В другой раз они наткнулись на лежавшего в снегу посреди дороги пьяницу, храпевшего, как кузнечные мехи, положив голову на какой-то узел. Пришлось долго трясти его, чтобы он очнулся, а потом успокаивать, выслушивая злобные проклятья и ругань, прежде чем продолжить путь.

Под ее опущенными веками прошло также необъяснимое видение женщины в черном, шедшей как сомнамбула по самому краю дороги в одеянии из грубой шерсти навстречу ее экипажу, с остановившимися глазами и неподвижной головой, словно она ничего не видела и ничего не чувствовала, несмотря на ледяной северный ветер и мерзлую грязь, которую она месила своими босыми ногами…

Матильда горела в жару. Теперь, когда прошел шквал лихорадочной дрожи, ее пожирал огонь! Мигрень, словно танцуя, барабанила в виски, сердце колотилось, глаза горели, горло пересохло.

— Я хочу пить, — проговорила она, не повышая голоса и не надеясь на то, что ее услышат.

Дверь открылась почти мгновенно. Вошла Флори, осторожно несшая наполненный до краев стакан.

— Выпейте это, мама. Это отвар из лекарственных трав, он очень помог Агнес, когда она болела прошлой зимой.

Вместе с поднимавшимся от кипящей жидкости паром по комнате распространился запах растений. Сильно подслащенный медом, настой не был неприятен на вкус. Матильда опустошила стакан. На ее лоб легла прохладная рука.

— Вы вспотели, это хорошо.

— Да, при простуде очень полезно пропотеть!

Матильда попыталась улыбнуться, но мышцы отекшего, воспаленного лица не поддались этой попытке.

Она раскашлялась.

— Я натру вам грудь ароматической мазью, которой в прошлом году также натирали Агнес.

— Видит Бог, я приехала в Вансэй не для того, чтобы добавлять вам забот, наоборот, чтобы помочь вам нести груз, легший на ваши плечи!

Молодая женщина склонила над лицом матери свое, переполненное нежностью.

— Само ваше присутствие для меня уже благо, — горячо сказала она. — Заниматься вами, заботиться о вас, лечить — все это отодвигает мои тяжелые мысли, помогает больше, чем вы могли бы думать, восстановлению моего равновесия.

Матильда хотела задать ей вопрос, но Флори опередила ее, приставив палец к губам:

— Не волнуйтесь, мама. Это плохо для вашего здоровья. Мы же хорошо понимаем, что прежде всего вам надо поправиться. Мы будем над этим работать каждая по-своему: вы — позволяя заботиться о себе, я — опекая вас как малого ребенка. А потом уже, когда вы окрепнете, мы поговорим обо всем том, что заставило меня написать вам это глупое письмо, ставшее причиной всех ваших неприятностей!

У Матильды не было сил возражать дочери. Она еще раз слабо улыбнулась, закрыла глаза и забылась.

Три дня они дышали ароматами отваров, успокоительный лекарств и сиропов. Каждый вечер температура поднималась снова, сознание больной меркло, сердце мучительно колотилось в груди, Матильда обливалась потом.

— Все мои заботы ни к чему не приводят, — говорила Флори Сюзанне утром третьего дня. — Я не решаюсь даже подумать о том, чтобы пригласить фельдшерицу из Гран-Мона. У нее, наверное, полно дел из-за этого холода. Надо послать за доктором в Тур, тем самым, что лечил отца, когда он был так плох у Эрно. Пошли ко мне Шарля. Я объясню ему, что надо сделать.

Ее посланец уехал, и оставалось лишь ждать. Шло время. Матильда не переставала кашлять. Она была в состоянии полной апатии, сознание ее словно растворялось в набегающих волнах болезни.

Время подходило к полудню, а Шарль все не возвращался. Он отправился на недавно купленной лошади, и Флори спрашивала себя, достаточно ли лошадь крепка в ногах. В такую гололедицу Турская дорога должна быть очень скользкой и мог произойти несчастный случай.

Слуга вернулся ближе к вечеру. Доктор, за которым его послали, упал на своем обледеневшем дворе и теперь лежал у себя дома со сломанной ногой. Не могло быть и речи о том, чтобы он мог сдвинуться с места. Без труда вспомнив метра Брюнеля, он сразу же назвал Шарлю другого врача, одного из своих коллег в Монлуи, о котором очень хорошо отозвался.

Не жалея времени, Шарль тут же решил проделать путь в три лье до Монлуи. Он застал врача дома, где тот оказывал помощь нескольким больным. Врач обещал приехать в Вансэй, как только покончит с этими консультациями.

— Лошадь моя устала от этих концов туда и обратно, она еле шла, и у меня ушло много времени на возвращение. Ну а врач вот-вот появится.

Действительно, очень скоро приехал врач. Мужчина лет сорока, он сохранил, несмотря на свое изысканное платье и докторскую шапочку, очень простой вид и произвел хорошее впечатление на Флори. С узким, длинным саквояжем, в котором хранил лекарства и который нес как-то неловко, он явно думал о своей внешности меньше, чем о симптомах болезни, из-за которой его пригласили. Он внимательно выслушал все, что могла сказать ему молодая женщина, прежде чем спросить, может ли он осмотреть больную.

Подойдя к ней, он методически пощупал пульс, осмотрел язык, взглянул на мочу в пузырьке и задал несколько вопросов о том, часто ли она кашляет и что у нее болит.

— У меня много таких больных, — сказал он Флори. — Это воспаление в груди вызвано, несомненно, исключительно низкой температурой нынешних зимних месяцев. Не думаю, чтобы состояние вашей матери было более тревожным, чем у всех других. Однако отнестись к нему следует серьезно. Делайте ей теплые припарки с мукой из льняных зерен два раза в день. Давайте пить настой просвирника, в который можете добавить унцию сиропа мака-самосейки, я его вам оставлю. Не давайте лишнего, так как если он и оказывает благотворное действие, в очень больших дозах может быть вреден. Наконец, во время приступов кашля пусть она пьет несколько глотков ольхового вина. Ей тут же полегчает.

Он был очень внимателен и хотел, чтобы его хорошо поняли.

— Я приду снова завтра.

Доктор приходил несколько дней подряд, казалось не обращая никакого внимания на снег, который валил все время.

Он входил в дом, стряхивал с плаща хлопья снега, вынимал из саквояжа какой-нибудь новый эликсир, приготовленный накануне, таблетки или же какую-нибудь мазь, рецепт которой нашел в сборнике арабской медицины.

Состояние Матильды не ухудшалось, но и не становилось лучше.

— По дороге к вам я зашел в собор святого Мартина, — сказал он Флори во время четвертого визита, — попросить чудотворца помочь в излечении одного из моих больных, с которым дело очень плохо. И воспользовался этим случаем, чтобы помолиться за вашу мать.

— Спасибо, доктор Лодеро. Я тоже просила молиться за нее свою сестру, бенедиктинскую монахиню в Туре, вместе с ее подругами.

Внимание врача очень трогало Флори. Его заботливость полностью подтверждала впечатление о нем, которое она вынесла с самого начала. В противоположность многим его коллегам наука, которой его обучили, не убила в нем человеческие чувства.

После осмотра Матильды Флори, как обычно, и на этот раз предложила ему теплого вина с корицей.

— Мы так благодарны вам, доктор, за то, что вы приходите в такую отвратительную погоду, — говорила Флори, пока он пил. — Такой долгий путь и небезопасный…

— Ах! Эти неприятности входят в мою профессию, — сказал он с улыбкой. — Бывало и похуже!

— У него были серые глаза, под цвет седых волос, большой нос любителя покушать, глубокие морщины на голом лбу.

— У меня сейчас много больных за городом, — продолжал он, опустошая бокал, — по всей окрестности, и приходится проводить в дороге больше времени, чем у каждого из них.

Он поднялся.

— Теперь я еду в Сен-Пьер-де-Кор к человеку, разбившему локоть при падении двуколки. А потом, прежде чем вернуться в Монлуи, заеду в Тюиссо, к счастью, это совсем рядом.

Флори, уже направившаяся было к двери проводить врача, с живостью обернулась.

— Там тоже кто-то болен? — спросила она, даже не подумав.

— И да и нет. Там поселился дворянин, приехавший из Палестины вместе с королем, и, видно, ему не очень нравятся наши места. Это заметно по его настроению. Он жалуется на ужасные боли в голове и бессонницу. Мои лекарства ему, увы, не приносят облегчения, поэтому он часто приглашает меня к себе попробовать какое-нибудь новое лекарство.