).
— Зачем же ты, — спрашивает, — сюда пришел?
— Да вот, если бы где век мне дожить, наняться к кому-нибудь.
Она ему говорит:
— Есть у меня двое сыновей, они в чистое поле поехали. Я без них ничего не ведаю; вот приедут домой и дадут распоряжение.
А он ей и говорит:
— А мне тут ничего не будет, если я их дожидаться буду?
А она отвечает:
— Есть у меня такое место, где тебя спрятать. Они не узнают, а как станут догадываться и начнут на меня сердиться, я скажу им слово, они и уедут из дому, а я тебя выпущу.
(Дело известное, коль мужик голоден, то приедет домой, жену ругает, а корчмарь голоден, богу молится.)
Приезжают они домой; не успели и в двери войти, а она булок напекла, вот поразевали они рты, а она им булки сует (они — змеи). Кидает, пока досыта не наелись. Потом входят они в комнату, а самый старший и говорит:
— Фу-фу, руською костью смердит?
А она им отвечает:
— Вы, — говорит, — по свету летали, руськой кости нанюхались, вот вам оно и кажется.
А потом продолжает:
— Тут ко мне такой молодец приходил, что лучшего и не надо. Приходил наниматься, сказал, что служил бы, покамест не прогнали бы. (А сам-то он надеется, что долго не служил бы.)
Сыновья ей отвечают:
— А почему ты его нам не показала?
Вот подымает она тотчас подушку и одеяло и вытаскивает его. Ну, встает он тогда, они с ним здороваются:
— Здорово, молодец!
А он не знает, как им и отвечать.
Потом они его спрашивают:
— Зачем ты, молодец, сюда зашел, волей-неволей или своею охотой?
А он отвечает:
— Была б моя воля, не пришел бы к вам, да вот неволя заставила, пришел наниматься.
Ну, они ему и говорят:
— Нам такого не надо; нас двое братьев, а ты будь третьим— младшим. Что? Согласен? А не согласен, так мы тебя враз съедим!
Он отвечает:
— Согласен!
Ну, теперь отдали они ему ключи от своего хозяйства — там, где лежит овес, где мука, где крупа, где одежда. И повели его по всем кладовым да амбарам, показали, где что лежит, повели его на конюшню, открыли ее, видит он — стоят двенадцать лошадей, в стойле. Ну, самый старший Змей и говорит:
— Ухаживай, брат, за этими конями.
А была там под одной крышей еще конюшня. Змей ключей ему от нее не дал и говорит:
— Вот тебе, брат, и все хозяйство. Всюду ходи, пей, гуляй, на лошадях катайся, а сюда не заглядывай.
Побыли два брата дома, а потом и говорят младшему:
— Мы оставим тебя на хозяйстве, а сами к дядюшке в гости поедем.
Оседлали коней, поехали. Подождал он день, другой, пил себе, гулял, на лошадях катался, а на третий день дал лошадям поесть, накормил их хорошо, повел на водопой. Привел их с реки, поставил в конюшню, подстелил соломы, засыпал овса, а сам ходит по конюшне, рассуждает: «Что оно значит, что по всему хозяйству меня водил, а сюда не привел и ключей мне не дал?» И думает: «Что же я буду за молодец, ежели сюда не загляну?» Пошел в дом, лежит та баба, спит. Открывает он шкафчик, глядь — два ключика. Взял он эти два ключика, приходит туда, а они как раз туда и подходят. Отпер он конюшню, стоит там пара коней. Один конь свежую пшеницу жует, а другой золото. Вот и думает он себе: «Что оно такое? Тот молодую пшеницу жует, а этот — золото? Дай-ка я подложу этому золото, пускай поест». Засучил рукава по локти, всунул одну руку в золото — и вдруг стала рука золотая; всунул другую — и та золотой стала. Взялся он за голову, и голова стала золотою. Надел шапку, спустил рукава, входит в дом и сказывает:
— Ой, — говорит, — бабушка, больно я провинился. (А она уже давно о том знает, ведь она волшебница.)
Она ему и говорит:
— Ну, теперь, дитя мое милое, я б и рада была, чтобы ты живой остался, да вот как приедут, то съедят тебя по косточке. Теперь, — говорит, — сынок, бери себе коня да уезжай, куда хочешь.
Он пошел, подковал коня, но не так, как куют все, а поставил подковы задом наперед, будто он ехал оттуда, — чтобы след потерялся: туда следу нету, а сюда есть. Оседлал коня и поехал. Выходит бабушка и говорит:
— Погоди, дам я тебе на дорогу гостинец. (Она жалеет его потому, что он был собою очень красивый.)
Выносит она ему щетку, гребень, чем коноплю чешут, и платочек. Спрашивает он ее:
— А как этими вещами распоряжаться?
Она ему отвечает:
— Садись на коня, езжай да примечай: как будет ветер, буря шуметь, ты брось этот гребень позади себя, а сам мчись во всю прыть! Чтобы проскочил!
Выехал он со двора, а конь ему и говорит:
— Сойди, — говорит, — и полезай мне в правое ухо, а в левое вылезь, и станешь ты еще краше.
Выехал он со двора и сделал так, как сказал ему конь. Едет, а конь говорит:
— Езжай, не зевай, бури не дожидайся, а поглядывай: будет тебе за тридевять земель видно, как ворона полетит, так скажи.
(Конь вставил ему такие зоркие очи.)
Едет он, видит — летит за тридевять земель ворона, а конь и спрашивает:
— Ну что, видать тебе что-нибудь?
— Вижу, за тридевять земель — ворона летит.
А конь ему говорит:
— Бери гребень, бросай позади себя, а сам мчись во весь опор!
Бросил он гребень, сам проскочил, и вырос позади него такой лес, что ему и конца-края нет, и такой высокий, что в самое небо верхушками уперся. Змей мог бы его перескочить, да слишком высокий, а густой — не пролезешь, а большой — не объедешь! Отъехал Сверхдуб несколько верст, а Змей уже долетел до того лесу.
— Ну, — говорит, — хитер, догадался.
Гонял Змей, гонял по всему свету, не нашел конца-края и вверх прыгал, да не перескочит. Нанял он тогда пильщиков, дорогу ему прорезать. Пока нанимал, пока воротился, пока их к месту доставил, а тот все дальше и дальше уходил. Приходят пильщики, проложили ему просеку, а конь уже знает, что Змей будет опять за ним гнаться, и говорит хозяину:
— Езжай, не спи, не зевай да назад поглядывай. Могут еще две беды на пути случиться; как те две беды вынесем, все горе сбудем.
Едет, оглянулся — летит снова ворона. Конь его спрашивает:
— Видишь что-нибудь?
— Вижу, — говорит, — можно ехать года четыре, пока та ворона нагонит.
А конь ему в ответ:
— Ты на четыре года не рассчитывай, а рассчитывай на четыре секунды. Оглядывайся, — говорит, — почаще.
Не успел конь пройти и десять шагов, оглянулся Сверхдуб, а ворону стало уж за версту видно.
Говорит конь:
— Бросай щетку позади себя, а сам мчись во всю прыть вперед.
Бросил он щетку, и не успел конь два шага ступить, как позади него курган на весь свет сделался, да такой вышины, что вершина в самое небо уперлась! Прибегает к кургану Змей:
— Эх, — говорит, — догадался!
Бегал-бегал Змей по всему свету, не нашел конца-края. Прыгал вверх — не перескочит! Воротился назад и пока грабарей нанимал, тот дальше умчался. Прокопали ему дорогу. Опять Змей за ним гонится, а конь и спрашивает Сверхдуба:
— А ты, — говорит, — спать здорово хочешь?
— Хочу, — говорит, — очень.
— Перетерпи, — говорит, — еще эту беду, езжай на мне, не дремли да чаще поглядывай!
Едет на коне, оглянулся назад, стало ему ворону видно, ну, как за три версты видать. Проезжает дальше, а конь говорит:
— Махни назад платочком, вот он уже нас нагоняет.
Махнул Сверхдуб назад платочком — и разлилось позади него море на весь свет, нет ему ни конца ни края, а глубиной — настоящая бездна!
Подъехал Змей к морю и молвит:
— Эге, хитрый какой!
Скакал, нельзя перескочить — широкое.